Шел легкий снег, и было видно, как поезда отходят от перрона, мигая красными зрачками в темноте. Шел легкий снег, и здание вокзала тяжелой каменной медузой распласталось на площади. Шел легкий снег, и Савелий спрыгнул с подножки автобуса. Чужой город встречал его равнодушной тянущей пустотой. Силуэты домов светились тусклыми пятнами окон. Ночь обволакивала холодом и молчаньем. Под ногами всхлипывала бурая невнятная масса. Савелий вошел в зал ожидания, где на коричневых скамейках мерзли одинокие люди, спокойно ожидая. Подойдя к кассе, Савелий наклонился и спросил, а есть ли билет до Внешнего. “Плацкартный”, – буркнула кассирша. Заплатив рубли, он спрятал в бумажник кусочек плотного картона и отправился в станционный буфет, где съел яйцо под серым майонезом и выпил бледно-желтый напиток; на стене висел плакат: “Когда вы пьете чай стаканчик добром вы вспомните меня я друг ваш русский самоварчик всегда готов служить вам я”, но чай был чуть теплый и невкусный. Потом Савелий проверил расписание, оставалось часов шесть, и он присоединился к сидевшим в зале ожидания неизвестно чего, а ночь морозом оковала стекла, и ветер шепотом скитался по дороге, и легкий снег заштопывал все дыры. Савелий сел на деревянную скамейку, попробовал уснуть, но холод, кусая пальцы, проползал змеею. Савелий встал и подошел к окну. На улице взвивалось и свистело. Савелий коленками прижался к батарее, что находилась под мраморным унылым подоконником, затем повернулся и опустился на корточки, согревая спину и ягодицы, вернулся на скамейку и задремал, когда продрог – проснулся, но к батарее другой какой-то бедолага придвинул чемодан, и скособочившись на нем, угрелся. Савелий принялся ходить по залу, подпрыгивая и приседая. Так ночь прошла и сдвинулась, и утро протиснулось сквозь щели облаков. Савелий вышел на перрон. Пустынно, тихо, только вдалеке позвякивали в небе провода ненужных электричек, и, длинный, как печаль, промчался товарняк; Савелий сосчитать хотел вагоны, но сбился. Томительное время проплывало, но вот и стрелки встали, как мечталось, и поезд застучал и появился. Савелий нетерпеливо притаптывал на месте, предвкушая, как он войдет, и ляжет, и в тепле уснет на верхней полке, но поезд вдоль перрона проскочил, прочь унося и окна с занавесками, и тех счастливцев, которые за ними восседали, и пили, пели, уезжая в края нездешние, туда, где хорошо, нас оставляя оторопелых, с разинутыми удивленно ртами: а вы куда, а как же мы, а как же? Ничего не понимая, Савелий кинулся внутрь. Вокзал был мрачен и безлюден. Под сводчатым высоким потолком качался металлический круг люстры. На одной из стен видны были остатки фрески – какой-то человек в плаще лиловом и всадники. Под ногами хрустела каменная крошка, и при каждом шаге взлетали пыль и снег, свободно падавший сквозь темные проломы в крыше. Савелий подбежал к кассе. Закрыто. Забарабанил решительно в окошко администратора, оттуда высунулось заспанное женское лицо, сказало, что вот уже пять лет, как поезда проходят мимо, и нечего шуметь, и прекратите хулиганить, а то позову милицию, Вася, Вася, иди сюда, тут хулиган пьяный. Савелий выбежал на улицу. Шел легкий снег, и ранние прохожие неспешно подходили к остановке и ждали сумрачно и зябко, когда придет автобус.

Когда Степан Иванович выдвинул ящик письменного стола, то от неожиданности чуть со стула не свалился: в ящике, среди бумаг и карандашей, сидела буква. Никогда не было у Степана Ивановича в квартире никакой обычной мерзости – ни тараканов, ни муравьев, даже мух, даже комаров, изводивших летними ночами всех его сослуживцев и знакомых, – не было, и вот на тебе, буква завелась. Сидит и не убегает, только лупится бусинками глаз. Степан Иванович медленно протянул руку. Буква доверчиво вскарабкалась к нему на ладонь – маленькая, мохнатенькая, гладкая, с длинными сиреневыми усами и тремя кривыми ножками. Степан Иванович осторожно погладил букву по спине. Буква зажмурилась и ласково лизнула его большой палец. Отпустив букву обратно в ящик, Степан Иванович встал и пошел на кухню. На кухне жена Катя гремела посудой; с шумом хлестала из крана вода. Степан Иванович взял лежавшее на тарелке яблоко и откусил. “Там у меня эта, проговорил Степан Иванович, тщательно пережевывая, – буква такая, ну, маленькая”. – “Чего?” – жена Катя громыхнула жестяной крышкой кастрюли. “Буква, говорю“, – Степан Иванович проглотил пережеванную яблочную массу. – “Булка?” – Да нет, буква”. – Какая букса?” – “Буква, понимаешь? Бук-ва!” – “Какая еще бурка?” – жена Катя повернулась к раковине спиной и пристально посмотрела на Степана Ивановича. “Бу-к-ва!” – Степан Иванович произнес громко и внятно, старательно артикулируя каждый звук. – “Да выкинь ты эту чурку и не мучайся”. – “Тьфу ты!” – Степан Иванович выбежал из кухни, с лязгом захлопнув дверь. Немного успокоившись и подумав, он позвонил знакомому писателю, обоснованно решив, что уж писатели о буквах знают всё: откуда они приходят, как себя ведут и чем их кормят. Степан Иванович вдруг понял, что всю жизнь мечтал иметь ручную букву.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.