11—12 июня на допросах Кузнецова, Исаева и Малышева (в опубликованной копии допроса последний дважды ошибочно назван Меньшовым), производившихся лично Дзержинским или под его председательством, были получены признательные показания. Протокол допроса содержит ряд неясностей: вероятно, это даже не протокол, а копия черновой записи, сделанной Дзержинским на допросе. Если содержание уловлено нами правильно, получается следующая картина:

— Кузнецов и Б.П. Поляков установили связь с Ю.И. Григорьевым через его однокурсника Н.А. Киселева «на свидании в Москве».

— Настораживает фраза «Доможиров ездил искать Арсения». Имеется в виду Новгородский митрополит Арсений. Но почему именно через него Доможиров планировал «узнать о зарубежной обстановке»? Священнослужитель, пусть и высокого сана, — это не сотрудник разведки или НКИД. Григорьев, Исаев, Доможиров, Малышев по поручению Кузнецова пытались установить серьезность угрозы со стороны белых и Антанты. Мамлиев (не установленный персонаж, не упоминаемый Дзержинским и Павлуновским в итоговом докладе) предложил назначить своего военного руководителя в Тулу «для руководства движением рабочих и захвата огнестрельного центра». Во-первых, почему в докладе Дзержинского и Павлуновского от 23 июля, представляющим собой разбавленную комментариями компиляцию фрагментов показаний генштабистов, отсутствуют «куски» показаний ключевого участника «заговора» — Мамлиева? Вряд ли это вымышленные персонажи. То ли они сумели избежать ареста и потому не допрашивались, то ли наотрез отказались дать показания… Во-вторых, самая мысль о том, что какой-либо военрук (т. е. военный специалист) может руководить движением рабочих, абсурдна.

— Малышев предложил использовать Вацетиса для переворота; Исаев, по его заявлению, «возражал, ссылаясь на его непостоянство и болтливость в пьяном виде». Опять ссылка на пьянство Главкома…

— 16 июня или позднее (после смещения Ф.В. Костяева) Вацетис «в слезах говорил „Тряхну Москвой“». Малышев предложил захватить Тулу (Тульский патронный завод), Серпухов (Полевой штаб, вероятно, вырезав комиссаров и коммунистическую ячейку) и совершить «поход на Москву». С Полевым штабом все ясно, можно даже допустить захват патронного завода, но какими силами совершить «поход на Москву»: сделать это без поддержки «выпуск Керенского» не мог, да и до Москвы 93 версты еще надо проехать; на отдачу приказа о переброске частей нужно время, и не факт, что большевистские комиссары не смогут отменить контрреволюционный приказ, застрелив при необходимости командира, готового якобы рискнуть жизнью неизвестно ради чего.

— Ю.И. Григорьев «согласился через осведомленных лиц в Москве (войти?) в связь с Деникиным» и при необходимости передать ему сведения о переброске частей с Восточного фронта на Южный[529]. Еще одна странность: почему на допросе не поинтересовались, кто такие эти таинственные «осведомленные лица»?

Иное объяснение дал С.И. Гусев 12 июля на Московской общегородской конференции РКП(б). Рассказав о победах на фронтах и упомянув о ликвидации военного заговора, Гусев заявил о победе «в форме реорганизации военного управления». По его словам, Реввоенсовет Республики как объединяющий всю военную работу Центр «оказался фикцией», зачастую мешавшей армии в организационной работе, «теперь создан Реввоенсовет, в руках которого сконцентрируется вся работа и не будет больше многоцентрия». Далее Гусев приложил Троцкого: «Некоторые товарищи восставали против упразднения Реввоенсоветов — сидя наверху. Им казалось, что все обстоит благополучно, но на периферии чувствовалось другое, видна была необходимость создания здорового центра и единственный путь сделать его таковым — это привлечь к работе людей практики, имеющих организационный опыт»[530].

Не ранее 23 июля, как уже говорилось, Дзержинский и Павлуновский докладывали Ленину о заговоре. Машинописную копию доклада изучил и Лев Троцкий.

