Эмри, одетая в чёрный шёлковый халат-кимоно, лежала на диване, закинув ноги на маленькую твёрдую подушку. Занималась она тем же, чем во все прочие вечера на этой неделе, не считая, разумеется, двух дней, которые она провела в комитете и восьмичасовых секретных (хотя, судя по заголовкам, уже нет) переговоров на одном из островов в самой южной части Второго сектора.
— Я скажу, что ты мне зубы заговариваешь, — ответил ей сидящий напротив Гений. — Хватит читать эту чушь. Ешь пирожные.
Она оторвалась от чтения и хитро посмотрела на него, а потом в очередной раз на чуть ли не двухметровый серебряный поднос с пирожными, занявший большую часть места в маленькой гостиной и до конца не вместившийся на два поставленных рядом низких стола.
— Ты понимаешь, сколько в них сахара? Ещё и после ужина. Ты хочешь откормить меня до ожирения и диабета?
— У тебя не будет ни того ни другого, если ты съешь парочку, — возразил он. — Ешь, иначе мне придётся тебя заставить.
Он в точности не знал, почему эта угроза так забавляет Эмри, но смирился с тем, что она работала. Конечно, это было шуткой. Что вообще могло бы быть нелепее, чем применить А-17, чтобы накормить кого-то? Кроме того, хоть Эмри об этом и не догадывалась, он заказал две сотни разных пирожных вовсе не для того, чтобы экстравагантным образом продемонстрировать ей свою заботу. У него были планы, в которые применение А-17 никак не вписывалось.
— Ты просто тиран, — с притворным возмущением сказала она, потянувшись рукой к подносу.
Её пальцы на мгновение зависли над тарталеткой со взбитыми сливками и малиной, но уже мгновение спустя задумчиво переместились к рядам с бледным суфле, пренебрегли глянцевыми ежевично-черничными шедеврами, чуть было не коснулись засахаренных лепестков фиалки на круглом маленьком бисквите и, слегка задев вишенку на кремовой шапке, венчающей одно из безе, вытащили из пятого от Эмри ряда маленькое пирожное с тонко отрезанным прозрачным лимоном сверху.
— Ну нет, — столь же притворно возмутился Гений, пытаясь скрыть восторг. Он угадал! Но это было просто, настолько, что не требовало никаких технических средств. Предугадать следующий ход будет куда сложнее…
— Чем ты опять недоволен? — поинтересовалась Эмри, доев пирожное. — Я его выбрала, потому что оно по виду самое несладкое.
«Ага, конечно», — подумал он в тот самый момент, когда Джил в очередной раз решила ему позвонить.
— Слушай, я всё же с ней поговорю, — сказал он, предвидя грядущее недовольство Эмри.
— Поговори, — неожиданно согласилась она, хотя каких-то пару часов назад негодовала по поводу этих звонков. — Громкую связь включи.
«Она что, меня ревнует?» — приятно удивился он.
— Ну наконе-ец, — сказала Джил вместо приветствия. — Мне говорить, как меня всё это достало или сам угадаешь?
— Что-то произошло? — спросил он, зевнув.
— Что-то произошло, — энергично согласилась она. — Ты запер меня в доме с этим исчадьем ада и ещё спрашиваешь? Тебя что, вообще не интересует, что она уже всем порталам интервью пораздавала? Она уже перешла на жёлтую прессу, да будет тебе известно.
— Джил, — сказал он, внимательно наблюдая за тем, как рука Эмри вновь тянется к подносу, — я запер тебя с этим исчадьем, как ты говоришь, ада неделю назад. Что случилось-то?
— Да я не могу здесь больше находиться, вот что. Я же говорю тебе: два самых мразотных человека во всём мире встретились специально, чтобы породить это чудовище.
Эмри не удержалась от смеха, но вовремя закрыла рот рукой. Джил, судя по всему, была слишком зла, чтобы что-то заметить.
— Ты издеваешься надо мной или как? Если она всё равно треплется обо всём подряд, что знает и не знает, на кой ты её здесь держишь? Я уж молчу про себя. У меня развивается клаустрофобия.
— У тебя пять этажей в доме, не считая подземных, — напомнил ей Гений, — а теперь ещё есть с кем пообщаться.
— О-о, — сказала Джил, и Гений явственно представил, как она закатила при этом глаза, — ну ты и сволочь. Я тебе жизнь спасла, а ты…
— Так в чём дело? Анна у тебя косметику без спроса взяла?
