А вот то, что проходит сквозь человека, то вваливаясь в него нежданными гостями, проталкивается внутрь эдакой толпой первых покупателей нового айфона, вовсю работающих локтями, или же прокрадывается, просачивается хитрым шпионом, а потом взрывается внутри атомными взрывами или новогодними салютами с последствиями различной степени созидательности или разрушительности, то просто, особо не церемонясь, пронизывает человека насквозь или проносится по нему грузовыми железнодорожными составами, он тут же начинает анализировать и препарировать. И зачастую приходит к выводу, что истоки, «спусковые механизмы», причины у форс-мажора и у рутины практически одни и те же.

Обо всём об этом Жаклин уже задумывалась. И не раз. Оставшись в девять лет без родителей и мыкаясь с дядюшкой по планете в составе различных экспедиций, девушка была доподлинно осведомлена о тщетности поисков ответов на все эти и аналогичные им вопросы, решив больше не ломать голову над подобной философией, а причины, механизмы, «тумблеры» и «стартовые пистолеты» искать в себе.

И она уйдёт в себя. Вся. Но только чуть позже.

А сейчас доктор Рочестер просто шла по коридору, автоматически выбирая дорогу. Она даже не бежала. Жаклин сразу же оставила эту мысль, ибо передвигаться со скоростью звука, предпочтительной для неё в данную минуту, всё равно не получится, так какая разница, насколько быстро удаляться от палаты четыреста тридцать один на четвёртом этаже. На секунды быстрее, на минуты медленней — без разницы.

Думать девушка не могла. Ей мешали стоявшие перед глазами губы Кирка, целующие её Алекса.

Но и обижаться она не спешила, понимая, что обидеться всегда успеет и обязательно это сделает. Потом. А сейчас, в данную минуту, вкупе с всепоглощающей злостью на всё и вся без разбора, сквозь агрессию и раздражение присутствием, да и вообще существованием Кирка, ею овладело ещё и огромное, мощное чувство удивления.

Жаклин была поражена, сбита с толку, ошеломлена, изумлена, её застали врасплох.

«Что это было… а? Ничего не понимаю, как же так? Кто они друг другу? И насколько давно? А кто им я тогда? Кто я для Алекса?» — вопросы в её голове «надувались» полусферами пузырей на лужах во время дождя и так же быстро «лопались». Девушка понимала, что ей ещё предстоит многое переосмыслить, «перекрасить» в другие цвета, обязательно поговорить с юношей и только потом выработать ко всему этому своё отношение, а в соответствии с ним — и дальнейшую манеру поведения.

Жаклин на бегу — а доктор Рочестер, оказывается, всё-таки бежала — вдруг остановилась как вкопанная на последней ступеньке лестницы перед дверью на первый этаж.

«Поговорить с Алексом? — удивилась она опять, но теперь уже самой себе. — Я уже собираюсь с ним разговаривать? То есть как это? Я его не обвиняю?! — завопили её мозги. — Да. Точно. Я его уже не обвиняю, — ответила она сама себе, очень стараясь, чтобы до неё дошла её же собственная мысль. — Я, что, вот так вот его прощу? Вот так вот просто, да? — девушка часто-часто заморгала. — Нет, не прощу. Уже простила. Я его уже простила. Чёрт! Чёрт! Чёрт! — она три раза дёрнула в воздухе сжатым кулачком. — Чёрт бы его подрал! Этого не может быть! Я не могу его любить так! До такой степени! — сейчас Жаклин напоминала самой себе строительную рулетку: держа перед глазами картинку губ Кирка, она довольно легко раскручивала или накручивала себя, из глубин нутра вытаскивая злость и агрессию, но, как только это воспоминание сменялось на любимое родное лицо, р-р-р-раз — и всё вышеперечисленное, как полотно рулетки — пружиной, моментально сворачивалось обратно в «корпус». — Но это же неправильно. Так не должно быть. Это уродливые отношения, — медленно покачала она головой от бессилия перед самой собой, перед своим чувством к этому пареньку. — Хотя… о чем это я. Как будто для меня это новость», — и доктор Рочестер резко рванула дверь на себя, вышла с лестничной клетки и, очутившись в коридоре первого этажа, повернула в сторону приёмного покоя.

