Анна усмехнулась, а Гений задумался о том, как он вообще мог так долго игнорировать её невероятное сходство с Эс: не только черты лица, цвет волос и глаз, но и манера говорить, смеяться, а также заставлять собеседника чувствовать себя неуютно во время разговора — буквально всё выдавало в ней отца. Гению показалось любопытным то, что внешне Анна не была похожа на мать практически ничем. Хотя сейчас ей было примерно столько же, сколько Эмри, когда он с ней познакомился, но, как он ни приглядывался, Гений не замечал между ними ни одной общей черты. Впрочем, это было для него большим облегчением: видеть перед собой копию молодой Эмри с проступающими сквозь неё чертами человека, к которому он испытывал сильнейшую неприязнь, было бы по меньшей мере мучительно.

— Зато ты подумала о моей безопасности, — возмущённо заявила Анна. — Как ты смеешь?

Даже Гению, искренне сопереживавшему Эмри в этой тяжёлой ситуации, было интересно, как она будет выкручиваться. И возможно, в тот момент он впервые признался себе в том, что патологическая неспособность Эмри говорить правду, вопреки всякому здравому смыслу, его к ней влекла.

— Я действительно виновата перед тобой, — тихо сказала Эмри, убрав руку от лица, — и то, что я вспылила, — следствие того, как я изменилась, оставшись без внешней памяти. Но почему ты согласилась, а ведь ты добровольно на это согласилась, шантажировать меня вместе с Роулсом?

— Это я задаю вопросы, — громко и недовольно прервала её Анна. — Скажи мне, мама, неужели ты просто не могла нас всех оставить в покое? Ты убила моего отца, ты собиралась убить меня, только чтобы…

— Я клянусь тебе, я вовсе не собиралась. Я была не в себе, Анна. Я умоляю тебя простить меня. Хочешь, я на колени перед тобой встану?

— Встань, — неожиданно согласилась её дочь.

Эмри поднялась из-за стола, отошла немного в сторону и выполнила своё обещание, хотя выглядело всё это довольно нелепо. Глядя на стоящую на коленях Эмри, Гений подумал, что Анна, похоже, задумала весь этот разговор с единственной целью их обоих унизить.

Анна также встала из-за стола и подошла к матери, смерив её снисходительным взглядом.

— Так когда ты была не в себе? Когда самолёт решила сбить? А перед?

— До этого я за тебя очень волновалась, и сейчас очень волнуюсь, — ответила ей Эмри. — Я сделала всё, чтобы вывезти тебя из сектора как можно скорее.

— Трогательно, — вынуждена была признать Анна, которая вновь обратила своё внимание на Гения. — Скажи мне: что между вами было? — спросила она у него.

— Ничего, — солгал он, и эта ложь далась ему куда проще, чем всё, что было прежде, потому что в данном случае сказать ей правду у него бы всё равно язык не повернулся.

— Классно-удивительно, — заявила Анна и, обратившись к Эмри, вкрадчиво спросила: — Он что, опять мне врёт?

— Нет, Анна, послушай: всё это не имеет совершенно никакого отношения к делу. Даже если бы нас что-то связывало, это бы ничего не изменило. Я всегда тебя любила и буду любить…

— А моего отца ты любила? — с несколько неуместной иронией в голосе поинтересовалась Анна.

— Конечно, — без колебаний ответила Эмри, — но понимаешь, здесь всё немного сложнее. Ты — моя дочь, и я буду любить тебя всегда, независимо от того, что ты сделаешь…

— Довольно. А его ты любила? — спросила она, указав на Гения.

— Нет, — глухо ответила ей Эмри, также ни секунды не колеблясь.

— Здорово, — резюмировала подозрительно довольная Анна. — Идеально.

Она обошла Эмри и встала между ней и Гением.

— И вы не встречались все эти годы? — спросила она, глядя на них обоих по очереди.

— Нет, — ответили они хором, а Гений удивился: он перестал понимать, к чему так упорно клонит дочь Эмри.

— Прям ни единый раз не встречались? — уточнила она.

— Нет же, Анна, — уверенно повторила её мать, — нас ничего не связывало. Я никогда его не любила. И всё это не имеет никакого отношения к делу в любом случае.

