- Ну я тоже вроде как извиняюсь, – прохрипел Дэн.

- Рыжий, – скривился ударник, – я из-за тебя полночи не спал. Купи себе совесть со следующего гонорара или я тебя кастрирую, как кота. Тц, молчи, – вскинул он руку, заметив, что вокалист собирается ещё что-то сказать. – Не напрягай связки, ещё не хватало, чтобы у тебя совсем голос пропал.

- Ладно, – дал отмашку Хан. – На сегодня и правда хватит. Что-то мы все не в той кондиции. Завтра в восемь? Вика, ты как? К восьми успеваешь?

- А можно в девять? – попросила я.

Черт, что ж с Данькой завтра делать? Опять привести его на репетицию, что ли? Шес меня сразу убьёт или сначала будет пытать? Или есть всё же шанс, что он согласится провести с мелким ещё один день?

- Хорошо, значит в девять, – легко согласился Хан и остановил собирающегося уйти Шеса. – Ты когда возвращаешься?

Возвращается? Откуда? Он что, собирается куда-то уезжать?

- Думаю, послезавтра, – чуть задумавшись, ответил тот. – Отчитаю и сразу назад. Два дня продержитесь, не убив друг друга?

- Да ладно тебе, – гитарист шутливо боднул приятеля в плечо и подтолкнул его на выход. – Пошли Шэку попугаем, а то что ж, нам только друг на друга орать? Дим, ты идёшь?

- Нет, я ещё останусь немного, – гитарист вернул свой инструмент на стенд, отключил усилитель и взял в руки обычную старенькую гитару, всю поцарапанную, в ярких наклейках и чьих-то автографах. – Мне этот риф покоя не даёт.

- Дэн?

- Да, я с вами.

- Вика?

- Я... Я сейчас, – если честно, мне бы хотелось переговорить с Ханом, но и эльф тоже подойдёт, наверное. – Вы идите, я потом.

- Тогда до завтра! – кивнул басист и компания покинула студию.

Буквально через несколько секунд со стороны лестницы на первый этаж донеслось громогласное ударника:

- Шэка? Катод ты мой косорукий, светодиод ненаглядный... Ау? Выбирай, радость моя, куда тебе лампочку Ильича втыкать!

Господи, какие же они ещё дети временами!

Вроде серьёзные мужики, успешные, упорные, умные... Да, без мозгов да без упрямства так подняться, как они, вряд ли возможно. Смотришь, как они с той же прессой общаются и диву даёшься – это те же самые люди?

Вот этот уверенный в себе, собранный, немного хмурый парень, так жёстко, но в то же время аккуратно и дипломатично пресекающий любую попытку журналистов перейти с профессионального на личное, дуется, что кто-то нечаянно порвал струны на его гитаре?

А вокалист – такой яркий, страстный, зажигающий зрителей одним своим взглядом, одним небрежно брошенным словом. Кто бы мог подумать, что при всей своей ершистости и независимости, он настолько ценит мнение старших товарищей. Может, и огрызается на них время от времени, но по факту – безоговорочно слушается и видно, что доверяет.

Да и Шес, чего греха таить – да, на первый взгляд это излишне самоуверенный и самовлюбленный тиран. Но если потрудиться и попытаться заглянуть под маску, то становится видна и его забота, и желание помочь, и учитывание мнения окружающих. Я, кстати, до сих пор не уверенна, кто у них старший в группе.

Вроде, по всем признакам получается, что Хан. Он и контракты ездит подписывать, и план гастролей заверяет, и с прессой в основном общается опять же он. Вот только замечала я уже не раз и не два, как перед тем, как дать тот или иной ответ, басист наш втихаря, а то и в открытую, советуется с ударником. Да и последнее слово почти всегда за ним, даже если и произносит он его первым. Серый кардинал, вот как бы я его назвала.

Всё у них не как у людей – вокалист ни разу не фронтмен; менеджер, вместо того, чтобы молчать в тряпочку и спокойно отрабатывать свой паёк, держит группу в ежовых рукавицах; тех. персонал имеет право голоса...

Хотя, может всё то, как я представляю себе стандартную рок-группу, тоже не более, чем ярлык, образ, созданный всё той же прессой? А на деле, возможно, у всех это происходит по-разному?

- Ты хотела о чём-то поговорить? – прервал мои размышления гитарист.

