– Весьма вероятно, маменька, однако перед нами стоит еще более сложное препятствие, – тактично заметил Кит. – Когда вы говорите, что наш дядюшка не имеет никакого отношения к женитьбе Эвелина, вы забываете о тех обстоятельствах, которые побудили его сделать предложение Кресси.

Графиня уставилась на сына. Выражение замешательства на ее лице постепенно сменилось испугом. На мгновение она вся сжалась, но тотчас же овладела собой, как только сын с чувством раскаяния протянул ей руку. Леди Денвилл слегка ее сжала и благодарно улыбнулась.

– Ты вспомнил о моих противных долгах… Дорогой! Вам следует о них забыть так, словно их нет. Как будто я могу вести себя подобно жестокому чудовищу, разрушая счастье моих сыновей в угоду столь меркантильным соображениям! Я уже долгие годы живу в долг и посему давно к этому привыкла. Сама как-нибудь разберусь… Да, конечно, я выпутаюсь. Я и прежде со всем справлялась, даже когда положение было безнадежным. – Погладив сына по руке, графиня разжала пальцы. – Теперь, когда все уладилось самым чудесным образом, ты должен меня покинуть, родной. Сейчас, пожалуй, десять часов, а я не одета к завтраку.

Мистер Фенкот, в привычку которого не входило попусту тратить время на бесполезные споры, оставил все попытки открыть дорогой родительнице глаза на всю чудовищность и размер трудностей, нависших над ними. Нежно обняв матушку, он на всякий случай сказал ей о том, что сильно-сильно любит ее, и оставил заботам мисс Римптон.

Клиффов и Кресси Кит застал в небольшой столовой, в которой обычно подавались завтраки. Что ни говори, а длительное пребывание в среде дипломатов дало свои плоды. Даже Кресси не заподозрила его в том, что, с неизменными интересом и любезностью отвечая на вопросы своих родственников, Кит одновременно пытается найти ответ на два мучавших его вопроса. Первый, более неотложный, заключался в получении доступа к лорду Сильвердейлу. Кажется, он нашел вполне обстоятельное решение… А вот вторая проблема казалась ему неразрешимой.

К ним спустилась леди Денвилл. Пожелав всем доброго утра, графиня в свойственной ей медово-жалостливой манере выразила надежду, что ее невестке хорошо спалось. Затем, садясь за стол, она обратилась к мисс Стейвли:

– Дорогая Кресси! Сегодня нам надо уединиться и поболтать кое о чем.

Поскольку эти слова сопровождались лукавым и выразительным блеском глаз, Кит решил за благо вмешаться, спросив на правах хозяина, заботящегося о досуге гостей, чем же они намерены заниматься утром.

Как и ожидалось, все внимание перешло от леди Денвилл к нему. Полученные ответы, впрочем, должны были разочаровать заботливого хозяина, роль которого он на время взял на себя. К счастью, единственным желанием Кита было расстроить намечающийся между матушкой и Кресси тет-а-тет. В этом отношении план его чудесно удался… Кузен Фенкота уныло сказал, что не знает. Козмо, которого вполне устраивала размеренная жизнь за городом, заявил: пока не привезут почту, он что-нибудь почитает либо примется писать письма. Кресси, с большим трудом сдерживая рвущийся из груди смех, сидела с опущенными глазами и помалкивала. Миссис Клифф, с нешуточной тревогой наблюдавшая за своим сыном, не ответила на вопрос Кита, однако, внезапно встрепенувшись, заявила: Эмброуз может говорить все, что ему заблагорассудится, но она уверена – у сына на шее вскоре выскочит фурункул. Глаза всех собравшихся невольно обратились в сторону молодого человека. Эмброуз, покраснев до корней волос, бросил пылающий яростью взгляд на мать и гневно сказал: «Ничего подобного!» А затем сообщил, что у него болит голова.

– Бедный мальчик, – промолвила леди Денвилл, сочувственно улыбаясь племяннику. – Я полагаю, если ты немного погуляешь, то боль пройдет быстрее.

– Амабель, прошу вас! Не надо советовать Эмброузу выходить из дома, – сказала миссис Клифф. – На дворе поднялся сильный ветер. Я уверена, он дует с востока. Для здоровья Эмброуза смертельно опасно покидать стены дома, поскольку он уже и так заболел. С его слабым организмом, вы же знаете, любое недомогание может уложить беднягу в постель на две недели.

