* * *
– Привет, подруга!
– Генрих!
Поцелуй дружеский и весьма пылкий. Он – потому что Грета хорошо выглядела, и раз она здесь – значит на плаву, в деле.
Она – потому что рада возможности продемонстрировать, что она еще на плаву.
– Шикарно выглядишь!
Благодарный молодой смех.
– Как тебе новый шедевр века? Видела?
– Нет еще. Как раз идем.
– Ну-ну, – с усмешкой. – Посмотрите, посмотрите. – Взгляд на молодого человека – зорко, но без интереса – раз он с ней – то значит свой. Будущий конкурент. Пусть пока что радуется, что стоял рядом с мэтром.
* * *
– Это знаешь кто? Это Генрих Коробов, член академии художеств.
* * *
– Грета!
– Мартина!
– Как ты? Что-то тебя давно не видно, я даже спрашивала – где Грета, никто не знает?
– Да я тоже думала – куда ты делась?
– Я уж испугалась…не ушла ли ты из редакции.
– А я удивлялась – после выставки – тишина.
– Значит, мы просто не совпадали!
– Да. По фазе.
Дружный женский смех.
– Ну ладно, – быстрый оценивающий взгляд на Никиту. – Надо будет как-нибудь…
– Да, да обязательно!
Многозначительно, с нажимом:
– Нам есть о чем поговорить!
– Вот именно! Ну, пока, дорогая!
– Увидимся!
* * *
– Это Мартина Федорова, жена владельца галереи «Два в кубе», зимой устраивала выставку своих инсталляций.
* * *
– А я все думаю – почему эта великолепная женщина меня игногигует?
Целует руку.
– Виктор Самуэлевич, как я рада вас видеть!
Самодовольный смешок.
– Как вы, догогая?
– Да по-всякому.
– А что такое? – на лице фальшивая озабоченность, рождающая секундную иллюзию на возможное участие в судьбе.
– Нет-нет, все нормально. – Грета уже давно не поддавалась на эти фантомы. – Просто хочется чего-то лучшего.
– Ну, моя догогая, кому не хочется…А этот юноша…
– Это мой племянник.
– То-то я смотгю — для сына он стаговат. У такой молодой особы не может быть такого взгослого сына.
Взрыв светского смеха Благодарно-веселый смех Греты. Самодовольный – Виктора Самуэлевича. Немного смущенный, скромный – пока еще – Никиты.
– А чем он интегесуется?
– Живописью. Он будущий знаменитый эксперт.
– А-а! значит, наш человек?
– Наш!
– Ну что ж, молодой человек, вы в хогоших гуках! желаю удачи!
* * *
– Ты его узнал? Нет? Это же критик Вольпин, у него колонка в журнале «Живопись и графика». Говорят, он всю жизнь учился не выговаривать «р». На самом деле, у него нормальная дикция.
– Грета Вольдемаровна, здравствуйте!
– Здравствуйте!
– Вы мою статью редактировали…
– Да-да. Я помню.
– Очень приятно вас встретить.
– Спасибо. Взаимно.
– Я бы хотела в вашем журнале еще две своих статьи опубликовать. Поможете?
– Это не совсем ко мне…Это к главному…
– Ну скажите, мол, старый автор…Когда позвонить?
– Насколько я знаю, портфель переполнен. Вы уточните у секретаря…
– Я позвоню, скажу с Гретой Вольдемаровной разговаривала. Это ваш сын? А я вот своего никак не могу затащить на выставку.
– Может насильно и не надо тащить… Всего вам доброго.
* * *
Это какая-то авторша. Напрочь не помню ее имени.
* * *
– Грета! Приветствую!
– О, привет, Володь! Как ты?
– Нормально! Идем к о дн у! Да нет, шучу, шуч у! Твой? – кивок в сторону Никиты.
– Мой.
– Нормально! Ты не в курсе, кого выбрали – Истомина или Кесарьяна?
– Я не знаю.
– Не так отвечаешь. Надо сказать «а я знаю?» Помнишь, как в анекдоте – «Рабинович, а вы знаете, почему подушка моей жены пахнет вашим одеколоном? – А я знаю?»
– Володь, ну откуда ты берешь все эти анекдоты?
– А я знаю? Ну, ладно. Давай! Си ю!
