Она полежала молча и вернулась к прежней мысли: ехать по путевкам — уехать слишком надолго и далеко. Это слишком большая жертва с его стороны. К тому же в Пампорове шумно, толпа… Какой уж там синий снег! Там все утоптано!
— Я хотел обрадовать тебя и Андрея. Ты же упрекала меня, что ребенку нечем будет вспомнить отца. Ты права. Никакой заботы о вас.
Она придвинула подушку и уткнулась ему в плечо.
— Хорошо, хорошо. Делай как знаешь… А помнишь, ты говорил, что какой-то твой знакомый имеет хижину недалеко от Семкова?
— Бай Сандо.
— А что, если туда? Вместо Пампорова?
— Можно бы… Но там глушь, никаких удобств. Ты же всегда ценила комфорт.
— Ничего страшного. А тебе комфорт и вовсе не нужен. Правда?
Для Семкова особых приготовлений не нужно. С утра Милена накупила продуктов, собрала самое необходимое и начала укладывать все в два больших чемодана. Возвращаясь с работы, Тодор встретил во дворе молодого хозяина.
— Поздравляю, — поклонился Илия. — Слышал от Андрейчо, на курорт едете. Позавидовать можно. Однова живем. Так хоть раз душу отвести! А то работа да работа. А у тебя еще и из-за других нервотрепка…
Он шагнул к лестнице, не дослушав, и тут же в спину ударил шепот: «Идиот!», он резко повернулся и увидел угодливую улыбочку.
К середине дня они приехали в большое, красивое село, укрывшееся в одной из складок южной Рилы, засыпанное чистым, нетронутым снегом. Отсюда начинались горы, в пятнадцати километрах выше будет Семково. Они остановились на площади и пошли в ресторан обедать. Ангел поел на скорую руку и вышел. Через четверть часа он доставил информацию: хозяин хижины спустился с гор, наверху никого нет, закрыто.
Сивриев, вспомнив, где живет бай Сандо, пошел к нему. Хозяин встретил радостно, но, узнав, чего он хочет, нахмурился.
— Дела, Тодор, такие. Я сюда спустился борова заколоть. Людей уж позвал, отбой бить неудобно. Но… по правде сказать, и был бы я там, так ведь, кроме «Добро пожаловать» и «Вот ваши комнаты», от меня никакого толку. Ты же знаешь, в хижинах каждый сам себя обслуживает. Потому вот тебе ключи, желтый — от входной двери, езжайте и располагайтесь, как самим понравится. Через пару дней к вам поднимусь.
Это еще лучше, подумал Тодор и стал прощаться.
— Погоди-ка, ты, говоришь, с машиной? Повезло, однако. Довезете и для меня продукты. Чтоб на горбу не тащить. Захватишь?
Он сказал, пусть готовит поклажу, и пошел искать своих.
Ангел тоже был доволен «разведкой»: дорога до отеля и до лесничества расчищена. Человек, с которым он говорил, не знал, правда, как дорога от отеля до хижины. Главное — до отеля доедете, а до хижины и пешком недалеко.
Бай Сандо ждал их у ворот.
— В дом не приглашаю. Вам бы добраться засветло, — говорил он, укладывая корзины и мешки в машину. — Тодор, мое хозяйство оставьте в отеле, сам с ним разберусь потом. И еще: если паче чаяния придут туристы и попросятся на ночевку, пусти их на чердак. А вас пусть не беспокоят. Ну, с богом!
Едва выехали из села, дорога побежала вверх по узкой долине, которая перешла в ущелье. Снегоочиститель прошел здесь, видно, совсем недавно: тут и там по краям дороги громоздились торосы снега. Шоссе вилось то по одному, то по другому склону. Все вокруг было белым-бело: земля, скалы, деревья, даже мчащаяся с шумом река вся в белой пене и белом инее.
— Боже! Зима, зима! — воскликнула радостно Милена. — А внизу, в Югне, чернота, грязь вместо снега.
К другому окошку прилип Андрей.
— Волк! Волк! — закричал он, показав вправо.
— Собака, — поправил Ангел, — овчарка.
— Большая очень…
— И должна быть большая. Ее дело — пугать.
— Кого? Волков?
— Э, настоящий волк то ли встретится, то ли нет, а двуногий — наверняка, — лукаво покосился Ангел на мальчика. — Чем больше, тем страшней, правда?
