- Снегов? – консьерж что-то проверил у себя в компьютере и указал на стену за моей спиной. – В восьмой бокс положи.

Прямо напротив входа в лобби здания находился проход к лифтам, а стены по обе стороны от него занимали большие боксы для кореспонденции. Только с моей, меньшей стороны нумерация заканчивалась на пятьдесят четвертом, так что в общем их было, наверное, не меньше полутора сотен.

Я понятия не имела, который из боксов принадлежит “Рельефу”, а потому довольно сильно удивилась, когда Чешко, прибывший минут через десять, вскрыл именно этот ящик.

- Опять его ребята сюда приходили, – буркнул он, увидев тетради. – Доиграется ведь, идиот. Идем, Вика. Паспорт у меня в сейфе.

Удивило меня, конечно же, не то, что “Рельефу” принадлежал бокс с каким-то конкретным номером. Удивило меня открытие, что Ал, оказывается, преподает в консерватории, как и Шес. Он ни полсловом не обмолвился мне об этом факте. Более того, я вообще не знала, что кроме музыцирования у него есть ещё какая-то работа. Да я даже не знала, что он эту самую консерваторию заканчивал! Он что-то говорил о музыкальном училище, но не более того.

К тому же, крайне странным показалось мне, что его студенты сдают свои работы в почтовый ящик “Рельефа”. Ведь студия самого Снежного располагалась не просто не в этом здании, она вообще была в другом районе Москвы, часах в полутора езды отсюда.

Шанса спросить Ала о случившемся как-то не предоставилось, а потому я с интересом подняла тетрадь.

“Московская государственная консерватория имени Чайковского” гласила надпись вверху. А ниже шли списком название курса – гармония, код группы, кафедра, номер тетради и имя преподавателя – Снегов...

Я перечитывала три раза, прежде чем поверила собственным глазам. Преподаватель – Снегов Алексей Владиславович.

Алексей.

Алекс.

Алекс, чтоб я так жила!

“Некий Снегов А.В.” – вот, что нарыл Егор, пока я кусала ногти после первого свидания с Алеком.

Снегов А.В., ни больше и ни меньше. Только это. Всё остальное – исключительно и только мои домыслы.

Не брюнетка? Конечно же он не брюнетка. Он брюнет, мать его!

Кто, ну кто мне сказал, что это именно Ал?

У меня закончились какие-либо другие эмоции, кроме будоражащего кровь, безудержного веселья, граничащего с истерикой. Я хохотала как самая примерная клиентка психдиспансера.

Господи, какая же я дура...

Ведь давно же уже поняла, что, если не пытаться насильно приклеить кобыле заячьи уши, Ал походил на Алекса не более, чем дубовый пень на платяной шкаф. Состав, вроде, тот же, но во всём остальном...

С чего я взяла, что это именно маска? Почему так настойчиво пыталась её снять? Да я не снять её пыталась, а заставить его нацепить другую. Бесилась, что он не хочет быть со мной Алексом. А кто сказал, что он и есть Алекс? Я. Только я сама.

Так кто из них Алекс, мой снежный барс, – Снежный или Шес? Да без понятия! Без малейшего, хоть вот такусенького понятия. Оба подходят. И оба не подходят.

И с кем же я встречаюсь сегодня?

Истерика прекратилась так же внезапно, как и началась. Я встречаюсь с Алексом. Точка. Моё открытие не меняло абсолютно ничего. Если это Шес, что ж – это будет Шес. Главное, чтобы на встречу пришел именно Алекс, а не Шес. Шесом я пресытилась. И с Шесом, в отличие от Снежного, я не смогу дружить. Он слишком серьёзен для друга, слишком проникает под кожу.

Но один вопрос требовал прояснения прямо сейчас, поскольку занимал мои мысли уже больше двух месяцев. И я направилась на шум голосов из комнаты гитаристов.

Хан сидел с ногами на своем любимом широком кресле и явно любезничал с женой.

- Козявка, – мурлыкал он с абсолютно незнакомыми мне интонациями, – я соскучился. Ну давай забросим Тёмку к моим на сегодня, а?

Заметив меня он приглашающе махнул рукой и вернулся к телефонному разговору:

- Тут Витка пришла. Судя по боевому виду, настроена решительно. Юла, я перезвоню? Ага, передам.

- Тебе привет от Юльки, – это уже ко мне. – Это ты хохотала?

- Ага, я.

- Отсыпешься?

