— А разве ты знаешь, каким видит меня твой… мальчик? Или другой твой мальчик? — Проводник повозился и уселся на баке, подвернув одну ногу под себя, а другой начиная болтать в воздухе. — Вы сильные, но самоуверенные. А Заводь таких не любит.

— Ты тоже, — Матей склонил голову к плечу и сделал шаг вперед. — Кто ты и что тебе нужно?

— Мне? Ничего, — парень с улыбкой развел руками. — А вам?

— А нам — выбраться отсюда, — Айвен накрыл пальцы Анжа, лежащие на его животе, ладонями. — Ты знаешь, как это сделать.

— Узнаю «холодных» людей. Всегда исключительно по делу, — Проводник со скучающим видом подергал шнурок на ботинке. — Тогда вот вам расклад, сладкие. Извне вас не вытянут, хоть криком кричи. Слышать будете и ничего большего. Заводь без жертвы не отпускает.

— А кого ты оставил в Заводи? — негромко спросил Санада. — И легко ли ты дал свою жертву, чтоб выбраться отсюда?

— Не нравится мне все это, — негромко шепнул в ухо Ване Анж. Он боялся, но не за себя. Забавно, страх исчез, стоило им собраться вместе. А теперь вернулся. Страх потерять их.

— Ну, я же здесь, — Проводник окинул их всех долгим взглядом. — Значит, я не выбрался. И, может, это меня оставили здесь, м? И это я — жертва.

— Неплохо устроился для жертвы, — Матей медленно выдохнул, заставляя себя и остальных расслабиться.

— Здесь нет времени, — льдисто сверкнули глаза сквозь ресницы. — По факту здесь нет ничего. Ваш мозг пытается справиться с этим, как может, но через некоторое ну очень субъективное количество секунд он сдастся. И тогда вам станет очень весело.

— Так что же ты предлагаешь? — вскинул бровь Анжей. — Так много слов и никакой конкретики. Может, хватит словоблудия и перейдем к делу?

— Выбрать, кто останется здесь, — улыбка Проводника была ласковой, но мороз продрал от нее всех. Рома вздрогнул и тут же шарахнулся в сторону от остальных. Он здесь один. И выбор очевиден.

— Ну надо же, парни, а вам-то повезло, — протянул Проводник, с интересом наблюдая за ними.

— Нет, — негромко сказал Санада. — Мы не звери.

— Твое слово, ты говоришь, что мы сами отсюда не выберемся, — легкость Анжея как рукой сняло. — Но мы ведь даже не пытались еще. Просто собрались вместе. К тому же, мы маленьких не обижаем и в беде не бросаем…

— Нельзя выйти отсюда, если там у тебя не осталось якоря. А все твои якоря здесь, — Проводник не шелохнулся, но Роме показалось, что он смотрит прямо ему в глаза.

— Мой якорь — там, — глухо ответил он.

— Будь он у тебя — тебя бы давно здесь не было.

Рома поджал губы, чувствуя, как разливается внутри странная боль. Он считал Фрея своим якорем. Выходит… ошибался?

И снова болезненный рывок, кажется, на пределе сил того, кто был там, на той стороне. И крик. Далекий, полный отчаяния и боли крик, надсадный, до хрипа. Почти звериный вопль.

Анжей вздрогнул, протянул руку и, нащупав его пальцы — сжал.

— Ты можешь уйти. Ты можешь. Поверь в это. Твоих сил хватит. Я же чувствую, к тебе кто-то пытается проломиться. Давай, малыш.

— Я не знаю… к кому мне тянуться, — Рома растерянно, почти жалко улыбнулся. Теперь он чувствовал всех. То сильнее, то слабее, то Симу, то Фрея, то Аяна, то всех сразу.

— А к кому тебе самому хочется, к тому и тянись, — шепнул с другой стороны Санада.

— Не теряй времени, чем дольше ты здесь, тем сильнее слабеешь, — Анжей снова сжал его руку и отпустил, точно отталкивая, вынуждая тянуться в реальность, к рывкам и ругани сквозь сцепленные зубы, к тормошению и угрозам поцеловать, сука, спящего красавца.

Перед глазами замелькали знакомые лица. Смеющиеся, кривящиеся, сосредоточенные, мелькающие. Фрей, Аян, Чед, Тимур, Сима… Вот они все вместе в куче-мале на полу, вот грызут высохшее печенье, а вот стягивают с подноса задумавшегося Патрика стакан апельсинового сока и заменяют его на яблочный. Защемило сердце, заныло, полное желания вернуться.

«Я хочу вернуться… Господи-Боже-я-хочу-вернуться».