— Двуногий волк? А я его видел?
Все рассмеялись.
Река все глубже врезалась в горы, а вместе с ней и дорога. С двух сторон ее осыпающейся петляющей полосы замерли огромные ели, свесившие до земли тяжелые ветви. Уплотнившийся, смерзшийся под ними снег казался черным. Неожиданно свежий след в снегу отклонился вправо, свернули и они и, не проехав километра, выскочили на просторную, ослепительно сверкающую поляну, на верхнем краю которой на фоне зеленого леса белели сбившиеся в кучку белые дома. Гусеничный трактор, дотащив до поляны снегоочиститель, мирно отдыхал у одного из домов. Не было видно ни души.
Ангел затормозил перед отелем и соскочил узнать о дороге к хижине, хотя все уже было ясно и без разузнавания: круг, очерченный трактором по поляне, был замкнутым и, куда ни глянь, блестел нетронутый снежный покров, словно отсюда начинался заколдованный мир гор, недоступных человеку.
Они выгрузили багаж бай Сандо на чисто выметенную террасу отеля и тронулись в путь, по колено утопая в снегу. Впереди Ангел с мальчиком на своих могучих плечах, за ним Тодор с двумя чемоданами, сзади Милена. По такому снегу, да по нехоженой тропе! — ахали сотрудники отеля, вышедшие их проводить. Какой-то пожилой человек советовал верить только солнцу: чтоб было по левую сторону, только по левую сторону; парнишка — помощник официанта — сказал, что пойдет с ними показывать дорогу, но Тодор решительно воспротивился: сам ходил не однажды и дорогу знает хорошо.
Долго поднимались по крутому склону в сумеречной тени между прямыми, как телеграфные столбы, стволами елей, росших близко, одна к одной. Подъем кончился неожиданно: деревья вдруг расступились и перед ними раскрылось ровное плато. С радостью открыли они для себя, что день еще не кончился, что солнце стоит высоко. Ангел по-прежнему возглавлял колонну, Тодор, внимательно следивший за направлением, то и дело командовал: «Левее!» или: «Правее!» Милена отставала все чаще, и они все чаще останавливались, поджидая ее.
— Вот тебе зима! Вот и большой снег! Говорили ведь… И путевки были.
— А что тревожит? Все прекрасно, — не сдавалась она.
Следя за солнцем, чтоб было «все по левое плечо», через час с лишним борьбы с сугробами они дотащились до хижины; к склону горы прилепился новенький аккуратный дом, обшитый по низу еловыми планками.
Запылал в камине огонь, Андрейчо, напрягшись, подтащил к камину одно из плетеных кресел и протянул к огню закоченевшие ноги, а Милена нетерпеливо затопала по деревянной лестнице — посмотреть комнаты жилого этажа.
Через несколько минут она уже стояла на верхней площадке, сияя радостью. Он смотрел на нее и сам себе не верил — такая разительная перемена!
— Хочу в восточную комнату. Утром нас будет будить солнце!
Незаметно на поляну перед хижиной опустился вечер, и вскоре небо разом стало черным, чернее земли, на которой язычок керосиновой лампы был единственной точкой света в окрестных горах.
Уложив Андрейчо, они вышли на террасу. Звезды гроздьями рассыпались по небу, горизонт раздвинулся, кругом, насколько хватает глаз, и в невидимой бесконечности было так тихо, что слабый треск фитиля в лампе показался выстрелом. И опять тишина. Потом мрак наполнился едва уловимым на слух шуршанием, будто где-то далеко-далеко посыпался песок в карьере. Долго не могли понять, откуда идет этот странный звук. «Погляди сюда», — прошептала Милена, показывая пальцем на ель, наполовину видимую в свете окна. Вот оно что! Иголочки — не веточки, а именно иголочки, — еле заметно подрагивая, издавали чуть слышный звук позванивающего таинственного перешептывания.
Из-за высокого хребта выплыла луна. Ее лучи впились в воронку семковского небосклона, осветили противоположные вершины, а во впадинах, куда лунный свет еще не проник, снег словно бы залили синими чернилами. Вот откуда твой синий снег, скосил он глаза на жену. С утра можешь бродить по нему сколько угодно, никто до тебя не вступал в него, даже птицы, потому что здесь птицы не ходят по земле, как внизу, на равнине, здесь птицы перелетают с дерева на дерево: там для них и дом, и еда.
