Он снял трубку, нажал один из звонков и прислушался.

— Ага! Ложа американского консула! Разговаривает с толстяком в рыжем домино, профессором Брашо… Не сходятся в цене! Ну-ка, ну-ка, подробней!

В телефонную трубку явственно донесся плачущий голос Брашо:

— Но вы сможете, сэр, благодаря этой бацилле держать в маразме все колониальные народы!

— А зачем нам держать их в маразме? — лениво ответил американец. — Кто же, скажите, будет тогда доставлять нам сырье?

Румынский князь одобрительно кивнул головой в знак полного согласия со своим патроном и нажал другую кнопку. Аппарат соединился с соседней ложей. На зеркальной пластинке явственно отразился белобрысый товарищ Прочный в полотняной гимнастерке и без всякого домино. Он окружен целым цветником девиц, сомкнувшихся вокруг него кольцом.

— Ага, лучшие номера нашего комплекта! — пробормотал князь. — Должно быть, выпытывают у него, согласно инструкции… послушаем-ка!

Он прижал трубку к уху, надавил педаль, позвонил раз, другой, третий, топнул ногой, — ничего, ни звука! Из ложи русского консула не доносилось к нему ни шороха, да и не могло доноситься, если принять во внимание все кружевные носовые платки, заткнутые без всякой экономии в маленький, спрятанный под портьерой рупор.

Взбешенный Гонореску вскочил, чтоб выяснить это подозрительное обстоятельство. Но он еще не вышел из комнаты, как к нему влетел бледный Апопокас.

— Ваше сиятельство! Ваше сиятельство!

— Что еще случилось?

— В зале появились странные люди! У них у всех есть пригласительные билеты, но… Ваше сиятельство! Мне кажется, билетов этих гораздо больше, чем было разослано. Поглядите сами!

Апопокас вытащил Гонореску вслед за собой. Они выбежали на крытую галлерейку. Внизу, под куполом, лежит зала, залитая светом, конфетти, серпантином, вином. Душный запах с воем и стоном скрипок поднимается кверху. Зала полна народу, — полна до неприличия, до тесноты и неразберихи.

— Я не звал так много людей! — испуганно прошептал князь.

Между тем странные люди в масках, веселясь, гикая, делая телодвиженья, проносились попарно, собирались в круги, в кресты, в тройки, махали руками, кружились, распуская вокруг полы домино, и нельзя было ни в одном из них признать служилую европейскую аристократию Ковейта!

Дипломатические гости тоже почуяли что-то неладное. Их грубо теснили к стене. В лицо им швыряли целые мешки конфетти. Под полумасками навстречу им скалились странные смуглые губы с жемчужинами зубов. Английский консул, сэр Томас Антрикот, растерянно оглянулся: его секретарь, Чарльз, смыт толпой, и его нигде не видно.

Сэр Томас сделал попытку выбиться, даже крикнул «Чарльз», но вместо секретаря ему на руку легли чьи-то дрожащие пальцы. Высокая, стройная женщина с изумительным лицом, похожим на лицо Диониса, глядела на него полными слез глазами.

— Сэр, простите… Меня затолкали… я… я ищу мужа, мне дурно, сэр!

С этими словами красавица пошатнулась, опустила ресницы и упала прямо на руки английского консула.

Чарльз, секретарь английского посольства, делал героические попытки, чтоб удержаться против течения. Он толкал замаскированных коленями, спиной, локтями, плечами, готов был кусать их зубами, чтоб только догнать своего патрона. Однако вакхическая толпа несла его, баюкала, качала в такт музыкальным волнам вальса, бешено вившимся в диком кружении такими заразительными «тремя четвертями», что Чарльз, несмотря на весь свой ужас, не мог не выделывать танцевальных па.

— Сударь, вы толкаете меня! — пронзительно взвизгнул один из маскированных, которого Чарльз нечаянно схватил за руку. Полумаска приподнялась на лоб. Обиженный и до одури напуганный английский таможенный чиновник выпучился на секретаря.

— Это вы! — изумленно произнес Чарльз. — Я никого не узнаю в тесноте. Я потерял сэра Антрикота. Умоляю вас, помогите мне его догнать!

— Тут что-то делается, сударь! — прохрипел чиновник. — Мне положительно жутко. Не кажется ли вам, что толпа все возрастает?

