— А теперь скажи мне, какие из этих желаний противоречат подобным желаниям других?

Джил зевнула.

— Ну, положим, все, и что?

— То, что люди принимают решения, которые вредны обществу. И, принимая такие решения, они зачастую причиняют вред и самим себе. Убиваешь — садишься в тюрьму, твоя жизнь испорчена плюс ещё кого-то ты убил. Лучше не стало никому…

— Так при чём здесь оружие?

— Оружие? А-17? Я же сказал, это как иметь ангела-хранителя, никакое это не оружие. Эта штука незаметно для тебя меняет твои плохие мысли на хорошие и полезные. Кроме того, она позволяет координировать действия людей и принимать решения, которые будут хороши для всех, а значит, в конечном счёте выиграют от этого все.

— То есть… Подожди, ты и я тоже можем быть под его воздействием и не догадываться об этом? — Джил выронила вилку.

— Вполне, — согласился с ней Алекс, — но я так не думаю. Видишь ли, эта штука очень влияет на такие вещи, как способность принимать решения, не связанные с деятельностью внутри коллектива. Да и алгоритм, как ты понимаешь, никогда прежде не применялся, поэтому на фиксирование всех багов уйдёт месяца полтора как минимум, и это ещё будет беспрецедентно короткий срок, учитывая даже самообучаемость системы и участие всех нынешних специалистов корпорации. Следовательно, Гений не может применить А-17 на тех, с кем он работает, иначе он останется в одиночестве. На нас с тобой применить его, конечно, можно, но зачем?

— И что же, нет никакого способа защититься?

— О, конечно, есть, — радостно ответил ей Алекс, — отключить внешнюю память. То есть вытащить.

— Что?! — Джил чуть не подскочила от негодования.

— Вот ты в каком году родилась? — не обращая внимания на её бурную реакцию, поинтересовался Алекс.

— В шестьдесят втором, — ответила она.

— М… Шестьдесят второй… Замечательный год, чтобы в него родиться. Но, увы, если ты родилась после две тысячи сорокового, ты, ммм… ты, скорее всего, забудешь почти всё, что помнишь, а может, вообще разучишься говорить, кто знает…

— Причём здесь год моего рождения?

— Это всё приблизительно, конечно, но больше девяноста восьми процентов людей, родившихся после этого года, получили внешнюю память в возрасте до десяти лет. Их, то есть наша, внешняя память, скажем так, плохо отделима от биологической.

— Но что же получается… это настолько опасно? И куда смотрел ваш хвалёный Комитет по этике?

Алекс с довольным видом поправил волосы. Он откровенно наслаждался её вниманием.

— Это-то как раз и стало одной из причин его усиления. Люди по всему миру боятся нашего А-17, ну и комитет, конечно, боится больше всего. Потому все так и липнут к этому проклятому комитету, что верят, будто он сможет остановить прогресс. Ха! Ты не поверишь, Джил, — он в неожиданном порыве спикировал на диван и схватил её за руку, — я рад, что живу в Третьем секторе, ничего подобного не происходило с нами никогда. Я впервые рад тому, что я здесь. Это история, Джил. Это наша история.

Но Джил его восторга не разделяла.

— Так что же, мой сектор теперь — какой-то улей или муравейник?

— Замечательно! Просто замечательно! — согласился с ней собеседник. — Я должен это запомнить.

— Нет, дорогой мой, — Джил, недовольная его тоном и поведением, встала с дивана, — это не только не замечательно, это мне просто очень не нравится. Мы решили все свои проблемы, заговорщики выслежены, их давно пора собрать в одном месте и, например, расстрелять. А то это, знаешь, как-то очень несправедливо, что посадили одного Эс, и того абсолютно ни за что. И знаешь, что ещё?

Она выдержала паузу. Алекс внимательно посмотрел на неё, но всё равно в лучах солнца он видел лишь силуэт Джил, облокотившейся на широкий подоконник.

— Я практически уверена в том, кто стоит за всем этим. С каждой минутой у меня остаётся всё меньше сомнений в этом.

— И кто же? — непонимающе спросил её Алекс. Его грубоватые ногти впились в очередной апельсин.

