Итачи вздохнул и будто бы погрустнел, но объятия снова стали бережными и ласковыми.

— Я рад, что помогло.

— Я не хочу делать тебе больно. Не хочу! И Дею не хочу. И вообще… Прости, что я такой… Непутёвый.

Скулы Учихи отвердели, взгляд тоже потерял какие-то оттенки эмоций, становясь жестким и внимательным. Рука уверено приподняла подбородок. Поцелуй вышел не жадным и не ласковым, как обычно, а требовательным, властным. Долгим.

— Ну как? — поинтересовался Итачи с ноткой сарказма. — Чей понравился больше?

— Твой, — отозвался Кабуто, глядя мутными, словно затуманенными глазами.

Учиха погладил его большим пальцем по щеке, оглянулся на Кисаме с Дейдарой. Вздохнул — привал устраивать было слишком рано.

— Пойдем в Тсукуёми?

Якуши кивнул. В этот раз переход вышел совсем незаметным, удар сердца — и вокруг безмятежные холмы, над которыми раскинулось пронзительно синее небо с фиолетовым отливом.

— Э? А куда делась твоя любимая жуткая луна? — озадачился Кабуто.

— Понятия не имею, — сообщил Итачи, отступая на шаг и запрокидывая голову к небу. — Видимо, ты всё-таки слишком сильно меня напугал. После этого она стала пропадать, хотя раньше даже специально убрать не выходило.

— Извини, — проговорил Кабуто, потупившись.

Итачи опустил лицо:

— Тебе не идёт быть таким, волчонок.

Тот неловко пожал плечами.

— И всё равно я чувствую себя очень-очень провинившимся.

— Так извинись, — хмыкнул Итачи. — Так, как считаешь нужным. Только учти, что наказывать для смягчения вины я тебя все равно не стану.

Кабуто задумался, неловко хватаясь левой рукой за предплечье правой.

— Вряд ли я смогу… Не вижу способа… Всё как-то мелочно и некрасиво.

— Потому что унижаться в попытке что-то искупить — не надо, — подсказал Итачи. — Это… Всё равно, что взять большую сильную птицу и вырвать ей половину перьев, чтобы не смела больше взлетать, а всегда сидела рядом. Или… Перерезать сухожилия лесному зверю, чтобы не мог убежать.

— Я… Ну, хочешь, тортик приготовлю? — безнадёжно проговорил Кабуто.

Страх остаться одному захватил Якуши с головой. Он слишком мал и слаб, чтобы быть самостоятельным и активным потомком демона, ему нужны связи. Но попытки уцепиться за всех мало-мальски подходящих людей тоже ни к чему хорошему не приводили.

С характерным хрустом сломалась кость. Кабуто глубоко вздохнул, мысленно откатывая повреждение. Страшно, да, но это не повод себя ранить. Это никому не нужно… Он с каким-то истеричным смешком вспомнил подопытных, которые бились о запертую дверь или даже стену, заранее зная, что не пробьют. А теперь нечто подобное происходило и с ним. Только ему стены не надо…

Итачи посмотрел на него с усталой безнадежностью:

— Знаешь, то, что ты готов переломать себе кости, совсем не убеждает в том, что хочешь остаться рядом.

Он не сказал прямо, но что-то такое проскользнуло — в голосе, в выражении лица… Учихе тоже нужны были связи, чтобы удержаться. Но подходящая, готовая стать мостом, пока что была только одна.

Кабуто сосредоточился. Возражать, что оно само, казалось бесполезным. Сосредоточиться. Он обычный шиноби, из плоти и крови, а не из сахарных палочек, которые готовы переломиться от любого движения.

— Прости меня, пожалуйста, Итачи, — проговорил Кабуто медленно, делая шажочек вперёд. — Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты был счастлив. Прости, что выходит, что я причиняю боль.

Итачи так же медленно кивнул, протянул руку навстречу… И едва успел перехватить метнувшуюся из-под рубашки Кабуто черно-красную молнию. Пару секунд разглядывал пойманную у самой головы, чтобы не могла укусить, змею. Воздух вокруг дрогнул, потяжелел, падая на плечи ощутимой тяжестью. Обманчиво изящные пальцы сжались, разбрызгивая нахальное пресмыкающееся, словно чересчур спелый плод.

— Кто. Посмел.

— Саске, — ответил Кабуто, зажмурившись.

Если Дея ещё возможно было ему простить, то сокрытие чужих меток… Это его стремление захапать как можно больше всё-таки вышло ему боком. Мальчик лёгкого поведения, блин.