Они принялись вдвоем орудовать локтями, пока наконец не протиснулись к тому самому месту, где секретарь потерял консула. Но там его уже не было. Только в глубокой нише, полузакрытый шелковой портьерой, полулежал кто-то и, казалось, спал. Чарльз кинулся туда с недобрым предчувствием. Так и есть! Сэр Томас Антрикот лежал на каменном сиденьи в глубоком сне. Руки его раскинуты. Пиджак плотно застегнут. Домино запахнуто. Секретарь лихорадочно расстегнул его, сунул руку под жилетку и дико вскрикнул: письмо, роковое письмо было вырезано вместе с карманом!

Таможенный чиновник уставился на секретаря, ничего не понимая. Чарльз был бледен, как мертвец.

— Консула усыпили и обокрали, — шепнул он, опасливо косясь по сторонам, — надо дать знать полиции. Бежим отсюда!

А в это время за той же шелковой портьерой неподвижно стояла фигура женщины, опустившей капюшон глубоко на лоб. Она была бледнее секретаря. Два ярких, чересчур ярких глаза из-под прямых бровей, похожих на античные брови Диониса, впились в развернутый лист бумаги, дрожавший у нее в руке. Женщина дочитала письмо, свернула его, спрятала на груди.

— Нет, это не должно попасть в руки австрийскому консулу! — пробормотала она со странным выражением ненависти и торжества. — Нет, это слишком большой козырь!

Она осторожно выглянула в залу и тотчас же отпрянула назад. С двух сторон, не спуская глаз с ниши, где лежал неподвижный сэр Томас, к ней подвигались две длинные, тощие, сухие фигуры в голубых домино: австрийский и немецкий консулы.

— Дудки! — глуховатым голосом продолжала красавица: — не для вас я вытащил каштаны из огня! Это стоит дороже какого-нибудь венгерского дворянства! Ищите-ка меня хоть при помощи полиции!

С этими словами она плотно задернула портьеру, натянула на лицо полумаску, запахнулась в капюшон и, выждав минуту, когда движение в зале стало еще тревожней и беспорядочней, ринулась вниз с лестницы и смешалась с толпой.

Между тем Чарльз успел вызвать полицию. В Ковейте, как и всюду, где хозяйничают англичане, она вербовалась из вышколенных, вымуштрованных индусов. Смуглые люди в полицейских мундирах и белых касках, молчаливые, узколицые, как тени, выросли у входа в «Гонорию». Десятка два их, поблескивая эполетами и оружием, ровным шагом поднялись по лестнице. Навстречу им уже бежали сам сиятельный хозяин, дрожащий от страха, и потерявший голову Апопокас.

— Обман! Низкий обман! — вопил князь Гонореску, хватая молчаливого начальника полиции. — Я не выдавал столько пригласительных билетов! Злоумышленники втерлись в мой дом с неизвестной целью! Господина Томаса Антрикота усыпили и ограбили! Меня самого чуть не усыпили и не ограбили, если б только я заснул! Арестуйте их!

— Тише! — сухо проговорил индус, не шевельнув и бровью. — В порту большие политические беспорядки. Надо как можно скорее вывести отсюда лиц дипломатического корпуса. Распорядитесь, чтоб ни музыка, ни веселье не нарушались!

Но и музыка и веселье мгновенно оборвались, как только первый полицейский мундир вырос на верхней ступеньке лестницы. И, точно по мановению волшебного жезла, кто-то вдруг оборвал пестрые ленты серпантина. Фонтаны остановились. Толпа затихла. Без крику, без сговору, в одну и ту же секунду сотни рук приподнялись к полумаскам и сорвали их с лиц. В странной, изменившейся, умолкнувшей, неподвижной зале стояла, переводя тяжелое дыхание, грозная, безмолвная, вооруженная толпа арабов.

На верхней ступеньке появились второй, третий, четвертый полицейские. Скоро вся небольшая кучка их стояла наготове, поблескивая смуглыми зернами глаз и нащупывая рукой револьверы. Несколько секунд тишины. Потом, сквозь тихо подавшуюся толпу, прыгнул человек не то арабского, не то европейского типа, оборванный, в бедном бешмете и стоптанных туфлях. Он остановился перед индусом и взглянул ему прямо в глаза.