Посмотрим, что получится: за один стол усаживаются несколько сорокалетних и несколько почти тридцатилетних, ужасаются друг другу, взваливают на себя ответственность за настоящее и будущее, придумывают друг другу лестные эпитеты и приходят к заключению, что во время предвыборной борьбы надо организовать инициативные группы избирателей в пятидесяти избирательных округах, концентрируя свое внимание на молодых избирателях, работающих женщинах, пожилых гражданах, работающих по найму католиках, начинающих отходить от ХДС и социальных комитетов Катцера. Конечной цели у нас, правда, нет, зато есть цель предвыборной борьбы: замена «Большой коалиции» социал-либеральной. Достаточно большинства в восемь мест, но двенадцать было бы лучше. Собирательное понятие Бонн не должно (не вправе) нас парализовать; робкий замах. Все ясно или кажется ясным. Нау утвердил график для типографии. Гермсдорф согласно кивнул при свидетелях. Вишневский полагает, что нас понял. Эмке делает вид, будто это он нас изобрел. Вилли шлет привет. СДПГ хочет, или лучше сказать — хочет хотеть. А благословение дядюшки Герберта у нас есть (пока).
В нашей конторе все делается так, словно на свете существуют одни улитки. Каждый докладывает о едва заметных успехах. А Эрдман Линде рассказывает о своей удаче на последних скачках: «Все-таки вернул все, что поставил».
Все-таки я худею, дети.
И хоть приходится трудно, все-таки это доставляет мне удовольствие.
Все-таки сейчас у нас не Любке, а Хайнеман.
Все-таки обсуждается закон о содействии градостроительству.
Улиточнонемецкий язык: все-таки.
(Потому что все одновременно, но с различной быстротой или медлительностью откладывают решения, пока результаты последних исследований будут если не представлены, то хотя бы все-таки заявлены…)
Порядок, вот что у него вошло в плоть и кровь: ластик всегда лежит рядом с карандашом. У Скептика (как и у Гауса) такой склад ума, что он не успокоится, не уснет, пока не сформулирует само зевание в одной фразе, которая, представ отшлифованным тезисом, заставит Гауса (как и Скептика) сразу же очнуться.
7
Он собирал только легочных улиток, ограничив себя видами Центральной Европы. Хотя Скептик ценил морских улиток и удивлял своего ученика Фрица Герсона, тоже начавшего заниматься собирательством, знанием экзотических экземпляров — камчатской улитки «Морское ушко», карибской улитки «Фехтовальщица», австралийской «Рыцарский шлем», длиной до шестидесяти сантиметров, упоминаемой Тасманом и капитаном Куком, — собирал он только на влажных лугах прибрежной полосы, под моховыми кочками и слоем опавших листьев в Заскошинском бору, в густой траве и на поросшем кустарниками берегу Радауны, на песчаных почвах, в каменных развалинах сахарных фабрик, между грядками мюггенхальских огородов.
Каждую важную находку он заносил в тетрадку, куда записывал и свои вопросы, — по лихтенбергской традиции (не путать с Эрвином Лихтенштайном, живущим в Тель-Авиве) он называл ее дневником: «Пупочная крученая улитка, оливский лес, восточный склон Шведского вала. Влажно-теплая среда под буковой листвой. Девять часов утра, 12 апреля 1935».
Или такая забавная запись: «С Фрицем два часа перебирали овощи у Исаака Лабана, потом пили смородиновую настойку. Смеялись над боевым порядком его оловянных солдатиков и дразнили Лабана, сравнивая успехи имперских спортсменов на Берлинской олимпиаде с быстротой передвижения улиток. — После короткого ливня на обратном пути под Праустом нашли ползущую по земле большую червеобразную улитку длиной шестнадцать сантиметров. Мы сошли с велосипедов. Я дотронулся до ее мантии. Даже в сжатом состоянии она имела длину девять сантиметров. Фриц ее поднял. Дома он пересказывал вычитанное из книг: Штирнера, потом сионистские изречения. Фриц высмеял мои сомнения, назвал их болезненно-пессимистическими и либеральными».