— Классно, — воскликнула Анна, — превосходно. А что есть вот это? — с мрачно-торжествующим видом спросила она, вытащив из внутреннего кармана ветровки стопку бумаг.

Гений их, конечно, узнал.

— Это мои письма, я их писал, — немедленно объявил он. — Я в самом деле очень хотел, чтоб твоя мать ко мне вернулась. Прости меня. Хочешь, я тоже…

— Молчи! Я не спрашивала тебя! — разъярённо выкрикнула Анна. — Мне плевать на твои письма. Ты мне никто. Это что?

Анна швырнула бумаги на пол перед Эмри, они разлетелись, но Эмри не стала их собирать. Она опустила голову и больше её не поднимала.

— Что это, мама? Понимаешь, я не о письмах, а о твоих ответах. Я спрашиваю тебя, как ты смела такое писать за месяц до моего рождения? А после? Сколько приглашений встретиться, мерзких признаний, как здорово. Жаль, папа ничего об этом не знал, он бы тебя заживо закопал.

— Это мои личные вещи, — холодно ответила Эмри. — Я никуда никогда их не отправляла. И вообще удивлена тем, что ты их нашла, учитывая, что они хранились в разных местах.

— Ты что думаешь, хорошо спрятала? — Анна зло рассмеялась. — Плохо. Что ты мне скажешь теперь? Что можешь сказать?

Эмри молчала. Гений подумал, что ничего хуже в жизни он не испытывал. Ровно в тот самый момент, как он, собираясь применить к Эмри А-17, влез к ней в голову, он понял, что этим всё и закончится. Не именно этим, вариации, конечно, были: сбитый самолёт, штурм или такой вот бескровный, но от этого не менее болезненный вариант. Неизменным было одно: впереди маячило моральное падение, которому он никак не мог помешать. Более того, хотя он изо всех сил старался облегчить страдания Эмри, в результате только усугубил их, допустив её встречу с обвинителем лицом к лицу. И она была беззащитна перед обвинениями дочери настолько же, насколько он — беспомощен перед судьбой. Какой был смысл обладать властью, с которой ничто не могло сравниться, если он не смог с её помощью защитить единственного человека, который был ему дорог? Если б только он знал с самого начала, что защищать Эмри придётся от самой себя.

— Я презираю тебя, — сказала не дождавшаяся ответа Анна, и на сей раз в её голосе прозвучали убедительные нотки ненависти. — Я хочу, чтоб ты сдохла самой мучительной смертью. Ты будешь умирать одна. Все узнают о том, кто ты, никто тебе не поможет. Даже он, — она ткнула пальцем в Гения. — Ты ему надоешь.

Она демонстративно вытерла ноги о письма и направилась к выходу.

— Ты меня тоже раздражаешь, — бросила она напоследок уже в адрес Гения.

Когда она вышла, он тут же бросился к Эмри, которая, казалось, окаменела. Она не обратила на него никакого внимания, продолжая стоять на коленях и смотреть в пол.

— Пойдём домой, уже поздно, — сказал он. — Если хочешь, я побуду с тобой, или, наоборот, оставлю одну, но лучше тебе поспать.

Гений взял её за подбородок и слегка приподнял его, чтобы заглянуть ей в глаза.

«Джил спрашивала меня, что такого я нашёл в Эмри? Как же очевиден всегда был ответ на этот глупый вопрос».

Эта женщина была волнующе, до совершенства непредсказуема: несмотря на то, что он всего несколько часов назад прочитал её мысли, он вовсе не был уверен в том, какой она будет теперь. И вот он смотрел на неё, и эти острые, зелёные, насмешливые искорки в её глазах не оставляли ему никаких сомнений: то, что она чувствует, абсолютно непозволительно, она переживает не то, что должна сейчас переживать. Это было неприлично и волнительно для них обоих, куда более неприлично, чем всё, что случалось между ними прежде.

— Домой? — переспросила она, загадочно улыбаясь. — Ты, кажется, обещал мне что-то неэтичное.

Она встала с пола и заблокировала дверь.

XXXIX

— «Последний час свободного мира», «Расписание Судного дня: порядок применения информационного оружия», «Краткая история разложения Комитета по этике: 50 лет на страже свободного мира. От идеалов демократии до создания мирового правительства». Вот последняя статья, кажется, любопытная, что скажешь?