- Да это личное, – отмахнулась я и протянула ему тетрадь, осторожно прощупывая почву. – Я свои вещи собирала и наткнулась вот на это. Алёша не искал часом?

- Вот, балбес, – ругнулся Хан, едва взглянув на протянутое, и пояснил: – Он вчера до усырачки спорил с деканатом, что тетрадей было только пять. Оставь у себя. Вечером, когда на вокзал поедете, отдашь.

Бинго. Значит, точно Шес. Именно он должен был отвезти нас сегодня к питерской “стреле”.

- Слушай, – приступила я к тому, зачем, собственно, и пришла, – и всё же, объясни мне, как из Алексея получился Шес?

- Он тебе не рассказывал, что ли? – удивился Хан. – Зря, такая история прикольная. Он лучше всех её рассказывает.

- А ты можешь?

- Да могу, конечно. Это забавно. У нас в компании, на самом деле, не один Алекс, а целых три. Лёшка Снегов, ещё один Лёшка, Демьянов, – тоже наш с Шесом друг детства и тоже с одного двора, ну и, собственно, Сашка Снегов. И вот в подростковом возрасте взбрела им всем в голову блажь быть Алексами.

- И как вы их различали?

- Да никак, – хохотнул Хан. – Ты же понимаешь, что на одну небольшую компанию три Алекса это перебор. А Шес ещё с детства любил всем клички придумывать. Он и решил тогда, что Саня будет Сашесом, а Демьянов – Лёшесом. Клички прилипли и одно время мы их именно так и называли. А потом Сашка начал эти свои фортели с вертушкой. Вряд ли то, что он творил в то время, можно назвать ди-джеем, но скромностью пацан никогда не страдал и, едва засветившись в каком-то клубе лет в пятнадцать, пожелал именоваться не иначе, как Алексусом.

- Как? – хихикнула я.

- Алексус, – важно повторил Хан. – Можешь ржать, не стесняйся. Мы ржали почти год, пока ему не исполнилось шестнадцать и он подписал свой первый контракт.

- В шестнадцать?! – ахнула я.

- Ага. Мальчик гений, что ты хочешь. Можно было бы подписать раньше – подписали бы, не сомневайся. Его и так чуть ли не на улице караулили с бумагами. Так вот, первое, что сказал ему менеджер – тот, что был ещё до Гудвина – избавиться от этого идиотского прозвища.

- Я его понимаю. Алексус... С ума сойти. Откуда выкопал только?

- Да черт его знает. Короче, Алек к акту “избавления” подошел со свойственным ему креатизмом и на вечеринке по поводу подписания контракта торжественно вручил Лёшке Демьянову дарственную на “Алексуса”. Мы посмеялись и продолжили шутку – Демьянов на месте накропал дарственную Шесу на “Лёшеса”, а Шес – Алеку на “Снежного”, а именно такая кличка была у него с детства.

- С ума сойти. Вот юмористы!

- Самое смешное, Вика, что все эти подаренные прозвища прижились. Демьянов и по сей день Лексус, его даже суровые мужи МУРа, где он работает, так называют. Алека под именем Снежный знает весь мир. А Лёшес превратился в Шеса.

Вот такая история оказалась. Немного смешная, немного милая и полностью в их духе. Хорошо, наверное, иметь друга, который носит перед всем миром подаренное тобой имя.

====== Глава 35 ======

К свиданию с Алексом я подошла без того фанатизма, что сопровождал аналогичный повод с Алом.

Возможно, потому что Алекс, кем бы он ни был, наверняка знал меня как облупленную и видел и сонную с опухшим лицом по утрам, и потную как мышь после выматывающих многочасовых репетиций, и с поплывшим гримом после концертов. Какой смысл строить из себя королеву бала, представ прежде замарашкой?

А возможно, потому что и свиданием-то это не было.

Честное слово, я до последнего не была уверена, как отреагирую. Влюблена-то я в Алекса влюблена, как кошка влюблена, но что произойдет с этим чувством, когда его предмет обретет лицо?

Если им окажется Алек, что возобладает – любовь к Алексу или теплое, но лишь дружеское отношение к Снежному? А если это Шес, смогу ли побороть робость и раздражение, испытываемые мной по отношению к ударнику?

В том, что сам Алекс настроен далеко не на дружбу, я практически не сомневалась. Достаточно было внимательно перечитать ту песню, что он прислал. Такая смесь отчаяния и надежды, сомнений и решимости просто не может сопровождать дружбу.