Надо полагать, что император с облегчением вздохнул, прочтя эти строки, и имел с Иоанном Каподистрией продолжительную беседу. Ко всему, Галатис являлся подданным Великобритании и статс-секретарь привел такие веские доводы, которые не оставили сомнения: Галатис вовсе не наемный убийца и не возмутитель спокойствия, да и организация, к которой он принадлежит, проникнута стремлением, схожим с интересами российской политики. В течение пяти дней узел был распутан, головы всех остались на своих местах, гнева правителя не последовало. Более того, император повелел сжечь все бумаги, которые были отобраны у Галатиса. Мера более чем предусмотрительная, учитывая болтливость члена «Филики Этерия». Сам же Галатис был отправлен в Кишинев в сопровождении полицейского офицера. В секретной сопроводительной депеше, написанной Иоанном Каподистрией наместнику Бессарабской области генералу А. Н. Бахметьеву и российскому генеральному консулу в Молдавии и Валахии А. А. Пини, относительно судьбы Галатиса говорилось, чтобы она была устроена по возможности «обезопасить оного от собственных безрассудков и преследования со стороны оттоманского правительства».

Итак, никаких указаний от Александра Первого относительно расследования деятельности самой «Филики Этерия» полицейские власти не получили. Все осталось на своих местах, а некоторое время спустя появилось утверждение, будто бы Александр Первый, граф Каподистрия и русский посол в Стамбуле граф Г. А. Строганов – «тайные вдохновители и организаторы этеристского движения».

Между тем у «Филики Этерия» были не только мнимые, но и подлинные основатели. Первая «Этерия», которую возглавлял Ригас Велестинлис, была обезглавлена, так и не набрав силы и не получив распространения в Греции. Иное дело вторая «Этерия», основание которой относится к 1814 году.

Оставшийся неизвестным автор, о принадлежности которого к греческой диаспоре России сомнений не имеется, описал победную эйфорию, царившую после окончания Отечественной войны 1812 года.

Становилось ясным как Божий день, что Россия после кровопролитной и разорительной войны не сможет протянуть руку помощи единоверцам на Балканах. Однако никто из греков в ту пору не мог упрекнуть Россию в неизменном покровительстве православным христианам. Ни в одной стране так называемой цивилизованной Европы греки не имели ни настоящего приюта, ни подлинной свободы, ни дружеского участия, а тем более возможности поступить на государственную службу.

Казнь Ригаса и его ближайших сподвижников оставила глубокую отметину в народной памяти и стала не только «кровавым завещанием», но и предостережением относительно истинных намерений западных держав. Идея Этерии, можно сказать, жила в каждом греке и то, что вторая Этерия была основана людьми, не известными в Греции, лишь подтверждает сказанное.

…В ревизской справке на «нежинского российского подданного», грека по происхождению, торговца пушниной Никифора Афанасьевича Цакалова значилось, что у него есть сын Афанасиос, которому исполнился 21 год. Что из себя представлял юноша, можно судить уже по тому, что он каким-то образом насолил Мухтар-паше, не терпевшему инакомыслия в своих владениях в Янине. С превеликим трудом Афанасиосу удалось избегнуть неминуемой расправы и бежать в Россию. Отец был необычайно богат и средств на обучение наследника не жалел. Так Афанасиос оказался в Париже, где в силу своего деятельного характера вошел в патриотическое общество «Гостиница греческого языка». Трудно судить, сколь серьезных успехов добился юноша в языкознании, одно очевидно – его жгучая ненависть к поработителям греческого народа попала на благодатную почву. В 1814 году Афанасиос Цакалов обосновался в Одессе, куда несколькими годами ранее и также из Франции приехал Эммануил Ксантос. Получив отменные знания за рубежом и обретя духовный опыт, он без труда получил место у одесского именитого купца Василиоса Ксениса. Последний в силу своей обремененности летами и заботами многие из поручений доверял Ксантосу и вовсе не подозревал, что скромный труженик ищет любую возможность, чтобы установить контакт с людьми, которые не смирились с горькой судьбиной Греции. В одной из своих деловых поездок в Порту Ксантос таких людей нашел и вступил в масонскую ложу. Базировалась она на острове Левкас[60], где «братья» вели свои работы в общем русле франкомасонства, напрочь оторванного от каких-либо национальных интересов. Но «брат» Ксантос обладал немаловажными чертами – пытливостью и скромностью, и свое пребывание в рядах «вольных каменщиков» рассматривал как трамплин в нечто иное, которое пока представлялось ему весьма смутно.

В Одессе наметки идеи стали обретать реальные очертания. Используя опыт организации масонов, отбросив их мистику и ритуалы, Ксантос вознамерился создать тайное общество, целью которого было объединить греков в борьбе за свободу родины. Ксантос учел и печальную судьбу Ригаса, который пытался перенести опыт Франции на Грецию и был слишком доверчив в надеждах на сострадание «христианских государей». Подлинное и искреннее сострадание к грекам проявляли только российские государи и государыни. И к тому же Одесса, греческая колония в которой достигла к 1812 году более тысячи человек, представляла собой то самое благодатное место, откуда потянулись бы нити к обществам и организациям патриотического толка, разбросанным по всей Европе и тайно существовавшим в Греции.

Справедливо будет напомнить, что до конца XVIII века города Одессы как такового на карте Российской империи не существовало. На берегу Черного моря располагался небольшой турецкий городок Хаджибей, а вход в бухту прикрывала крепость Ени-Дунья. В 1789 году отряд под командованием адмирала Осипа Михайловича де Рибаса взял крепость штурмом, а в 1794 году по указу императрицы Екатерины II был устроен военно-торговый порт, названный Одессой.

Платон Зубов, назначенный Екатериной Второй генерал-губернатором Новороссийского края, испросил у матушки-императрицы разрешения на создание греко-албанского дивизиона, которому были отведены 15 тысяч десятин удобий в окрестностях Одессы.[61] В 1795 году дивизион в составе трех рот был укомплектован. В этом же году Зубов отписал в Петербург, что командир дивизиона, назначенный им «по уважению и доверенности к нации греческой» подполковник А. Кесоуглу принял попечение над «62 семействами, 27 купцами, 14 человек разного звания». Всем им за счет российской казны были выстроены каменные дома и выданы денежные пособия.

Как показало время, место сие оказалось достойным, чтобы быть воспетым в стихах:

«Триумвират» – понятие, пришедшее к нам из Древнего Рима, дословно означавшее «союз трех мужчин». О Цакалове и Ксантосе было сказано. О Николаосе Скуфасе известно очень немного. Он принадлежал к масонам и бежал из Эпира, где имел свое дело, попав под подозрение администрации Али-паши. В Одессе основал собственную торговлю, взяв кредит в Московском Коммерческом банке. Дело шло ни шатко ни валко. Встреча с Ксантосом и Цакаловым произвела подлинный переворот в судьбе Скуфаса. Разве имеет значение то, когда и где они встретились, как обнаружилось их единодушие в воззрении на судьбу греческого народа, важно одно: сущая беда для союзов такого рода – внутренние распри и противоречия – миновала друзей, что позволяло с надеждой и уверенностью смотреть в будущее.