«Понимаю», — подумала Жаклин.

— …они его постоянно преследуют…

«Угу».

— …и я переживаю…

«Я тоже».

— Когда у тебя будет сын, ты меня поймёшь. — Женщина мягко похлопала девушку по руке.

«Зачем же ждать так долго, — самоиронично подумала её собеседница, — я уже отлично тебя понимаю. А еще я тебе ужасно, просто, бешено завидую — сегодня вечером ты увидишь его. И завтра. И послезавтра. И можешь запросто с ним общаться. А вот я…»

— Не переживай, Алиса, Алекс очень умный, здравомыслящий парень, целеустремлённый. С ним всё будет хорошо, вот увидишь. — «Что там еще говорят в таких случаях? Ах, да…» — Я готова ему помочь, мы с Чарльзом всегда будем рады видеть его у нас дома.

— Спасибо, девочка. Я очень на тебя рассчитываю, — засияла женщина, очень довольная, что «девочка» так хорошо отозвалась о её сыне. — И еще… — она немного замялась, — мне не очень удобно говорить тебе то, что я сейчас скажу, но, пожалуйста, если тебе что-то не понравится в его поведении, если ты заметишь или узнаешь о нём что-то неладное или дурное, дай мне знать, пожалуйста, очень тебя прошу, — закончила она и как будто выдохнула. — Поверь мне на слово, у меня есть причины переживать за него.

«Ни секунды не сомневаюсь», — согласилась Жаклин про себя.

— Я, конечно, постараюсь, Алиса, но сегодня мы с Алексом разговаривали об Оксфорде, о его студенчестве — твой сын действительно сосредоточен на учёбе и очень серьёзно относится к своему будущему. Так что давай всё-таки будем надеяться, что у него всё будет хорошо.

— Я надеюсь, Жак, очень надеюсь. Спасибо тебе, — широко улыбнулась Алиса, утвердительно покачала головой и отвернулась к остальным за столом.

Вернее, они обе отвернулись друг от друга и увидели, что на них смотрит Эшли. Но её тут же отвлёк дядюшка Лам, и за столом продолжилась оживлённая беседа уже в полном составе и уже не об огурцах — на смену им пришел общественный транспорт.

А потом у Жак опять зазвонил телефон, который она на всякий случай взяла с собой за стол — надежды на то, что Александр может позвонить, не имелось практически никакой, но, тем не менее, она не смогла оставить мобильник у себя в комнате. Надежда умирает последней.

Извинившись, Жак вышла поговорить на улицу.

Звонила Сесилия Хэмонд — её подруга по работе. Этой женщине исполнилось пятьдесят четыре года, она работала сменной старшей медсестрой в больнице Черчиля вместе с Жаклин и очень часто совпадала с ней по дежурствам. Они подружились. Девушка вообще более охотно и легко сходилась с женщинами существенно старше себя — сказывалось с детства отсутствие рядом матери. Миссис Хамонд оказалась энергичной, контактной в общении деловой женщиной с тремя собаками, тремя уже взрослыми детьми. Она не знала, что её подруги сейчас нет в Оксфорде, и звонила, чтобы сказать, что Чейза Мэйсона опять привезли с кетоацидотической комой, и возможно, Жаклин захочет забежать, посмотреть парня.

Чейз Мэйсон был двадцатишестилетним парнем, ровесником доктора Рочестер, страдающим врождённым сахарным диабетом. Вдобавок к его лечащему эндокринологу, доктору Мону, Жак являлась его наблюдающим врачом. Этого молодого человека никак нельзя отнести к «лёгким» пациентам — он не всегда выдерживал нагрузки режима, у него заканчивалось терпение, Мэйсон срывался, забрасывал диету и доводил себя до комы.

Жаклин пояснила Сесилии, что очень жаль, но она сейчас не в Оксфорде, возвращается в пятницу и обязательно прибежит в субботу, как только сможет.

После чая, на кухне, когда она относила грязную посуду, проводив гостей, к ней подошла Эшли.

— Ты сегодня грустная, девочка. Что-то случилось? Не хочешь поделиться?

Девушка даже застыла. Она вмиг вспомнила, как когда-то, в институте, хотела делиться с подругами переживаниями и эмоциями по поводу амурных дел.

«Никогда. — Перед ней как будто мысленно захлопнулся невидимый шлагбаум. — Никогда я не смогу и рта открыть, рассказывая кому-нибудь о НЁМ. Никогда. И это не только из-за Чарльза».

