У мистера Абрамсона, как назло, на следующий день не оказалось свободного «окна», но он согласился быстро осмотреть свою давнишнюю пациентку между приёмами и в любом случае позаботиться о том, чтобы она тут же получила обследование УЗИ.
Направившись в Лондон следующим утром сразу после суток дежурства, Жаклин ещё на железнодорожном вокзале в Оксфорде, дожидаясь поезда, первым делом подошла к стойке сотового оператора «Vodafon», купила новую SIM-карту и тут же её активировала.
Доктор Абрамсон, сурово хмуря брови, предположил у неё беременность и отправил за подтверждением на УЗИ. Электроника согласилась с человеком, но выдала ошибочное заключение о трёх неделях, хотя Жаклин доподлинно знала, что именно три недели назад забеременеть не могла никак.
Закрыв за собой дверь кабинета УЗИ и только тут, в полупустом коридоре больницы, позволив себе окончательно поверить в то, что у неё будет ребёнок, Жак почувствовала много-много всякого и разного и даже противоположного.
Во-первых, только сейчас к ней пришло осознание, что для неё начинается новая жизнь. Другая. Незнакомая. Странная, непонятная и сложная. Как её жить, такую жизнь, девушка пока не знала.
«У меня будет ребёнок», — проговорила она про себя, поставив в голове галочку обязательно повторить это вслух, когда останется одна.
А во-вторых, у неё появилась одновременная уверенность и в том, что Александр больше никогда к ней не вернётся, и в том, что он теперь от неё никуда не денется. Первое мгновенно дало понять, что её горечь, её боль, отчаяние — все это на месте и ждёт своего часа, а второе приносило облегчение и даже эйфорию, за которыми неминуемо последовала жажда бурной деятельности. По случаю у девушки имелась и куча дел для этого.
Когда Жаклин заскочила опять к доктору Абрамсону оставить выписку из анализа и свой новый номер телефона, после чего хотела, было, бежать дальше по многочисленным делам, старый врач её задержал. У него к девушке имелся разговор. Очень предметный и важный.
Переговорив с врачом, Жаклин держала путь в риэлторскую кантору.
Там её встретил новый агент — молодой парень, блондин по имени Тойво, судя по акценту — выходец из Восточной Европы. Он нашёл договор миссис Рочестер, оформил заявку на его расторжение и объяснил процедуру соблюдения. Девушка подписала бумаги, всё добросовестно выслушала и направилась дальше в Седьмой госпиталь в Челси.
Встретившись там со своим старым знакомым начальством в лице доктора Гудвина Лунгрэма, она попросилась на работу на прежнее место. Главврач с воодушевлением ухватился за эту идею. Заполучить себе в приёмный покой доктора, пребывающего в постоянной готовности выходить в воскресенья и дежурить сутками — а именно таковой на его памяти и являлась доктор Фортескью — что может быть лучше для хорошего руководителя. И когда эта самая доктор положила ему на стол заключение УЗИ о третьей неделе беременности, на мужчину стало жалко смотреть. Жаклин, кстати, так и сделала. Но жалость коснулась только её глаз — их, с её будущим ребёнком пожалеть некому.
С многострадальным главврачом они расстались на том, что, как только Жак закончит с делами в Больнице Черчиля, она тут же может приходить сюда, в Седьмой госпиталь в Челси.
Девушка вернулась в Оксфорд уже под вечер. Зная, что её здешнее начальство никогда раньше восьми часов после полудня с работы не уходит, домой она не пошла, хоть и валилась с ног от усталости после суток дежурства и целого дня в Лондоне, а отправилась прямиком к главврачу — доктору Вэндсон.
Услышав, что доктор Рочестер увольняется, та заявление тут же подписала и сразу вознамерилась поставить девушке три смены дежурства с выходными. Не имея ни возможности, ни желания оставаться в Оксфорде и отрабатывать здесь даже один лишний час, Жаклин, скрепя сердце, положила на стол своё заключение УЗИ и миссис Вэндсон.
