Луч ползёт по седой гряде.

Сердцем слушаю шум рапана.

В предзакатной вечерней мгле

строгий профиль Максимильяна.

Безграничен души полёт,

парапланы парят безмолвно.

И уже ничего не в счёт:

ни «как будто», ни «вдруг», ни «словно».

Я замираю от восторга,

когда божественно с утра

сияет лучик милой сторге

нежней богемского стекла.

И всё внутри внезапно тает,

всё, что не выразить строкой,

и неизменно воскресают

невозмутимость и покой.

И я бегу под птичьи марши

к зелёной ласковой волне,

чтобы уплыть как можно дальше,

и чтобы солнце в вышине

сияло загорелым боком,

как будто ягода в вине,

и чтобы нега сладким соком

переполняла душу мне.

Иероглифы чаек на ровной поверхности моря.

Белокрылые знаки, что пишут послания Бога.

Обессилела стая, с порывами воздуха споря,

и у берега волны замешкались, как у порога.

Я бесстрашно ступаю в солёную моря пучину.

Обнимает вода мои плечи и гладит ладони.

И плывут облака, словно белые добрые пони.

Солнца медный пятак – утра грешного Первопричина.

Я уеду рано поутру

к морю, ветру, солнышку и птицам.

Силы все и волю соберу

и оставлю душную столицу.

Все заботы, книги и друзей,

всё оставлю – подождите, братья! —

чтоб услышать шум волны скорей

и упасть лицом в её объятья.

Летний вечер быстро минул.

Опустилась ночи шаль —

словно крылья серафима,

улетающего вдаль.

И не радость, и не горе —

просто тихая печаль.

Безграничный берег моря —

нескончаемая даль.

До звезды доставший тополь

и волны солёной плеск.

Древний дремлющий Акрополь.

Несказанный лунный блеск…

Сада правильный ранжир.

Аромат струится редкий.

Спеет лакомый инжир

на согнувших спину ветках.

Улыбаюсь, хохочу.

Что мне душу-то печалить!

Даже думать не хочу,

что давно пора отчалить.

Чемодан уже готов,

утрамбованный до точки.

Для прощанья нету слов,

нету ни единой строчки.

Жаром напоён песок,

страшно даже прикасаться.

Ну а мне б ещё разок

с морем ласковым обняться.

Чтобы тёплая волна

мне весь год ночами снилась.

Чтоб сверкала и искрилась

чашей сладкого вина.

Деревьев роскошных оранжево-рыжие чёлки

вдруг выстрижет август. То осени скорой знаменье.

В зелёном останутся только лишь сосны да ёлки.

Нам жалко листвы, а у августа – пик настроенья.

И пафосно ветер отринет дурные приметы,

и дождь приготовит заботливо сети и снасти.

Щемящие звуки из самого сердца кларнета

помогут природе принять вековое причастье.

Исчезли лета миражи,

и словно суть земных законов —

осенних парков витражи

и барельефы ярких клёнов.

Мне жалко зелени, не скрою:

не медлит осени фагот,

и лето с гордой головою

уже идёт на эшафот.

Листьев опавших первый пасьянс

выложен августом на тротуаре.

Солнца и времени дружный альянс

чертит узор на зелёном муаре.

Хвалится лето нещадной жарой,

жжёт без оглядки, без слёз и без страха.

Жаль, поистреплет скоро с лихвой

осень роскошного клёна папаху.

Ветер подует – седой господин.

Солнце не будет зловещим и ярким.

Листьев шуршащих сухих палантин

станет земле драгоценным подарком.

На зиму снова заклею окно,

плотно запру деревянные створки.

В серое небо, как в полотно,

сосен высоких вонзятся иголки.

Смоют дожди акварели дорог,

сумерки лет продиктуют ответы…

Сяду на пахнущий тёсом порог —

Ждать разноцветное гулкое лето.

Отгремели оркестры печали

уходящего тёплого лета.

Жёлтых листьев сияют медали,

клумба в яркое платье одета.

И мелькают в душе, как когда-то,

чередою очерченных линий

нереальные краски заката,

силуэты изнеженных лилий.

Несказанная тихая благость

растворяется в склянке тумана,

безвозвратная светлая радость

опустевшего птичьего стана.

Неокрепшая сила бузуки

вновь солирует голосом ветра,

а деревья, поправшие скуку, —

в модных шляпах из рыжего фетра.

Вновь в душе, отрезвлённой прохладой,

поселились и грусть, и усталость,

и заботы – сквозной анфиладой…

Ну, а отдыха – самая малость…

И у выцветшей улицы голос

приглушён, как мелодия сакса.

Бьет фонтана сияющий колос.

Солнце в небе – как жёлтая клякса.

И скитальцами вечными птицы

снова ринулись в тёплые страны.

дотянувшись до жизненной праны.

И моё беспокойное сердце,

как журавлик, всё рвётся в дорогу.

Пусть навстречу – сентябрьское скерцо

и природа, сменившая тогу.

И не важно, что время – бродяга,

и не страшно, что канули лета.

Я не вор, не разбойник, не скряга —

всё согласно судьбе и билету.

Но, отрезок пройдя по спирали,

возвратится нежданно и вскоре

ощущенье сияющей дали

в неусыпно бушующем море.

Пусть осени призрак крадётся иудой

и прячется в каждом дворе.

Сегодня, как самое яркое чудо, —

каштановый дождь в сентябре.

Последнею негою солнце искрится,

беззвучен полуденный вздох.

Я улиц знакомых листаю страницы,

любуюсь на карий «горох».

Морщинятся листья, шуршат свои сказы.

Трамваи твердят о былом.

И лёгкого ветра негромкие фразы

слагаются в вечный псалом.

Пусть всё-таки осень – как времени веха,

как пёстрый ликующий пир.

Но жажду продленья, как жаждут успеха

и гласа божественных лир.

Вновь сумрак осени нежданной

переступил тепла порог,

и заключили нас в острог

туманов вязких караваны.

И это мне не по нутру.

У сентября свои забавы,

ведь с понижением октавы

щебечут птицы поутру.

И паутины тонкий пух,