Он сидел, лениво откинувшись на спинку дивана, и, прикрыв глаза, тихонько перебирал струны. Мягкая, нежная, какая-то завораживающая мелодия лилась из-под его рук, обволакивая покоем и негой. То поднимаясь вверх, то практически совсем затихая, она словно звала за собой в неведомые дали, навстречу какому-то чуду. Волшебно...

- Это ты написал? – мне правда очень понравилось то, что он сейчас играл.

- Ага... Помогает мне успокоиться и настроиться на нужный лад. Так что ты хотела спросить? – повторил он, не открывая глаз.

- С чего ты взял, что я что-то хотела?

На самом деле, я очень хотела. Собственно, ради этого и задержалась. Но не знала как. Да и не была уверена, как он отреагирует, потому и смутилась.

- Ну, не хочешь, как хочешь, – кивнул он и продолжил перебирать струны.

Нестерпимо захотелось сесть за задвинутое в угол покрытое пылью фортепиано и сыграть с ним на два инструмента. Подходящая партия клавишных уже начала приобретать форму в моей голове, но опять – я слишком плохо его знала. Мало ли, как он может отреагировать на такое бесцеремонное обращение со своим детищем.

- Хочу, – собравшись духом, призналась я. – Дим, ты же хорошо Снежного знаешь, да?

- Ну, можно и так сказать, – согласился он. – Дружили раньше. Да и сейчас, в общем-то, не чужие люди. А что?

- Расскажи мне о нём.

- О Снежном? – почему-то удивился гитарист. – А что о нём рассказывать? Он прозрачен, как альпийский лёд.

- Да? – я б так не сказала. – А мне он наоборот показался очень скрытным.

- Скрытный? Снежный? – хохотнул он и, отложив гитару, повернулся ко мне всем телом. – Да брось! Или ты об Алеке?

- В каком смысле? – почему он говорит о них, как о разных людях?

- Надеты маски часто на людей, то ангел он, а то гремучий змей, – продекламировал Леголас. – Чтоб до конца понять нам человека, порою не хватает жизни всей. Это Розбицкая, – пояснил он. – Алек... Знаешь, Ал из тех людей, что просто не видят необходимости что-то скрывать, поскольку абсолютно не считаются с чужим мнением. Вот ты бы стала скрывать что-либо от, скажем, амёбы? Какое тебе до неё дело? Он не скрывает, Вик, он умалчивает. Снегов тот ещё манипулятор.

- Ты прямо каким-то исчадием ада его рисуешь, – нахмурилась я.

- Нет, – хохотнул он. – Что ад, что рай – это не про Алека. Он не плохой и не хороший. Он просто на своей волне. Захочет помочь – поможет, даже просить не надо. Не захочет – черта с два заставишь или уговоришь. Если он на твоей стороне, лучшего друга и желать невозможно. Проблема в гранате.

- В чем, прости?

- В гранате. Ал как обезьяна с гранатой. Никогда не знаешь, куда она её бросит в следующий момент, – Дима замолчал на секунду, как будто что-то вспоминая, и продолжил: – Всё очень просто – есть его мнение, а есть неправильное. Если вовремя понять это и не пытаться увидеть в его словах и действиях то, чего там нет, с ним вполне можно иметь дело.

- То есть, – уточнила я, немного ошарашенная такой, крайне неожиданной для меня, оценкой Снегова, – ты хочешь сказать, что ему просто на всех плевать?

- Ты опять пытаешься подогнать его под общепринятые понятия, – отрицательно покачал он головой. – Нет, конечно. Ал и дружить умеет, и любить, если тебя именно это интересует. Просто, если Ал считает кого-то своим другом, он так прямо и скажет. А попытки решить за него, на основании того лишь, что он подпустил тебя чуть ближе, чем остальных, заканчиваются весьма плачевно.

- И многих он считает своими друзьями?

- Друзья? – задумался он. – Да черт его знает. Шес, пожалуй. Ну, может ещё Ромка твой. И то, я не уверен насчет Ромки. Есть люди, которые ему важны – родители, тот же Хан. Даже не важны, хм... не знаю, как это правильно сказать. Поверь, он умеет ценить простые человеческие отношения, но абсолютно не умеет подстраиваться под других. Видишь ли, думаю, он просто слишком быстро стал знаменитым, слишком рано окунулся в атмосферу вседозволенности. Он, наверное, и не умеет по-другому.