— Косметику! Посмотри, что про меня написали в «The Sectoral Observer». Это всё месть за её конченого папашу.
— Ну сочувствую, — сказал он с улыбкой, подумав, что уж что бы там ни было, это всё равно не сравнится с тем, что он мог бы прочитать про себя, — это всё?
— Нет, ты же не заставишь меня ещё…
Он не дослушал и выключил связь. Джил вообще никогда не отличалась тактичностью, а уж с тех пор, как она оказалась на одной территории с Анной, постоянно докучала ему звонками. Гений задумался о том, что пора бы посвятить её в план: это должно заставить её успокоиться.
Эмри перестала гипнотизировать поднос, так ничего и не выбрав, и вернулась в прежнее лежачее положение. Гений встал с кресла.
— Неделя взаперти с Анной — это и правда слишком жестоко, — с усмешкой заметила Эмри. — Так себе благодарность, не находишь? Вот и помогай тебе после такого.
Она подвинулась, и он лёг рядом, обняв её одной рукой и подложив вторую себе под голову.
— Что, у Комитета по этике имеются претензии к руководству Третьего сектора? Неэтичное обращение с заключёнными? — спросил он, слегка притянув Эмри к себе за широкий пояс халата.
Она повернулась к нему, мрачно посмеиваясь. Эмри, которая четыре дня назад была официально избрана председателем комитета, стала не только самым молодым председателем за полувековую историю организации, но и единственным, чью речь все присутствующие в зале слушали в полной тишине. Трансляция выступления стала самой рейтинговой в истории, собрав даже ту аудиторию, которая понятия не имела, что Комитет по этике вообще существует. Если говорить о других рекордах, речь Эмри стала самой лаконичной за всё время существования комитета: продолжалась она не больше пяти минут и сводилась к заявлению о создании единого центра управления информационным оружием с участием представителей крупнейших секторов, который пресса моментально окрестила мировым правительством. «Действие А-17 с широкого согласия представителей секторов будет распространено на все сектора, равно как и на спорные, а также нейтральные территории. Хорошего дня», — на этом речь нового председателя закончилась, и Эмри удалилась, отказавшись отвечать на вопросы. Ну и самый любимый ею рекорд заключался в том, что она стала единственным в истории председателем комитета, удерживающим в заложниках четырёх его членов, которые тоже, разумеется, проголосовали за неё.
— Комитету по этике придётся пойти на многое, чтобы удовлетворить требования руководства Третьего сектора, — игриво заметил Гений, бережно расправляя кружевной край её рукава.
— Ты так предсказуем, — она одарила его очередным насмешливым взглядом, — почти дословно повторил заголовок позавчерашней статьи в «World Herald».
— Я уже слышать не могу про эти ваши новости, — он, воспользовавшись отвлечённостью Эмри, прижал её к себе, думая о том, что принятие ею собственной порочности хотя бы неплохо отразилось на её внешнем виде: она перестала так настойчиво пытаться спрятать ото всех свои мнимые недостатки. И не будь А-17, не знай он в точности, что самый очаровательный председатель комитета в истории уже вынес распоряжение относительно своей участи, Гений бы несомненно купился на эту демонстрацию беззаботной распущенности. «Ты обманешь весь мир, любовь моя, но меня ты не обманешь уже никогда», — подумал он не вполне успокоенно, но с надеждой на собственные, пусть и весьма ограниченные, силы.
Он с грустью думал о том, что она так старается быть для него желанной, так болезненно воспринимает легчайшие намёки на утрату им интереса и при этом совершенно не хочет раскрыть ему свои тревоги, пресекает любые разговоры о том, что её беспокоит. Но она напрасно держала его за озабоченного идиота (впрочем, тут Гений вынужден был в очередной раз признать, что до чтения её внешней памяти он таковым и был). Его чувства к Эмри действительно изменились, правда вовсе не потому, что, как она с непоколебимой уверенностью считала, он с ней «наигрался». Информационное оружие, лишившее его счастливого неведения и возможности забыться рядом с ней, дало ему нечто совсем другое, нечто, что он считал более ценным: возможность её понять. И да, это понимание слегка отравило его удовольствие: он не мог больше не жалеть её, не думать о том, что отчасти и сам он повинен в произошедшем с ней, но он очень надеялся на то, что, понимая Эмри, сможет хоть чем-то ей помочь. Что ж, пока момент для этого не наступил, он со всей возможной старательностью делал вид, что всё между ними по-прежнему. И нельзя сказать, что он совсем уж лукавил.