Ученик Фриц Герсон был… — Нет, прежде чем сделать его персонажем и возвести в ранг любимого ученика Скептика, я должен внести некоторые принципиальные исправления: в ноябре семьдесят первого я разговаривал в Иерусалиме с его сестрой Евой, которая незадолго до закрытия успела сдать в розенбаумской школе экзамены на аттестат зрелости и с молодежным свидетельством выехала в Палестину. Точно известно, что Фриц Герсон (она называла его Фрицхен) родился 14 октября 1920 года. (Когда он на Праустском шоссе нашел вместе со Скептиком большую червеобразную улитку, ему еще не было шестнадцати.) У Розенбаум он окончил только неполную среднюю школу. В тридцать седьмом поступил в учение к хлеботорговцу Симону Анкеру. Вообще-то адвокат Вальтер Герсон собирался сделать своего музыкального сына настройщиком роялей. Семья жила в Лангфуре, на Германхофервег. В Иерусалиме я видел фотографии: Фриц и Ева в вышитых русских рубахах; Фриц в матросском костюмчике; а также его подружка Лотта Кирш, на которой он хотел жениться. Ева Герсон рассказала: «Все было наоборот. Я была членом сионистского союза молодежи, а Фриц вообще аполитичен. О Палестине он и слышать не хотел. Он хотел уехать в Америку…»
И если мы со Скептиком тем не менее воображаем Фрица Герсона любимым учеником, собирателем улиток и наряду с этим сионистским агитатором, то только потому, что Фриц Герсон так много вопросов оставил открытыми, а также потому, что штудиенасессору Скептику дозарезу был нужен любимый ученик.
Вот он сидит — с безукоризненным пробором и характерной улыбкой. — Нос Скептика по длине равен, вероятно, одиннадцати нормальным тире. Он ни на что, во всяком случае для себя, не может решиться. Скептику (и таким, как он) трудно быть «за» что-то; поэтому, дети, мы пересилили себя и придумали для нашей избирательной газеты название «За это», хотя все (в том числе и Гаус) долго и убедительно выступали против такого названия.
Раковины улиток Скептик раскладывал в стеклянные колбы с надписями, более крупные экземпляры — в банки для горчицы, которые по дешевке покупал у горчичной фирмы «Кюне». Вся коллекция раковин хранилась в шести плоских ящиках комода (наследство родителей). На полках стояли банки с заспиртованными в восьмидесятиградусном спирте слизнями. Но ближе ему были живые улитки — в четырех, а потом семи террариях. На слое гравия, каменных осколков и щебня лежала смешанная с известняком земля, к которой в некоторых террариях добавлялся торф. Для больших улиток-обжор и для степных улиток, предпочитавших сухие почвы, у Скептика имелся песчаный грунт. Он клал на почву мох, камни и куски трухлявой древесины, устилал ее опавшими листьями. В каждый террарий помещал одного-двух дождевых червей, чтобы рыхлили почву. Сажал туда только такие растения, которые улитки вообще не едят: просвирник, пижму, плющ. Он кормил их одуванчиками, размоченным хлебом, маслятами, салатом, который он задешево покупал у Исаака Лабана. Только живущих под землей улиток, красноватых хищниц, он кормил личинками насекомых: похожие на слизней с недоразвитой раковиной, они подвижнее других видов, передвигаются довольно быстро.
Нас интересует их темп: привязать бы к ноге прогресса шагомер.
(Его любимый ученик мгновенно и легко загорался собственными идеями.) В Иерусалиме я спросил Еву Герсон о свойствах и склонностях ее брата. «Мы едва знали друг друга. Мы не были близки. Однако, когда я жила уже в Палестине, нам не хватало друг друга, и мы стали переписываться. Но после двух писем все кончилось…»
Скептика интересовал способ передвижения улиток; Фриц же наблюдал, как они размножаются. Ему удалось сфотографировать двуполых виноградных улиток при спаривании, оплодотворении и откладывании яиц: как они ползательными подошвами поднимают друг друга и втыкают известковые шипы (их называют «любовными стрелами») в подошву друг друга. Эти фотографии демонстрировались на уроках биологии. (В Иерусалиме Ева Герсон показала мне свою привезенную в Палестину голубую тетрадь по биологии: протокол наблюдений за длительным процессом скрещивания разных видов мух.) Точно так же и Скептик приносил на занятия своих кирпично-красных дорожных улиток, полосатых блестящих улиток и красно-коричневых листовых улиток и сажал их ползательной подошвой на стеклянную пластинку. Так всем ученикам было наглядно показано, как улитки волнообразно передвигаются по слизи, выделяемой передним краем мускульной ноги.