Едва мы вышли из гравитакси и сделали несколько шагов, как робот-декоратор, подновлявший фасад музея справа от входа, внезапно кинулся на нас, угрожающе размахивая манипуляторами. Мне приходилось слышать, что у роботов изредка случаются короткие замыкания в мозгу, но видеть такое еще не доводилось. Не ожидавший нападения, я не сразу догадался включить поле.

Робот ударился о невидимую преграду и замер. К нему подскочил неизвестно где бывший до того растяпа-техник, открыл панель на металлической груди и вынул двигательный блок.

— Ради бога, извините, джентльмены! — оправдывался он. — Глазам своим поверить не могу, никогда с моими роботами такого не случалось!

— Вы здесь как раз затем, чтобы подобное не случалось вообще! — ледяным тоном заметил Холмс, и мы вошли в музей.

— Холмс! — возбужденно произнес я. — Это наверняка неспроста!

— Возможно. — Холмс не стал развивать тему. — Во всяком случае, застать нас врасплох не удалось.

Знакомый робот-служитель по-прежнему разъезжал в зале, где был выставлен денебский кристалл. Холмс показал служителю снимки Боуэна и Эмери, незаметно сделанные мной во время нашей единственной встречи.

— Этого господина я видел в музее дважды, — сказал робот, взглянув на снимок Боуэна.

— До четвертого мая или после? — поинтересовался Холмс.

— После.

— Он подходил к кристаллу?

— Подходил, но надолго не задерживался.

— А второе лицо тебе знакомо?

— Нет, сэр.

— Кстати, долго ли еще здесь будет экспонироваться денебский кристалл?

— Сожалею, сэр, но через два дня музей временно закрывается. Я сам узнал об этом только сегодня.

— Вот как? А причина?

— Не могу знать, сэр. Таково распоряжение директора.

Мы отправились к директору, но вразумительного ответа от него не добились. Он ссылался на какие-то туманные обстоятельства и намекал, что сам является человеком подневольным.

— Подведем некоторые итоги, — сказал Холмс, когда мы вновь оказались на улице. — Боуэн здесь был. По-видимому, он незаметно для служителя и установил возле кристалла приборы наблюдения. Но уже после того, как в музее побывал Иглтон. Очевидно, узнав из газеты о «чудачестве» профессора, Боуэн, как и мы, связал одно с другим и решил, что тот, кто пойдет по следу Иглтона, непременно окажется возле денебской диковины.

— Вот видите, — сказал я, — выходит, что Иглтона запрограммировал все-таки не Боуэн!

— Я, как и вы, почти не сомневался в этом, Ватсон! Но любая догадка требует подтверждения фактами. Что же касается скорого закрытия музея, то это, вероятно, заслуга «Суон Минералз». Только могучая и влиятельная компания может оказать такое давление на государственное учреждение. Вероятно, боссы «Суон Минералз», прочитав заметку Эмери, забеспокоились и решили под надуманным предлогом изъять кристалл из экспозиции. А может, и еще кое-что. Иначе зачем закрывать целый музей?

— Так как же мы поступим, Холмс?

— Подождем до завтра, Ватсон! Полагаю, мы закончим это дело раньше, чем кристалл исчезнет из музея.

Придя домой, я взялся было за медицинский справочник, который начал изучать вчера, но вскоре отложил его. Мне не давала покоя личность профессора Иглтона.

Это был явно незаурядный человек, и то, что случилось, вероятно, могло произойти лишь с ним одним. Наконец я подошел к компьютеру, вышел в Сеть и сделал заказ на последнюю книгу Иглтона. Разумеется, она уже вышла: в двадцать втором веке почти не существовало промежутка между написанием книги и ее изданием.

Труд назывался «Инопланетные минералы: неведомый мир». Книга захватила меня с первых страниц. Действительно, передо мной открылся незнакомый, чарующий мир. Средний землянин, поглощенный своими заботами, не находящий времени, чтобы поднять голову и взглянуть на звезды, даже вообразить не может, какие сокровища ждут его там. Вероятно, если бы Иглтон не был ученым, он мог бы стать поэтом. Чего стоило хотя бы такое описание: «Линделлит с пятой планеты Веги — это язычок живого солнечного пламени, скованный гранями безупречной призмы и рвущийся наружу, чтобы, разбив стены своей хрупкой тюрьмы, брызнуть во все стороны струйками расплавленного золота»! Кристаллы были для Иглтона не механическими конгломератами прихотливо соединенных частиц, а чуть ли не живыми существами.