Видимо, подтверждённый факт беременности одной из сотрудниц, действует на руководителей везде одинаково, вне зависимости от их гендерной принадлежности и географического расположения трудового поприща. Миссис Вэндсон довольно громко скрипнула зубами, но всё-таки решив сэкономить на услугах дантиста, пообещала — поскольку сегодня вечер пятницы и сотрудники отдела кадров уже ушли домой — в понедельник дать бумагам ход, а во вторник Жаклин сможет их забрать. На что девушка тут же приписала в заявлении индекс своего почтового отделения в Челси и просьбу выслать бумаги ей туда.
Чуть позже, сидя в автобусе и направляясь теперь уже в своё почти бывшее жилище, Жаклин думала над тем, кому следовало бы позвонить с её нового номера и, хорошенько поразмыслив, решила пока от звонков воздержаться совсем. Да и вообще, рассказывать кому бы то ни было о своей беременности только в случае крайней необходимости и выдавать эту информацию лишь по мере её очевидности.
Зайдя в квартиру Чарльз а, которую она уже даже в мыслях не могла назвать домом, только лишь выгуляв Сулу и выпив чашку чая с купленным по дороге медовым пирогом, девушка улеглась спать и заснула мгновенно.
Мужа при этом нигде, ни видно, ни слышно не было.
Но, тем не менее, на следующее утро Жаклин проснулась от его хождений по квартире и, дождавшись, пока за ним захлопнется входная дверь, подскочила, прогуляла Сулу и принялась собирать все свои вещи подряд, запихивая их в коробки.
Ближе к обеду, когда она уже почти всё собрала, позвонил из риэлторского агентства Тойво и рассказал, что он предложил её квартирантам несколько вариантов другого жилья. Как только у них будет возможность, они осмотрят все эти адреса и не исключено, что, в ближайшее время квартиру ей освободят.
— Но у них есть одна просьба, — продолжил риэлтор. — Они хотят, после того как переедут, чтобы ещё некоторое время их вещи в коробках полежали в чулане.
Жаклин закусила уголок губы. Никаких проблем с такой просьбой не имелось, но какая-то мысль зашевелилась у неё в голове и мешала тут же согласиться.
— Хорошо, — догадалась и сказала девушка одновременно. — Но у меня встречная просьба.
— Да-да, говорите, — подбодрил её Тойво.
— Могу я уже сейчас перевезти свои вещи в квартиру, чтобы они меня там дожидались?
— Я спрошу у них, — тут же пообещал парень и, выяснив ещё пару моментов на счёт ключей от чулана и описи мебели, распрощался.
Квартиранты согласились. Поэтому Жаклин тут же позвонила в службу по перевозке вещей и наняла их на три часа дня, сообщив об этом своему риэлтору, чтобы квартиранты позволили носильщикам занести коробки в чулан. После того как все её пожитки увезли в Лондон, девушка принялась дожидаться Чарльза.
Она села на диван, положила рядом с собой поводок и намордник Сулы, зажала сложенные вместе ладошки между коленями и застыла.
Так они и сидели вдвоём.
Сула смотрела на свою «сбрую» и не знала: радоваться ей или огорчаться. Намордник она ненавидела, а поводок жутко любила, потому что, первый мешал ей облизываться как положено и улыбаться как хочется, а второй всегда означал прогулку.
А её хозяйка в это время сидела, уставившись перед собой в одну точку на обоях. Скорей всего, сюда она больше не вернётся никогда. Ей бы впору взгрустнуть или хотя бы заволноваться, но внутри не было ничего. Пусто. Выбрав из квартиры все свои вещи, Жаклин словно вычерпала из этих стен и саму себя по частям. Будто здесь она присутствовала только в качестве предметов своей собственности. Не стало их, не стало и поводов что-либо чувствовать к этим стенам.
Не желая, чтобы её глаза смотрели на пустой для неё дом, Жаклин встала и устремилась к окну. Перед ней открылась её улица, дома соседей напротив, окна, занавески, горшки с традесканцией и алоэ, дорога и на ней уже все знакомые припаркованные машины. Тут тоже ЕЁ не было. Как будто не было никогда и никогда больше не будет. У девушки сделалось легко и спокойно на душе — она ничего не теряет здесь, потому что ничего и не приобретала. А неподвластная, неистребимая надежда на лучшее не позволяла ей сокрушаться о том, что было, и заставляла предвкушать то, что будет.
