О том, что российское правительство откровенно закрывало глаза на нарушения паспортного режима, прочтем в постановлении Кабинета министров времени правления внука Екатерины Второй: «Кабинет полагает, что греков, приезжающих в Россию для вступления в подданство, можно принимать и без видов, в том уважении, что им оные получить трудно и что им Россия всегда оказывала покровительство».
Кючук-Карнаджийский мир 1774 года[4] на целый год снял препоны к переселению греков из Северного Причерноморья и Малой Азии. Но и после того, как этот срок миновал, граница России и Турции не обезлюдела.
В 1777 году Суворов, выполняя волю императрицы, начал великое переселение христиан из Крыма. В одном из своих донесений великий полководец называет цифру 32 000 человек. Большинство их составляли греки, которые осели в Приазовье, основав город Мариуполь. Но этим дело не закончилось. Мелитополь, Ставрополь, Херсон, Екатеринослав – вот перечень городов, названия которых как в зеркале отражают желание Екатерины Второй соединить историческим мостом империи: Российскую и Греческую. Немало преуспел и светлейший князь Потемкин, который намеревался устроить Екатеринославна-Днепре по образу и подобию Афин времен правления Перикла.
Отметим немаловажный факт – в «местах компактного проживания» греков им дозволялось право на местное самоуправление, земли их не облагались налогом в течение десяти лет, миновали переселенцев и рекрутские наборы. К чести греков, они не отсиживались в тылу и, например, в русско-турецкой войне 1768–1774 годов в составе русской армии сражалось восемь добровольческих эллинских батальонов[5].
О заботе императрицы по подготовке офицеров для греческих воинских формирований свидетельствует ее указ от 7 января 1775 года, по которому директору артиллерийско-инженерного кадетского корпуса генерал-инженеру Михаилу Ивановичу Мордвинову поручалось создание «особливого училища для отправляющихся с Архипелага греческих мальчиков».
Генерал был на редкость исполнительным, и гимназия, преобразованная в Корпус чужестранных единоверцев, к 1792 году насчитывала около 200 мальчиков от 12 до 16 лет. К сожалению, по восшествии на престол Павел Петрович безжалостно обошелся со многими матушкиными начинаниями. Корпус был ликвидирован, а его воспитанники были распределены по столичным военно-учебным заведениям.
В апреле 1790 года на дворцовом приеме греки Христос Лаккиотис, Панос Дзирас и майор Сотири вручили Екатерине II петицию, которая подействовала, словно бальзам, пролитый на душу императрицы. Еще бы! Ведь посланцы Эллады просили «дать грекам в качестве государя ее внука Константина». Сам же претендент на греческую корону, которому исполнилось десять лет, приветствовал посланцев Греции на их родном языке, пожелав депутатам успехов в осуществлении их планов.
…В предчувствии скорой кончины императрица Екатерина Вторая составила завещание, в котором имелись и такие строки:
«Буде я умру в Царском Селе, то положите мне на Софиенской городовой кладбище…
Буде – в городе святого Петра – в Невском монастыре, в соборной или погребальной церквы…
Библиотеку мою со всеми манускриптами… отдаю внуку моему любезному Александру Павловичу… и благословляю его моим умом и сердцем…
Мое намерение есть возвести Константина на Престол Греческой восточной империи…
Для блага Империи Российской и Греческой советую отдалить от дел и советов оных Империи Принцев Виртенбергских и с ними знаться как можно меньше…»
Императрица, деспотичная в семейных делах, презрев волю сына, великого князя Павла Петровича, и невестки Марии Федоровны, вопреки дворцовой традиции назвала внуков греческими именами: знайте, мол, что нас связывает с Грецией – вера и культура. Но, как показало время, не только они…
Впоследствии «Греческий прожект» императрицы Екатерины Великой назовут «великой иллюзией». А между тем в самой Элладе Россия виделась мессианской страной, ниспосланной Богом для спасения. И совершенно напрасно некоторые историки применительно к авторам «Греческого прожекта», светлейшему князю Потемкину-Таврическому, графу Алексею Орлову-Чесменскому и канцлеру Безбородко, употребляют нелицеприятные термины «авантюристы» и «романтики». «Екатеринским орлам», сибаритам и сластолюбцам, воителям и мудрецам, было присуще одно из величайших качеств – умение не только читать мысли повелительницы, но и превращать их в решения государственные, наиглавнейший стержень которых – благо Отечества.