Судя по пометам, Троцкого заинтересовали фрагменты:

1) Кузнецов, Исаев и Малышев пытались установить связь с белыми;

2) Связь со штабом Деникина Григорьев предполагал установить через генштабистов Б.П. Полякова и В.Н. Селивачева;

3) Возглавить восстание, по мнению генштабистов, мог только один человек — Иоаким Вацетис, который боялся репрессий со стороны белых в случае победы последних;

4) Предложение Вацетису сделали генштабисты во время совместной выпивки;

5) Психологический перелом в поведении Главкома произошел после замены Костяева Бонч-Бруевичем (накануне вызове Вацетиса в Москву), в результате которой ряд сотрудников Ставки принял сторону Бонч-Бруевича, а Вацетис решил, что сможет опереться в своих действиях на своих латышей;

6) «белогвардейская группа Полевого штаба находилась в первоначальной стадии своей организации, т. е. она только что создавалась, намечала свои задачи и планы и приступила лишь к частичной их реализации, причем была еще настолько невлиятельна, что ее нахождение в Полевом штабе не отражалось на ходе операций на фронтах»[531].

Из всего этого читатель (не будем брать на себя смелость думать за Льва Троцкого) может сделать вывод: даже если все, что показали на следствии генштабисты, соответствует действительности, то стремление к организации военного переворота им с грехом пополам еще можно вменить в вину (в условиях Гражданской войны это было вполне достаточно для расстрела). Но практическое вовлечение в «заговор» Вацетиса — вместо разговоров по пьяни — стало уж точно ответом на состоявшееся решение о чистке Полевого штаба и первые действия комиссара Ставки Гусева и чекистов.

Особый отдел ВЧК продолжал следствие над Ставкой в августе 1919 г. По всей вероятности, в первых числах августа ОО запросил председателя РВТР К.Х. Данишевского о лицах, назначенных на командные должности при приказанию И.И. Вацетиса: 5 августа эти сведения вместе с копией доклада А. А. Антонова от 12 января 1919 г. Данишевский направил И.П. Павлуновскому[532]. С.И. Гусев продолжал активно содействовать следствию по делу Главкома. 14 августа он направил И.П. Павлуновскому перечень лиц, назначенных в июне — июле на командные должности, с указанием: «все эти лица назначены исключительно в 14-ю армию и, по-видимому, Вацетисом единолично»[533]. Таким образом, чекисты выясняли, какие кадры бывшего Главкома могли представлять опасность для Советской республики. 1 августа Гусев поручил Данишевскому подготовить приказ об отстранении от шифровального дела генштабистов[534]. 6 августа Организационное бюро ЦК утвердило разработанное Гусевым и Данишевским «Положение о комиссарах Полевого штаба Реввоенсовета Республики», наделявшее комиссаров большими полномочиями[535].

24 сентября Ф.Э. Дзержинский доложил на заседании о ликвидации контрреволюционных организаций — «Национального центра» и штаба Добровольческой армии Московского района, ни словом не упомянув о ликвидации заговора в Ставке (док. № 3.7). И это при том, что у Дзержинского, вероятно, были основания для связи «заговора» в Полевом штабе с ликвидацией двух указанных организаций: еще 17 сентября один из сотрудников Ставки — Михалевский — доложил С.И. Гусеву, что ему предложили сотрудничество с белыми. Маловероятно, что Сергей Иванович не довел информацию до соответствующих органов. Отдаем ему должное — комиссар ПШ засомневался в ценности сделанного его сотруднику «через вторые руки» предложения, однако разрешил продолжать «внедрение». Примечателен последний документ (док. № 3.13), по которому (если сотрудник не водил за нос комиссара Ставки) Михалевский получил якобы задание передать для Деникина дислокацию красных на Южном фронте и установил наличие в Москве боевой группы белых и шпионской организации. Документ был составлен не ранее 24 сентября — это наводит на подозрение: около 700 «контрреволюционеров» уже находилось под арестом. Однако Михалевский, вероятно, был не в курсе дела: сообщение Дзержинского о раскрытии заговора вышло в печати лишь 27 сентября (док. № 3.12—3.13). Имела ли место попытка вербовки или же предприимчивый служащий Полевого штаба хотел лишь эмигрировать с приличными «командировочными» — нам неизвестно, однако информация вещь безликая. К тому же бывший полковник гвардии В.А. Миллер 12 октября на допросе по делу «Национального центра» заявил: Н. Сучков говорил, что «ему удалось освободить нескольких лиц, замешанных в процессе Вацетиса». Налицо явная хронологическая несостыковка — то ли допрошенного полковника ввел в заблуждение Сучков, то ли…[536]В любом случае в речи Феликса Дзержинского, несмотря на полученные им совместно с Иваном Павлуновским показания генштабистов, нет ни слова о «заговоре» в Ставке. Вероятно, уже к сентябрю 1919 г. чекисты добились с помощью июльских арестов тех задач, которые ставились перед ними (В.И. Лениным).