– Да неужели? – удивилась леди Денвилл, взирая на своего племянника с выражением человека, лицезрящего редкую диковинку. – Бедненький… Как ужасно, должно быть, сидеть дома, когда дует восточный ветер, ибо ветер этот – частый гость в наших краях.

– Ладно… ладно… Не стоит делать из мухи слона, – раздраженно заявил Козмо. – Я не отрицаю, что здоровье у него слабое, однако…

– Ерунда, Козмо! Как ты можешь так говорить? – воскликнула его сестра. – Я уверена, он не болен, даже если у мальчика немного болит голова.

Графиня одобряюще улыбнулась Эмброузу, совершенно не отдавая себе отчета, что умудрилась обидеть всех троих Клиффов. Эмброуз хоть и смутился, когда матушка упомянула о фурункуле, в то же время испытывал гордость по поводу своих частых головных болей, ибо они привлекали к нему всеобщее внимание. Козмо, который долгие годы находился под влиянием жены, усматривал в болезненности сына оправдание того, что Эмброуз не проявлял никакого интереса к мужественным видам спорта. Что же до Эммы, то она любое предположение о том, что ее единственный ребенок не находится в крайне плачевном состоянии, рассматривала почти как оскорбление.

– Боюсь, – обронил Козмо, – Эмброуз не может похвастаться таким крепким здоровьем, как его кузены.

– Твоя сестра, дорогой, не понимает, что значит слабый организм, – сказала Эмма. – Уверена, ее сыновья никогда в жизни не болели.

– Пожалуй, так и есть, – с оттенком гордости в голосе согласилась леди Денвилл. – У них весьма крепкое здоровье. Конечно, они переболели корью и коклюшем, но я не могу припомнить, чтобы сыновья болели еще. Когда у них был коклюш, один из них… это был ты, кажется… полез в каминную трубу за гнездом скворца.

– Нет, то был Кит, – сказал мистер Фенкот.

– Ага… понятно, – подмигивая ему, заметила графиня.

– Как ужасно! – воскликнула Эмма.

– Почему? Вниз он спустился похожий на мавра. Он принес в комнату столько сажи, что, кажется, она покрыла там все. По-моему, я никогда в жизни так заразительно не смеялась.

– Смеялись? – от изумления у Эммы перехватило дух. – Как можно было смеяться, когда один из ваших сыновей находился в смертельной опасности? Он мог упасть и сломать себе шею.

– Ну, не думаю, хотя переломать себе ноги либо застрять в трубе – вполне может быть. Помню, мы еще пребывали в растерянности, как его оттуда вытаскивать, если мальчик все же застрянет. Однако беспокойство за сыновей заняло бы у меня уйму времени. Они, помнится, то и дело падали с деревьев, либо в озеро, либо со своих пони, и ничего страшного с ними так и не происходило, – невозмутимо сообщила леди Денвилл.

Миссис Клифф непроизвольно вздрагивала при виде столь вопиющего бессердечия. В это время Эмброуз, следя за матерью, ошибочно принял ее реакцию на свой счет, ибо он никогда не отличался особой мужественностью и тягой к приключениям и поэтому окончательно пал духом.

Леди Денвилл, разделавшись со своим чаем и бутербродом с маслом, что и составляло завтрак графини, извинившись, встала из-за стола.

– А теперь мне придется покинуть вас, потому что кормилица Пиннер чувствует себя неважно. С моей стороны было бы весьма невежливо не навестить ее. Надо будет отнести старушке что-нибудь вкусненькое, чтобы усилить ее аппетит.

– Лучше фруктов! – торопливо бросил Кит.

Графиня хихикнула и сказала, не удержавшись от толики ехидства в голосе:

– Да, дорогой! Никаких перепелок.

– Как так перепелок? – воскликнул безмерно шокированный Козмо. – Амабель! Ты собиралась приказать приготовить перепелок для старой кормилицы?

– Нет, Эвелин считает, что фрукты гораздо лучше.

– Полагаю, было бы лучше угостить ее аррорутом[53] либо наваристым бульоном, – сказала Эмма.

Глаза ее неисправимой золовки шаловливо поблескивали.