— Тебе не кажется странным то, что Гений не отключил это ваше А-17 сразу после того, как необходимость в нём отпала? Он так замечательно прикидывается умственно неполноценным, но давайте посмотрим на факты. Мой отец не давал ему никакой жизни, сколько я себя помню. Гений не получал ни нормальной зарплаты, ни отпуска, — и это вся благодарность одному из лучших сотрудников. Он даже не мог свободно заниматься тем, что ему нравилось, вечно находясь под началом то Эс, то кого-нибудь ещё. Какова благодарность, а? Мне даже жаль его, но другой вопрос — что нам-то теперь делать с этим психопатом? Он ведь в жизни ни за что и никогда не выпустит Эс из тюрьмы, будь он хоть трижды невиновен…

— Постой, — пальцы Алекса остановились на середине апельсина, а сам он, подойдя к Джил, посмотрел ей в глаза, — то есть ты думаешь — это Гений убил твоего отца?

— Ну надо же! — Джил сделала шаг назад, недовольная дистанцией между ними.

— Но погоди, ты что — серьёзно? — он скорчил какую-то невероятную гримасу и покрутил пальцем у виска.

— Разумеется, я серьёзно. Я что, стала бы с этим шутить?

Алекс попытался ещё что-то изобразить с помощью пантомимы, но по существу возразить не успел: в дверь без стука ворвался помощник, то есть бывший личный помощник Мелджена.

— Наедине! Я должен поговорить с тобой наедине, — он остановился, тяжело дыша.

Джил, взяв из рук Алекса белый очищенный апельсин, выпроводила своего бывшего собеседника за дверь. Делала всё это она с самым безразличным выражением лица, но в душе ликовала. От неё наконец что-то потребовалось.

— Джи-ил, — грузный помощник её отца без приглашения опустился на стул, стоящий посреди кабинета, — я не рискнул пойти с этим к Гению, думаю, это сначала должна видеть ты.

— В каком смысле — к Гению? — Джил зло прищурилась. — Я — глава корпорации, это ясно?

— Да, разумеется, поэтому я здесь, ты должна это видеть. Я получил доступ к камерам в вашем доме. И на них… есть момент убийства.

Джил вскинула бровь. Она пыталась сохранять спокойствие, но даже руки её похолодели: конечно, он не пошёл с этим к Гению, поскольку именно Гений и застрелил её отца. Ей было страшно увериться в собственной правоте, но она всегда предпочитала знать наверняка.

Джил не представляла, что ей делать дальше, Джил не видела ни единого шанса на спасение. Она горько жалела о том, что не в тех людей выпустила патроны вчера. Было слишком поздно.

Когда помощник с крайне скорбным видом смахнул ей видео, а она запустила проекцию перед собой, она сначала многократно с сосредоточенным видом пересматривала интересующий её фрагмент, а затем, бросив на пол несчастный апельсин, приблизила картинку так, как только могла.

У неё не осталось никаких сомнений. Она увидела всё своими глазами.

— Мне нужны, — сказала она внезапно севшим голосом, — все видео его перемещений в течение последних трёх дней. Это нужно срочно, организуете?

— Дело пятнадцати минут, думаю, с этим проблем точно не возникнет, — ответил ей помощник и тут же заторопился уйти, оставив мрачную Джил наедине со своими мыслями.

Стоило ему выйти, она метнулась к столу, схватила с него какой-то бесполезный чугунный пресс для бумаг и со всей силы швырнула его в стекло. В самое прочное пуленепробиваемое стекло в мире. Чугунное нечто с отвратительным звуком ударилось о каменный пол, не оставив на нём ни следа.

Что ей оставалось делать? Она опустилась на пол и закрыла голову руками так, словно это могло бы защитить её от всего.

IX

— Так значит, это ты убил моего отца? — Джил смотрела на ДЭсперадоса сквозь стекло его тюремного отсека. Смотрела без всякого интереса, как избалованный ребёнок в зоопарке смотрит на животное. Опасное, агрессивное животное, не представляющее никакой опасности в своём нынешнем положении.

Эс хмыкнул в ответ, давая понять, что признания она от него не добьётся. Но ей и не нужно было его признание. Она видела всё своими глазами. Многократно. Ей так хотелось верить, что это неправда, что это попросту невозможно. Ей вдруг стала приятна мысль о том, что на самом деле она под A-17, а всё увиденное ею — просто иллюзия, созданная, чтобы заставить её усомниться в Эс. Но она ещё не успела разучиться верить себе.