И главной своей задачей, как мне показалось, он считал превращение всех людей в восторженных романтиков, благоговеющих перед величием природы.

Я «глотал» страницу за страницей, и тут раздался звонок в дверь.

— Вам посылка, сэр! — объявил могучий робот-почтальон, внося в прихожую кубический ящик, доходящий мне до пояса.

— От кого? — поинтересовался я.

— Не могу знать, сэр! — гаркнул почтальон.

Я отпустил его и вскрыл ящик. Там оказались искореженные обломки небольшого робота. Создавалось впечатление, что бедняга попал под кувалды луддитов[1], неизвестно откуда взявшихся в этом благополучном и сытом веке. Я поворошил рукой в груде лома и вытащил нижнюю панель с маленькими колесиками. Передо мной, без сомнения, находились останки служителя музея! К панели был прикреплен пластиковый прямоугольник. На нем чернело семизначное число. Это мог быть только номер инфобраслета!

Все было ясно. Робота наказали «за болтливость», а мне предлагалось позвонить тем, кто его уничтожил, и пообещать не заниматься больше «денебским делом». Иначе меня, очевидно, ждала участь робота-служителя.

Номер, как я заподозрил, был «подпольным», незарегистрированным. На всякий случай я взял справочник и убедился, что не ошибся. Эти люди предпочитали не оставлять следов.

Немного подумав, я все же решился позвонить.

— Мистер Ватсон? — осведомился незнакомый хрипловатый голос. Экран остался темным.

— Может, вы все-таки покажетесь? — произнес я.

— Пока это ни к чему. Ватсон! Вы умный человек и наверняка уже все поняли. Нам необходимо встретиться и в последний — подчеркиваю! — в последний раз попробовать договориться. Иначе… — Он многозначительно не закончил фразу. — Так где вам удобнее?..

— В музее, — как-то сразу, не задумываясь, ответил я. — Завтра, в десять часов.

— Хорошо. Но учтите, что с нами надо играть честно.

До встречи! — Видеофон замолчал.

Я немедленно включил особую систему, исключающую подслушивание, и связался с Холмсом.

— Это опасно! — встревожился мой друг.

— Но вряд ли у нас будет лучшая возможность взглянуть преступникам прямо в лицо.

Холмс задумался.

— Вы правы, Ватсон. Что ж, рискнем. Я позабочусь о том, чтобы вашему визави был приготовлен достойный прием. А вы не забудьте надеть пояс-генератор. Да, Ватсон, похоже, я начинаю стареть! Мне казалось, что все подслушивающие устройства в музее обезврежены.

Но, видимо, что-то осталось и о нашем последнем разговоре со служителем стало известно.

Я пришел к месту встречи не в десять часов, а в полдевятого. Мне хотелось походить по залам музея, пока он еще не закрыт.

Денебский кристалл все так же мерцал трепетным голубым светом. Я полюбовался им и перешел в шестой зал. Как-то само собой вспомнилось, что Иглтон был здесь один, без Эванса.

«Может быть, это сыграло какую-то роль?» — подумал я, подходя к карте звездного неба. Она была сказочно красива. Фон состоял из пластинок черного стекловидного минерала, а звезды изображались яркими желтыми, красными и голубыми камешками. Я нашел голубой кристаллик, обозначающий Денеб, и улыбнулся ему, как старому знакомому.

И вдруг в мой мозг, словно скальпель хирурга, вошла чужая мысль — необыкновенно мощная и отчетливая, мгновенно завладевшая всем сознанием. Это был зов о помощи неких существ — бесконечно отличающихся от меня, но также наделенных разумом, любящих жизнь и страшащихся смерти. Да, денебские кристаллы — эти колоссы, состоящие, казалось, из застывшей небесной голубизны, были разумны! И они гибли — тысячами, десятками тысяч, отдираемые от взрастившей их почвы атомными экскаваторами «Суон Минералз».