Воздух потяжелел еще сильнее, пригибая к земле. Итачи стоял неподвижно, но в глазах все сильнее разгоралось пламя. Жуткое, черное, с лиловыми искрами по краям языков.

— Саске, значит, — резкий рывок сквозь сгустившийся воздух, едва не вывернувший руку из плечевого сустава. — Мало ему, — в голосе прорезались рычащие нотки.

Ладонь скользнула под рубашку, безошибочно легла туда, где до этого пряталась змея. Стала нагреваться.

— Больно?

— Нет, — блекло отозвался Кабуто. После уничтожения змейки дыхание спёрло и ощущения как-то потерялись.

— И не страшно?

— Нет. Ты такой красивый, когда злишься, — слабая улыбка.

Жжение от ладони чуть утихло. Ответы Кабуто сбивали с толку, не укладывались ни в один из возможных шаблонов поведения. Поэтому Итачи задал еще один вопрос:

— Плохо?

— Да, — кивнул Якуши. Итачи ему не враг. Даже сейчас, когда непонятно что с ним творит… Это так тепло, ярко и уверенно. Бóльшую опасность он сейчас представляет для себя сам.

Учиха опустил веки, на миг притушая бушующее в глазах пламя.

— Тогда иди ко мне.

Кабуто шагнул вперёд, сокращая и без того невеликое расстояние между ними. Пламя вспыхнуло фиолетово-искристыми переливами, перекидываясь на него, охватывая полностью, мгновенно… И не принося с собой боли. Этот огонь выжигал все лишнее, постороннее, ненужное, не трогая самого Кабуто.

Связь с Саске лишней не была.

Тяга к Дейдаре — тоже.

— Реши, — потребовал Итачи. — Реши сейчас, один раз.

— Что именно?

— Чего ты хочешь. И что тебе нужно.

Кабуто помедлил.

— Мне нужна семья.

Итачи выдохнул — резко, с присвистом. Пламя улеглось, возвращая его облику человеческие черты.

— Семья редко состоит всего из двоих, волчонок.

Тот медленно, чуточку разочарованно кивнул.

— Я не хотел, чтобы всё так… Запуталось. Да и использовать Дея просто потому, что у меня крыша уехала чуть дальше, чем обычно… — Кабуто зажмурился, как от боли.

— Кто для тебя Саске?

— Старший.

— В смысле? — не понял Итачи.

— Папа, дядя, старший брат, семпай, да хоть дед. Тот, кто поймает, начистит уши и спрячет под крыло, если надо.

— Хм.

Толкнулась в груди гордость за брата — ведь не просто же так старшим признали именно его. Колыхнулось желание лично проверить, достаточно ли хорошо справляется Саске с этой ролью.

— А Дейдара?

— Младший. Заботиться о нём, обогреть, отоспать, защитить, помочь раскрыться, метлой отогнать всех любителей заёбывать… И полюбоваться, что выйдет.

Итачи улыбнулся, погладил Кабуто по щеке. По крайней мере, в отношении Дейдары не было сложной смеси эмоций, в которой сложно было определить, то ли похвалить хочется, то ли по наглым рукам дать.

— А я?

— Мой, — ляпнул Кабуто и с клацаньем закрыл пасть. — В смысле, любить, оберегать, целовать, подставляться под поцелуи… Позволять себя оберегать и любить. Очень хочу, чтобы тебе было хорошо… Потому что тебе хорошо — мне хорошо. И наоборот, если тебе грустно…

Итачи с тихим выдохом опустил плечи — будто уронил с них что-то тяжелое.

— Я тоже живой, Кабуто, — зачем-то сказал он. — И тоже могу ошибаться. Особенно если ты молчишь. И мысли читать не умею.

— Знаю, — тихо произнёс медик, оглаживая его по шее. — Прости. Как бы мне хотелось сделать всё идеально…

— Постарайся хотя бы предупреждать о подобных сюрпризах, — иронично хмыкнул Итачи. — А то кто знает, покусать меня хотели или задушить.

— Змейка тоже перенервничала. Она помогала, как могла… Но она же маленькая…

— Помогала? — брови выгнулись тоже иронично.

— Обнимала, — кивнул Кабуто, опуская голову.

А потом горячие ладони скользнули по плечам. Сжались в объятии. Как-то незаметно под спиной оказалась мягкая, не рвущаяся и не пачкающаяся трава, губы обожгло поцелуем, а объятие переродилось в настойчивую ласку.