– Кто такой Джерри?

– Мой приятель.

Она не знала у Тревора никаких приятелей по имени Джерри, а теперь еще и забыла, в чем состояла изначальная просьба.

– Решай сам. Я встану через полчаса.

Зарылась головой в подушку, и это было последнее, что она запомнила, пока не зазвонил будильник и она не швырнула подушку в него. Будильник ее не бесил, бесили чертов грузовик и Рики, но машина, пока стояла, натерпелась уже достаточно оскорблений, а того поблизости не было.

Несколько минут спустя, когда она поставила чашку овсянки перед сыном, какой-то совершенно чужой человек выскочил из коридора и оказался на кухне. Она уж было приготовилась завизжать, но постеснялась, возможно потому, что из всей троицы одна была ошарашена, остальные, похоже, ничуть не удивились.

На вид чужаку было по меньшей мере лет за сорок. Низенький, чисто выбрит, лысина пробивается, одет в новенькие джинсы и колом стоявшую джинсовую рубаху.

– Вы, черти веселые, кто?

Чужак мямлил с ответом, а потому заговорил Тревор:

– Это Джерри, мам. Помнишь, ты сказала, что ему можно придти и в душе помыться?

– Я это сказала?

– Ага.

– И когда я это сказала?

– Прям перед тем, как проснуться.

Меж тем Джерри никак не оправдывался и не винился, но был явно достаточно толков, чтобы понять, когда в нем не нуждаются, поскольку стал бочком пробираться к двери.

– Покорно благодарю вас, мэм, – произнес он, взявшись за дверную ручку. А Тревор, мальчишка, ни черта лучше не придумал, как спросить, не нужны ли Джерри деньги, чтоб купить билет на автобус. Чужак вытянул руку, показывая пригоршню мелочи. Монеты он выставлял, как медали или рубины, уж точно, как нечто дьявольски куда более важное, чем четвертаки с гривенниками. – Я сберег их, понимаете? Из моих денег на одежду.

И Тревор сказал:

– Надеюсь, ты получишь работу. – А уже после того, как за чужаком закрылась дверь, Тревор взглянул на Арлин, словно бы ничего только что не произошло, и произнес: – Ты знаешь, что у тебя рот разинулся?

Но когда он увидел выражение лица матери, то склонился над горячей овсянкой и принялся сосредоточенно размешивать в ней сахар.

– Тревор, черти веселые, кто это был?

– Я ж сказал тебе. Джерри.

– Кто, черти веселые, такой Джерри?

– Мой приятель.

– Я не говорила, что он может приходить сюда и размываться себе под душем.

– А вот и говорила! Еще сказала, что я должен сам решать.

Она не помнила, что говорила такое, но походило на правду – в том, что именно так она выразилась бы, если б по-настоящему старалась урвать еще кусочек сна. Если только малыш не до того умен, что знает, как бы она выразилась, и на том построил свой рассказ. Но было еще слишком раннее утро, чтобы разбираться, что в самом деле произошло и что могло бы, а потому она сказала только вот что:

– Если ты позволил чужому человеку мыться в нашей ванной, то, уверена, твои способности принимать решения необходимо подрегулировать.

Он попробовал оспорить, что этот мужчина был вовсе не чужаком, а его приятелем Джерри, но Арлин и слышать ничего не хотела. Только велела есть да отправляться в школу, добавив, что больше не желает видеть Джерри у себя дома никогда и ни в коем случае, даже если ад вымерзнет в сосульку, – и думать не моги о том, Хозе[9].

Тревор уже с минуту как убежал, а Арлин все еще жалела, что забыла спросить, зачем он предлагал Джерри деньги на автобус.

Она направилась прямо в ванную, которую чужак оставил поразительно опрятной, и принялась стерилизовать все, чего он мог касаться.

Прошло, может, три дня, может, четыре, Арлин возвращалась домой, отработав в «Лэйзер Лаундж» до трех ночи, и обнаружила, что кто-то копается с фонариком в покореженном грузовике. То, что она остановила машину перед собственным домом, похоже, не помешало незнакомцу продолжить занятие.

Она заранее боялась этого, вымотавшись уже вконец. Всякий раз, когда кто-то приезжал глянуть на грузовик и ничего не покупал, она опасалась, что уехавшие вернутся ночью и заберут то, что им приглянулось. И вот – поглядите.

