— Андрей дома?
— Во дворе играет.
— Пойдем погуляем? Втроем. На Цинигаро.
Она была настолько потрясена неожиданным предложением, что в голосе ее прозвучало сомнение:
— Втроем? Сейчас?
Все еще глядя в окно, он подумал, что никогда раньше не мог выкроить для них времени и только теперь… Сказал, чтоб они собирались и шли, а он догонит, сам же спустился вниз, на узкую площадку у самой воды, огороженную наподобие террасы, — нужно было взять себя в руки. Вслушиваясь в отдающийся от стен каменного ложа грохот, он припомнил, как два с лишним года назад он впервые услышал шум реки и ужаснулся: как же здесь жить, не уснешь, на что дед Драган ответил: «С хорошим, как и с плохим, свыкаешься. А когда дом стоит над быстрой, сильной рекой, это хорошо. Даже если захочешь забыть, что ты песчинка на этом свете, так река не даст. Запиши и запомни». Так и вышло. Он очень скоро свыкся с шумом, грохотом, как свыкаешься с новой одеждой, с новой шапкой, новыми ботинками, свыкся настолько, что будет тяжело, если придется расстаться с хаосом звуков, отражающим устремленность движения. Такое же буйство звуков неслось над рекой и тысячи лет назад. С точки зрения вечности время его пребывания в Югне — всего лишь миг! Может ли этот факт, однако, служить оправданием тому, что он не успел оставить заметного следа на югненской земле?
Он никак не мог освободиться от чувства омерзения и подавленности, охватившего его после разговора с молодым хозяином. Хотел на крючок его подцепить, а позволил уйти целым-невредимым. Непозволительно капитулировать перед такими субъектами, как ничтожество Илия Чамов, без которых время и новейшая история, то есть наше время, наш отрезок истории, прекрасно обходились и обойдутся впредь.
Не этому ли учила его вся предыдущая жизнь? Или он обманывал себя, идеализируя и время, и основу своего «я»? Так что же заставило его сначала ввязаться в гнусный разговор, даже поддерживать его, а потом дать Илии уйти безнаказанным? Страх? Усталость? Или та перемена в нем самом, в которой он не может пока разобраться?
Он увидел Милену с Андреем уже на улице, сворачивающих к мосту. Сокращая путь, пошел через приусадебный участок. У площади за углом забора послышался смешок и голос Илии: «Не вру, в чем мать родила…» — «Заливаешь…» — «Ей-ей! Такая… гладкая, но не толстая».
Слышали они его шаги или нет? Не могли не слышать. Но молодой хозяин, не понижая голоса, продолжал: «Как белая выдра: упитанная и книзу сужается».
Он остановился у группки сидящих на корточках мужчин, кашлянул. Несколько парней поднялись, смущенно опустив глаза, отступили в сторону.
— Илия, возьми свои слова обратно.
— А чего ради? Говорю, что знаю, — нагло уставился он на Тодора.
Руки свело, в плитках белого ушавского мрамора площади сверкнули молнии, но он овладел собой и, не сказав больше ни слова, прошел мимо. Встретилась еще группка людей, среди них Трайко Стаменов; перешептываясь, свернули к ресторану, сделав вид, что не заметили его. Ему всегда было безразлично, здороваются с ним подчиненные или нет, а тут вдруг на душе стало муторно. Стиснул зубы, а губы невольно скривились, словно взял в рот вяжущую неспелую грушу. Своих он догнал у самого подножия холма.
Серпантин проселочной дороги вывел их на ровную поляну. В северном ее краю поднимался дальше ввысь зеленый холм, а с южной стороны крутой спуск вел в долину. Отсюда хорошо просматривались теплицы, консервная фабрика, персиковый сад, село, Струма, Желтый Мел. Именно эту картину подспудно хотел он увидеть.
— Здесь царствовал дед Драган, пока ты не продал пчел, — дошел до его сознания издалека голос Милены.
Ну и что, мысленно ответил он ей и самому себе. Да, продал пасеку, потому что расходы на нее были больше доходов. Гнойник нужно вырезать, если хочешь сохранить тело здоровым. Но всегда ли хватает сил сделать операцию вовремя? Вот сейчас и все последние дни его окружает запах гнили, а он не чувствует в себе сил отогнать его от себя, очистить от него крохотный кусок земли — Югне, а ведь он здесь высшая власть, здесь на первый взгляд все зависит от него.
— Дед Драган был здесь счастливейшим человеком. Но ты продал пчел и отнял у него радость.
А возможно ли сделать счастливыми всех? Ценой каких безмерных сил добиться этого? Да и существует ли в природе всеобщее счастье? Или оно только вымысел поэтов и неудачников? Люди так различны…
Нестерпимо захотелось курить, а руки дрожали, он никак не мог чиркнуть спичкой. Милена вынула коробок из его руки, поднесла огонек к сигарете. Она и раньше так делала, и ему была приятна ее забота, но сегодня готовность помочь раздражала, он отступил на шаг, оттолкнув ее руку. Да, все идет плохо, хуже, чем он мог себе представить. Какая же у него собачья жизнь! А ведь ради их же блага приходится их переламывать.
— Эта толпа, народ наш, любезный сердцу, быстро забыл все доброе, что для него сделано.
— Ты считал, что они и бай Тишо забыли, а похороны… Я понимаю, тебе сейчас тяжело. Люди не всегда справедливы, хотя в целом они ошибаются редко. История учит…
— Оставь историю в покое! — раздраженно воскликнул он. — Мне она ни к чему! Я хочу жить не в твоей истории, а сегодня!
Сам придумал эту прогулку, хотелось развеять гнетущие мысли, а получилось все наоборот — еще больше растравил душу.
— Хватит! Пошли! — услышал он свой собственный голос — глухой, осевший.
Милена испытующе глянула на него, и он заметил в уголках ее губ сдерживаемую улыбку.
— Что смотришь? Дел невпроворот. И никто их за меня не сделает. Да, да! Невпроворот.
И он решительно зашагал по крутому склону — к селу.
Перевод Людмилы Хитровой.
notes
Примечания
1
Бай — обращение к старшему, уважаемому человеку. — Здесь и далее примечания переводчиков.
2
Баклава — сладкий пирог с орехами в сиропе.
3
Буза — безалкогольный напиток.
4
Моравка — лужайка (болг.).
5
Грозданка — виноградная водка.
6
Бате — почтительное обращение к старшему брату, к старшему родственнику.
7
Подница — плоская глиняная форма, в которой крестьяне пекут хлеб.
8
ТКЗС (Торгово-кооперативный земледельческий союз) — форма коллективного хозяйства в болгарском селе.
9
Чорбаджия — хозяин, господин (болг.).
10
Ментовка — мятная водка.