– Бай-бай!
* * *
Это художник-график Владимир Крупин. Он книги оформляет.
* * *
– Гре-ета!
– Ло-ора!
– А я думаю – ты или не ты?
– Я! Неужели я так изменилась?
– Ты очень изменилась, но ты знаешь, к лучшему!
– Ну, Лорик, я тебя умоляю!
– Да правда, ты помолодела, прямо как двадцать лет назад! Гретка, ты очень хорошо выглядишь, красотка!
– Лорка, дорогая! Как я рада! Сколько же мы не виделись?
– Года четыре, я думаю.
– Неужели уже четыре года?
– А ты думала? Время летит! Какой у тебя сын красивый! А я сначала подумала, что у тебя такой молодой поклонник.
– Лорик, не смущай мальчика!
– Да их сейчас разве смутишь! Правда ведь? И потом, чего тут смущаться! У такой женщины, как твоя мама, вполне может быть…
– Лорик, как ты-то сама?
– А я уже бабка!
– Ну да?!
– Да! Уже два года три месяца. Сейчас, подожди. – роется в сумке. – Вот, смотри мы какие!
– Ой, какое солнышко! Зайчик! Глазки какие умненькие!
– Да, весь в меня! – смеется. – Настюха уже собирается выходить на работу, так что будем помогать – когда мы с Алешкой, когда те бабушка с дедушкой. Они хотят еще няню, но знаешь, так трудно сейчас найти хорошую няню… но пусть ищут. А то я на пенсию все-таки не хочу выходить. Еще хочу поработать. Ой, погоди, кто-то звонит. Алло!
Грета воспользовалась паузой:
– Ну, Лорик, счастливо тебе! Мы пойдем!
– Алло, сейчас. Не клади трубку, – прикрыла трубку рукой. – Гретка, счастливо, рада была повидаться. Пока-пока. Не пропадай! – Да, алло. Так что ты говоришь?
* * *
Грета отметила, что Никита ни разу не сделал попытку сказать что-то наподобие «нет, нет, я не сын. Я просто…» Очевидно, ему тоже было приятно казаться ее сыном. По крайней мере, не было неприятно. Правда однажды ей пришло в голову что никто из ее знакомых имеющих сыновей не ходил с ними ежедневно в музеи и не пил кофе в кафе. Ладно. Пусть думают что хотят. Я ведь ничего ужасного не делаю. Я просто вожу мальчика по музеям и просвещаю его – что здесь плохого?
Намеки на молодого поклонника… Это было лестно и немного возбуждало – как глоток шампанского. Против этого он тоже, между прочим, не возражал. Возможно, и ему это было забавно. Во всяком случае, он принял игру.
Да… из этого мальчика со временем получится настоящий мужчина. В нем есть это. Эх… Если бы он был постарше, иногда думала она, не позволяя себе другой, более беспощадной формулировки – если бы я была моложе… Ну что ж, какой-нибудь девчонке жутко повезет.
18
Однажды Грета увидела натюрморт: белый кувшин и тарелка с вишнями. Вишни были все словно только что с дерева, некоторые черенки с листочком. Пара вишен свесилась с тарелки на салфетку под кувшином, несколько ягод скатились с тарелки прямо на стол. Грета вспомнила, как они с Никитой ходили на выставку фаянса и фарфора. Она обратила его внимание на белый кувшин начала тридцатых годов.
– Смотри. Какой чудесный белый кувшин!
– Да, правда, замечательный!
Никите так понравился этот кувшин, что он долго вокруг него вертелся, все не мог отойти, снова возвращался, любовался.
– Этот кувшин вкусный. Теплый. Вот, казалось бы – он просто белый, но он будет хорош в любом сочетании – на темном окне, рядом с зеленой глиняной миской. С букетом любых цветов. И форма у него классическая. Именно таким должен быть настоящий кувшин.
Грета была в восторге от Никиты. Она очень жалела, что никто не слышит, как он это говорит, и она уже представляла, как будет рассказывать Симоне о его чувстве цвета, формы, понимании подтекста. Он мог бы стать не только искусствоведом, но и сам писать. Может надо попробовать его учить живописи?
– Ну пойдем, Никит. К сожалению, это не выставка-продажа, так что прощайся со своим любимым кувшином.