Арлин скользнула в дом, добралась до шкафа в спальне, где на полке лежало охотничье ружье Рики, там, где он его и оставил. В запертом футляре, потому как мальчишки любопытны. Арлин было приятно, что ружье там стоит, не столько оттого, что она ждала случая воспользоваться им, а оттого, что твердо верила: Рики забрал бы его, если бы не рассчитывал вернуться. Она вытащила из футляра ружье, завернутое в старое полотенце, в котором Рики всегда его держал, и, когда ткань спала, лившийся в окно лунный свет обратил черноту металла в отдающее синевой великолепие вороненой стали. Запах ружейного масла напомнил ей о Рики, о том, как она любовалась им, когда он чистил ружье, сидя ночью перед телевизором.

Она вставила в патронник три патрона с несмертельной птичьей дробью и, глубоко вздохнув, ногой толкнула заднюю дверь, выходившую как раз туда, где сгорбился этот мужик, работавший при свете переносной лампы, прикрепленной к бамперу. И включенной в сеть где-то в ее же гараже. Это разъярило Арлин еще больше: какой-то недостойный воришка, нагло грабя, еще и пользуется ее электричеством!

Преступник подпрыгнул и повернулся в темноте к ней лицом. Наконец-то доведется и ей показать силу. Становилось приятно от мысли, как оно все будет: вскинутое оружие, лязгнувшее мощным «клац-клац», и ответный страх, который неминуемо должен проявиться.

Говоря об этом самом лязге, Рики сказал ей как-то: «Видела на карикатурках, как кто-то прямо через стенку проскакивает, оставляя за собой в ней дыру со своим контуром? Так вот, такое случается».

Вот только сейчас вор стоял как стоял.

– Прошу вас, не стреляйте, мэм. Это всего лишь я.

– Всего лишь ты – кто?

– Джерри.

От, черти веселые тебя забери!

– Какого лешего ты с моего грузовика тащишь? – сказала Арлин, не опуская ружья.

– Все, мэм. Я все части в гараже складываю. Тревор рассказал мне, что вы его по частям продаете. Так вы сможете куда больше денег получить. Вы знали это? Вам приходится скидывать цену, если люди своими силами понравившиеся части снимают.

– Так ты, значит, просто стараешься помочь, – выговорила она тоном, ясно дававшим понять, что сама так не считает.

– Да, мэм.

– В три часа ночи.

– Да, мэм. Я теперь себе работу нашел, днем занят в мастерской «Быстрая смазка и отладка», в нескольких милях отсюда по Камино. Так что, коли помогать, то ночью.

Лицо его в стоявшей тьме никак было не разглядеть, как хотелось бы, но голос Джерри звучал вполне обыденно, да и сам случай начинал действовать ей на нервы. Опустив ружье, подхватив фонарь, которым он освещал место работы, Арлин пошла в гараж, чтобы самой удостовериться. Мужик все аккуратно сложил там: и дверцу, и бампер, и сиденья. Каждую деталь расписал чем-то вроде масляного карандаша: «Сторона водителя», «Перед», «Зад».

Арлин вышла из гаража и направила свет прямо чужаку в лицо. Тот вскинул руку, заслоняя глаза от света.

– Я вас просила помочь?

– Нет, мэм. Но я кое-что понимаю в этом. Работал когда-то на автосвалке. И малец уж очень мне помог.

– Тревор давал вам деньги?

– Да, мэм. Только чтоб помочь мне встать на ноги. Понимаете, вид почище обрести, чтобы опять получить работу. Как-то так.

– И теперь, когда работа у вас есть, вы ему деньги вернете?

– Нет, мэм. Мне не велено. Мне надо будет заплатить другому.

– Заплатить другому? Это еще что за чертовщина?

Джерри, похоже, удивило, что выражение ей незнакомо. А меж тем разговор их сделался нормальным, и Арлин в нем уже не верховодила, а то, что она не могла беситься на него, выводило ее из себя, но – по-хорошему.

– Вы не знаете про это? Вам надо с сыном поговорить. Мне удивительно, что он вам не рассказал. Что-то такое он в школе делал по обществоведению. Он бы получше объяснил, впрочем. Знаете, если у вас есть десять баксов, чтобы нанять подъемник, я сниму двигатель, поставлю его на подставки и укрою брезентом. Сберегу вам кучу денег.