Ударило кадр-воспоминание: Сима, ректор и их слившиеся губы. Скрутило и отбросило назад, делая голос извне тише. Рома отчаянно застонал, рванулся, ища-ища-ища… Аян. Малыш Аян и его пальцы, гладящие волосы разлегшегося на полу Фрея, и его тихая улыбка. Рома мотнул головой, но тишина наваливалась все сильнее, вырывая отчаянный всхлип. Фрей… Теплые руки, сильные объятия. И тоскливый взгляд вслед уходящему Аяну.

— Ничего не выйдет, маленький, — голос Проводника был сладким, почти ласковым. — Ты никому там не нужен.

— Заткнись! — Айвен сорвался, почти дрожа от всего того, что видел и чувствовал Рома.

Где-то далеко встрепенулся курчавый мальчишка. Встрепенулся, рванулся на встречу, размазывая по лицу злые слезы.

— Выйдет, — широко улыбнулся Анж. — Выйдет. Его ждут. Его зовут и ищут. Потому что он часть значительно большего.

— Иногда этого мало, — Проводник улыбнулся и вдруг растаял, как туман над рекой под лучами солнца. Рома сжался, всхлипнул и вдруг рванулся вперед. Просто рванулся, проламываясь сквозь уровни, разрывая реальность и не-реальность в клочья. Назло, на зов, просто потому, что выбора больше не было. Прорывался, задыхаясь, безмолвно крича. Еще немного… ну пожалуйста… хоть лучик, хоть отблеск… Кто-нибудь!!!

И где-то далеко, но уже намного, намного ближе:

— РОМКА!!! — И объятия, крепкие, захочешь выломиться — не сумеешь. — Ехидна мелкая, давай же, сюда, я тебя жду, ядовитая ты зараза!.. — Сима. Серафим. Кто же еще мог его так назвать?

Рома облегченно выдохнул, улыбнулся сквозь слезы и сделал шаг. Обернулся, протянул руку оставшимся и, закрыв глаза, упал спиной в пустоту, надеясь, что его поймают.

Поймали, потянули, кажется, в шесть рук, втащили на привычный первый уровень и дальше, в реальность, в светлую комнату с огромными окнами, стерильным запахом и пищащими аппаратами. Потянули к дрожащим от напряжения теплым сухим рукам и неистребимому запаху шоколада и корицы, щекотно-мягким кудрям и тихому зудению:

«Прибью, гада… нахера так делать, а? Я вот тебя спрашиваю, Ромусик, схули, а?..»

 — Я не просил, — почти на автомате, хрипло и надсадно выдал он в ответ. Словно кричал по-настоящему. И выдохнул, обмякая в почти незнакомых руках, но таких теплых и приятных объятиях. Только глаза открывать было страшно.

 — Ты нас напугал, — легкое прикосновение к плечу, почти робкое. Аян.

Рома еле заметно улыбнулся:

 — Я сам испугался. Тянулся, но срывался каждый раз. Чувствую себя котенком. Слабый.

 — Если помурлыкаешь, то, так и быть, почешем тебя за ушком, — а этой Фрей. Скользящие нотки, знакомо-теплые.

 — Мяу…

— Какой ты нафиг котенок? Кошак драный… — бухтение из-за спины. Определенно именно автору бухтения объятия и принадлежали. Голос сиплый, надсаженный. Орал, или мороженного наелся? Сима-Симеон-Серафим. Вот только в пику бухтению руки были удивительно чуткими и ласковыми. Да. Ласковыми. И это было самым странным.

Рома криво усмехнулся, завел руку назад, зарываясь пальцами в кудри Симы, и потянул вниз. Вскинул голову навстречу и мазнул губами по губам:

— Спасибо.

— Эй, думаешь, мы не участвовали? — матрас прогнулся и сверху навалилось тяжелое тело. Рома дернулся и рассмеялся, получив смачный поцелуй в нос от Фрея.

— Не пугай нас так больше, — Аян целовать его не стал, зато почесал за ушком, вызвав еще одну порцию смеха Ромы.

— Как старшие?

— К ним с полчаса назад проскакал Лемешев… Все Дарта Вейдера из себя изображал. Сопел и бубнил что-то по поводу ощущения чего-то давно забытого, — фыркнул Сима, осторожно отпуская его. Поцелуй жегся на губах и с этим ничего не поделаешь. Как и с ощущением чужих пальцев в шевелюре. Приятно, черт подери. Даже очень.

Рома облегченно выдохнул. Как теперь все будет между ними? Он невольно узнал то, что знать ему не полагалось. Впрочем, сомневаться в том, что о нем теперь тоже известно больше — не приходилось.

— Надеюсь, что они пришли в себя. Я не уверен, что вытянул их с собой.