Жаклин всё делала автоматически: зашла, поздоровалась, отдала документы, обсудила с Говардом Вилсоном — тоже врачом приёмного покоя, дежурившим сегодня — закрытие на неделю дневной лаборатории, а значит, увеличение сроков обработки анализов до неопределённых временных рамок, и отправилась в туалет с дурацким желанием не только оттянуть время возвращения в свой кабинет, немного побыть одной и, что называется, прийти в себя, но ещё и хоть где-нибудь найти себе нормальные мысли.

«А не то, что у меня сейчас в голове», — досадовала она сама на себя, но тут же улыбнулась, потому как, прежде чем войти в туалет, открыла дверь и заглянула внутрь-не тут ли спрятались её нормальные мысли, хоть и понимала, что ведёт себя как ненормальная. Но туалет был пуст, и, войдя и закрыв за собой дверь, Жаклин наконец-то осталась одна.

Девушка застыла посреди комнаты и долго стояла, не решаясь посмотреть в зеркало, висевшее над умывальником справа на стене. А когда всё-таки повернула голову к своему отражению, то ничего нового не увидела. Никаких рогов или носа крючком, никаких выехавших из-под врачебной шапочки ушей — никаких изменений. Всё та же Жаклин, всё те же усталые глаза, всё то же самое привычное овальное лицо и пухлые губы.

«Жаклин — Жаклин, и во что же ты вляпалась? — задала она вопрос своему отражению. — И что с тобой теперь будет?» Но конец вопроса заглушили вопли её внутреннего голоса: — «Дура, — он, как всегда, не сильно церемонился со своей хозяйкой. — Ты лучше вспомни, что с тобой было! И не ной!»

— Точно! — отвернувшись от зеркала, вскинула она подбородок и сложила губки бантиком. — И если хорошее было, то значит, оно ещё будет, — и, развернувшись, вышла.

Перед кабинетом её ждала Мери с белым халатом в руках и озадаченным выражением на лице. Как это ни странно, но Жаклин, наверное, ни разу в жизни так не радовалась своей золовке, как в этот момент. Один лишь вид этой строгой женщины, которая легко могла бы олицетворять собой ту самую «добрую старую Англию», немного успокоил её невестку.

— Жаклин, почему ты мне не сказала, что этот юноша… этот Александр лежит здесь в больнице?

— А зачем тебе это знать, Мери? — Жак открыла ключом дверь своего кабинета. — Эти джентльмены уже ушли? Входи. Я сейчас закончу, и мы сможем идти домой.

— Да. Они только что ушли. Тот… который ходил с тобой, оставил мне халат, — пройдя в кабинет, Мери повесила одежду назад на вешалку. — Господи, Жаклин, никогда больше не оставляй меня с этим… — золовка округлила глаза, — с этим наркобароном! В жизни не встречала человека омерзительней!

— Он не наркобарон, Мери, он — владелец ночного клуба.

— Пфф… — фыркнула Мери, — тот же суп, только в другой кастрюле! — она чуть поводила головой. — Он сидел… и смотрел на меня и… и улыбался! Что за манеры! Кто его воспитывал, интересно?! И воспитывал ли вообще?!

— Ты зря волновалась — он безобиден.

— Ты уверена?

— Да, — подтвердила Жак с внутренней улыбкой.

— Что-то не похоже, — скривилась Меринэлл. — Я прямо чувствовала… что на мне…мало одежды. Так и хотелось ещё во что-нибудь укутаться.

— Мери, ты в полной безопасности, — как бы между делом, передвигаясь по кабинету и перекладывая какие-то предметы с места на место, успокаивала золовку Жаклин. — Кэмерон Прайс весьма занятой человек. Он владеет ночным клубом и, насколько я поняла, не одним. И скорей всего, не только ночными клубами, — достав из кармана телефон, стоявший сейчас на беззвучном режиме, она посмотрела на экран. В нём значились три пропущенных вызова от Алекса. Жаклин равнодушно отключила аппарат и бросила его в свою сумку, лежавшую сзади на тумбочке.

— Угу. А ещё публичными домами, — между тем продолжила Мери.

— Мери, вряд ли вы с ним когда-нибудь встретитесь снова, — усаживаясь за стол, уже с раздражением сказала доктор Рочестер.

Мери вздёрнула подбородок.

— Его счастье! В следующий раз я уже не буду сидеть перед ним как… как девочка, а выскажу ему всё, что я о нём думаю! Ну так, где ты говоришь, лежит этот парень Александр? — тут же переключилась корнуоллка.