— Да, — залепетала она, — звонила коллега с работы. Моего пациента опять привезли с комой. А я очень надеялась, что он наконец-то возьмётся за ум. Но увы.

Эшли, хотела было скептически сложить губы, но вовремя спохватилась.

— Мда, очень жаль. Хочешь, я согрею тебе молока с мёдом?

— Нет, спасибо, я лучше пойду попрошу у дядюшки что-нибудь почитать перед сном. Спокойной ночи, Эшли.

— Спокойной ночи, милая. — Женщина напутственно похлопала Жаклин по худенькому плечу.

Почитав на ночь «Сагу о Форсайтах» Голсуорси, Жаклин заснула, даже можно сказать, спокойно.

*

А вот проснулась — не очень.

Пробудившись и чуть повернувшись с боку на бок, она поняла, что её вот-вот вырвет, вскочила с постели и рванула в ванную.

Когда позывы к рвоте прошли, и вернуться вроде как не обещали, девушка начала чистить зубы и думать.

«Так, выводы пока делать не буду, может быть, это следствие вчерашней истерики, но что-то я раньше не замечала за собой психосоматики, откуда бы ей взяться? Больше ничего не болит. Даже голова. Ела я, вроде бы, всё тоже, что и все. Нужно спросить дядюшку и Эшли, и если рвёт только меня, то, Жаклин…, скорее всего, тебе нужно будет сегодня же купить тест на беременность».

Александр.

Она, конечно же, ни секунды не сомневалась, что будет любить своего ребёнка, кем бы ни был его отец. Но даже понимание, что вчерашняя её мечта о ребёнке Алекса — это всего лишь иллюзия, туманная дымка, сказка, не прибавляло ей восторгов о том, что у неё будет ребенок Чарльза. Слегка расстроившись, она даже постаралась покопаться в себе и всё-таки найти силы порадоваться ребёнку от своего собственного мужа. Но тщетно. В конце концов, ей ничего не оставалось, как сосредоточиться на том, что у неё просто будет ребёнок, её малыш, и это само по себе чертовски здорово.

Они с Чарльзом ни разу не обсуждали подробно тему детей. Как-то раз Жак забыла принять противозачаточные и, когда муж ночью начал свою обычную прелюдию, честно предупредила о возможных последствиях в виде беременности.

Тот удивился.

— Тебя это напрягает? Ты не хочешь детей?

— Я хочу. И стараюсь быть честной с тобой.

— Спасибо, детка. — Мужчина благодарно улыбнулся в темноте и чмокнул её в кончик носа. — Я это ценю. Но предлагаю рискнуть. А? Ты как?

— Я согласна. — Она улыбнулась и соблазнительно заёрзала на постели.

— Договорились. — И Чарльз с нетерпением набросился на неё.

С тех пор их контрацепция стала носить спонтанный, а не регулярный характер — Жаклин перестала пить таблетки совсем, и они начали предохраняться от случая к случаю.

Вообще, справедливости ради, нужно уточнить, что спонтанной контрацепция стала еще и вследствие неоднородности и большой вариативности характера их сексуальных контактов. Чарльз показал себя очень разным в постели. То страстным, но терпеливым любовником, тщательно заботящимся, чтобы его жена достигла оргазма, и пропуская её вперёд. Иногда же просто механическим трахателем, и тот факт, что Жаклин не смогла кончить, обозначал примерно такой фразой: «Что, не кончила, да? Не подсуетилась? Не успела? Ну, ничего, в следующий раз». Иногда он был каким-то излишне нежным и излишне ленивым — то почти уже засыпал, то опять просыпался и принимался за то, на чем закончил, а иногда начинал сначала, с прелюдии. Такую его манеру Жаклин особенно не любила.

И как-то с течением времени сложилось, что она тоже стала в постели вести себя очень по-разному. Иногда отвечала Чарльзу со всей своей страстностью и настраивалась с ним, что называется, «на одну волну». Иногда просто ждала окончания всего этого… этого. Иногда предпринимала сама первые шаги, а порой с трудом находила в себе отклик на поползновения мужа, а изредка и не находила, а предлагала всё это отложить ненадолго, повременить, так сказать. Единственное, чего она никогда, ни разу, не делала — не симулировала оргазм. Не понимала этого, не чувствовала потребности, не видела смысла и не ощущала необходимости.