—  Не заноситесь, Дымшаков! Посмотрим, как вы. будете держаться в конце бюро, когда придет и ваш черед отвечать за антипартийные поступки!

—  А вы меня загодя не пугайте, товарищ Коробин! — так же дерзко отвечал Дымшаков,— До конца бюро недолго ждать — доживу как-нибудь... Видать, вы заранее, не разобравшись ни в чем, каждому отмерили что положено...

—   Очень рад, что вы высказались начистоту! — Коробин как будто обрел уверенность, говорил напористо и властно.— Теперь, надеюсь, всем членам бюро ясно, что стало бы с колхозом в Черемшанке, если дать иояную волю таким вот, с позволения сказать, коммунистам, как вы!.. О! Вы бы живо навели там порядок: что вам председатель— под суд его, об этом вы открыто заявили на собрании; что вам секретарь райкома — вы бы и без партийного руководства управились! Но здесь вы не обманете членов бюро своими сомнительными и политически вредными высказываниями!.. Мы видим, куда вы гнете, нас не проведешь на демагогии!.. Но не для того партия стала восстанавливать ленинские нормы в нашей жизни, чтобы вы, используя демократию, расшатывали единство партии, проповедовали анархию и самостийность!.. Хороши бы мы были, если бы поверили таким вот коммунистам, отказались от дисциплины и лишили партию ее организующего начала... Нет, этот номер у вас не пройдет, и вам придется ответить за все! — Он перекатывал карандаши в ладонях, словно перетирая их, они похрустывали, сухо и раздражающе щелкали в лад его металлически звенящему голосу.— Но прежде нам необходимо выслушать мнение районного прокурора. Товарищ Мажаров, не согласившийся с выводами комиссии, настоял, чтобы мы провели тщательную проверку всей хозяйственной деятельности черемшан-ского колхоза. Мы выполнили его просьбу... Прошу вас, товарищ прокурор...

Громыхнув стулом, из-за стола поднялся высокий сутуловатый человек в темно-коричневом мундире с погонами. Форма была ему не по росту, руки вылезали из рукавов мундира, он словно не знал, куда их деть, и то вертел брон-зово отсвечивающую пуговицу на груди, то укладывал белую пятерню на зеленом сукне стола, придавливая бумажки, то проводил беспокойным движением по маленькой со светлыми залысинами голове.

—  Мы досконально ознакомились со всей документацией в бухгалтерии,— словно читая по бумаге, монотонно бубнил он.— Сверили наличие всех ценностей и материалов на складах, произвели пересчет поголовья крупного рогатого скота, проанализировали финансовую отчетность за два года и не нашли ничего, что могло бы служить криминалом для привлечения товарища Лузгина к уголовной ответственности, как этого требовали отдельные ораторы на собрании. Акт проверки я приложил к докладной на ваше имя, Сергей Яковлевич...

—  А как быть с теми приписками, о которых говорила

доярка Гневышева на собрании? — спросил Мажаров, который, вероятно, не собирался так легко сдаваться и лез напролом, хотя всем было очевидно, что все на бюро складывается не в его пользу.— Или, может быть, она сама наговорила на себя?

—  Мы поинтересовались и этой стороной вопроса.— Прокурор сделал легкий кивок, по-прежнему не теряя спокойного, сдержанного тона.— Проверкой установлено, что Лузгин не делал никаких приписок к плану, не скрыл от государства ни одного литра молока, ни одного килограмма зерна... Конечно, его не украшает то обстоятельство, что он завышал для рекламы отдельные показатели, но фактически это хвастовство не наносило никакого материального ущерба хозяйству колхоза... Я думаю, что следует указать товарищу Лузгину на недопустимость подобных методов, чтобы он впредь не ставил себя как руководителя в подобное положение... Есть у него такая слабость, но за нее не судят...

—  А о моральном ущербе вы не подумали? — почти угрожающе спросил Мажаров.— Это же развращает людей, это наносит нам невосполнимый урон!..

—  Это не входило в задачу, которая была мне поручена,— тихо ответил прокурор, и впервые за все время, пока он говорил, губы его скривились в легкой ухмылке.— Моральный ущерб пока ни в какой документации не отражается, мы такой учет не ведем...

Прокурор снова загремел стулом, устраивая свои длинные ноги под столом, и все терпеливо ждали, когда он усядется.