«Крест над Айя-Софией!», свободолюбивый клич греков, вовсе не затуманивал умы российских государственных мужей, а сама Греция в их планах никоим образом не рассматривалась в качестве разменной монеты в политических играх.
Россия под скипетром Екатерины II была сильна, не нуждалась в нравоучениях и могла без помех решать любые задачи. В общих чертах греческий проект вырисовывается в беседах императрицы с ее личным секретарем Храповицким:
7 июня 1788 года. «Пусть турки пойдут куда хотят. Греки могут составить монархию для Константина Павловича; и чего Европе опасаться? Ибо лучше иметь в соседстве христианскую державу, нежели варваров».
30 января 1789 года. «…Турцию поделить можно и дать куски Англии, Франции, Германии, а остатки довольно для великого князя Константина…»
9 октября 1789 года. «…Константин мальчик хорош; он через 30 (!!!) лет из Севастополя приедет в Царьград. Мы теперь рога ломаем, а тогда уже будут сломлены, и для него легче».
Фраза «рога ломаем» нуждается в пояснениях. В 1783 году капитан-командир С. Грейт предложил план взятия Константинополя и проливов. В 1791 году, 29 июня, адмирал Ф. Ушаков разгромил турецкий флот и находился всего лишь в 60 верстах от Царьграда. В 1795 году А. В. Суворов начертал собственноручно «План взятия Великого города»…
Увы, один из творцов греческого проекта, всесильный фаворит, устроитель русской армии и южных земель, князь Потемкин-Таврический снизошел в могилу[6] Его смерть подорвала духовные силы императрицы, надолго выбила из колеи и заметно ослабила решительность в реализации «Греческого прожекта». Свидетельство тому – мир с Турцией, заключенный 21 декабря 1791 года в Яссах. Константинополь остался у Порты и, как показали дальнейшие события, навсегда. И всё же незабвенной императрице удалось заложить прочный духовный фундамент, на котором ее последователи строили свои царствования.
Примечательны слова, произнесенные греческим корсаром Ламбросом Кацонисом[7], от одного имени которого трепетали турецкие мореплаватели, по поводу результатов Ясского мира: «Если императрица заключила свой мир, то Кацонис еще свой не заключал». И так мыслила вся Греция.
…Император Павел Петрович, снизошедший в могилу от «апоплексического удара» 11 марта 1801 года, в свое недолгое правление успел-таки совершить одно из своих деяний, о котором невозможно говорить без восхищения.
В 1786 году в Константинополь прибыл, как было записано в подорожной, «на излечение от лихорадки» морской офицер Дмитрий Николаевич Сенявин. Как шло лечение, мы можем лишь догадываться. Но уже через два года мы находим имя Сенявина в числе участников Средиземноморской экспедиции адмирала Ф. Ушакова, где он командует кораблем «Святой Петр». Именно Сенявину Павел Первый поручает устроить «правильную администрацию» на Ионических островах. Название этого государства, свободного от турок и французов, предложил не кто иной, как российский монарх – Республика Семи Соединенных Островов. Он же направил в Республику своего представителя, графа Г. Д. Моницего, которому вменялось осуществлять контроль, не вмешиваясь в деятельность администрации. Это было незабвенное время, а сама администрация стала подлинной школой становления национального самосознания. Здесь в качестве государственного секретаря начал свою политическую деятельность Иоанн Каподистрия, будущий министр иностранных дел России и первый президент Греции.