«Ну что, товарищ Мажаров, получил наглядный урок? — злорадно подумала Ксения, почти не сознавая, что ей скорее надо огорчаться, чем желать поражения этому человеку, вступившемуся за черемшанцев.— Ты рассчитывал, что все тут рухнет перед твоей логикой? Что достаточно быть правым, чтобы победить Коробина? Наивный идеалист и донкихотишка!»

—  Нашли кого проверять по бумагам! — опять подал зычный голос Дымшаков.— Да Аникей со своим бухгалтером так все подчистят, что сто ищеек не разнюхают!.. Сколько у нас этих проверок было — не сосчитать, а он из любой свалки вылезал непомятый, потому что ничем не брезговал — давал сухим и мокрым.

—  Да как вы смеете! — нелепо взмахивая над столом огромными ручищами, крикнул прокурор.—Что за гнусные намеки?

—  Я о вас ничего худого не говорю, я про то, как раньше было! Вы лучше вот что скажите: почему одному Аникею вы больше верите, чем всем колхозникам? Для какой надобности вы этот гнилой столб подпираете?.. Он же все едино завалится, как бы вы его ни спасали. Или он вам люб потому, что сделает все, что ни попросите? Тогда еще есть резон его держать — он, если потребуется, ни на что не посмотрит, родную бабу па мясопоставки сдаст!..

Кто-то, но выдержав, хохотнул, но Коробин повел вокруг холодным взглядом, и смех мгновенно угас. И тут неожиданно выскочил к столу гневный и красный Лузгин, хрипло и тяжело дыша, хватая воздух широко открытым ртом.

—  Вы как хотите, а я больше терпеть не желаю! — гаркнул он, но, словно испугавшись своей дерзости, потоптался у края стола и сразу понизил голос до шепелявого злого присвиста.— Сказал — не желаю, и баста!.. Мочи моей нету слушать эти поклепы!.. Если мер не примете, я на него в суд подам! Хватит, нахлебался досыта!..

—  Кто давал тебе слово, товарищ Лузгин? — с угрожающей вежливостью поинтересовался Коробин, хотя в душе, видимо, был доволен, что, вмешиваясь в спор, черем-шанский председатель на время как бы разряжал обстановку, снимал остроту тяготившего всех напряжения.— Ты что, рассчитываешь, что мы накажем только тех, кто сорвал собрание, а тебя погладим по головке за все твои художества?

—  Да какие такие художества, Сергей Яковлевич? — жалостно застонал Лузгин, почти ложась грудью на стол.— Конечно, я тоже не без ошибок работаю... Но я же учитываю вашу критику... Я стараюсь, чтоб как лучше, чтоб все по-хорошему... И для народа была польза, и для государства нашего!

—  Народ! Много ты о нем думаешь! — задыхаясь от нежданно охватившей его ярости, закричал Коробин и рывком швырнул на стекло пачку карандашей.— Окружил себя подхалимами! Родней! Разными там подпевалами! Расплодил обиженных и недовольных, а мы должны всякий раз тащить тебя за уши из очередной ямы, куда ты провалился!.. Ты что думаешь, мы будем век с тобой нянчиться? Что ты такой уж незаменимый деятель, да?..

—   Я вообще считаю, Сергей Яковлевич, что мы слишком многое прощаем товарищу Лузгину,— неожиданно подал голос третий секретарь райкома Вершинин и зарумянился, как девушка, словно стесняясь своего неуместно-

го выступления.— Он там, видимо, всех подмял под себя, парторг Мрыхин и слова при нем не имеет... Ну вот ска-жите по совести, товарищ Мрыхин,— Вершинин полуобернулся к черемшанскому парторгу,— считается он с вашим мнением или мнением других коммунистов? Или вы забыли, кем вы там являетесь?..

—  Конечна, трудности у нас имеются.— Мрыхин привстал, тиская в руках облезлую шапку.— Не без этого...— Он то оглядывался на грозно насупленного Коровина, то пугливо озирался на Лузгина.— Мужжк он, известное дело, горячий... Но мы, так сказать, работаем пока в контакте...

—  Из одного горлышка бутылки пьют, потому и в контакте! — не выдержав, громогласно отозвалась Любушки-на.— Он же не просыхает, а мы его в вожаках партийных держим!.. Э, да что там! — Она досадливо махнула рукой.— Истинно говорят: пьяный — он хоть проспится, а дурак — никогда!