— Ты больная? Какая проституция? — заржал Ромка.

— Наркокурьер тоже отпадает ввиду моего исключительного топографического кретинизма?

— И не наркокурьер.

— Кого-то надо грохнуть?

— Ну... Можно и так сказать, грохнуть.

Я на секунду обалдела. Я-то в шутку... Нет, не может быть, чтобы Ромка это всерьёз.

— Романыч, это ты о чём сейчас, а?

— Золотце, ты созрела для того, чтоб перестать гадать, и спросила напрямик? Как-то ты рановато в этот раз. Оставалось ещё несколько...

— Боженов! Итак?.. За что деньги?

— За барабаны! — Ромкин голос прямо звенел от восторга. — Классно, правда? Один вечер. Ты меняешь ударника. Штука баксов твоя. Стриптиз по желанию.

— Чего?!

— Шутка!

— Дошутишься! А что играть-то надо? Вряд ли кому-то подойдёт мой, с позволения сказать, репертуар.

— Твой репертуар никого не колышет, поверь мне. Если ты им подойдёшь, они сами научат чему надо.

— Дай мне убедиться, что я всё правильно поняла: кому-то нужен ударник на один-единственный вечер, знание программы необязательно, подходящим платят штуку баксов, не интим?

— Да!

— Романыч, где подвох?

— Какой подвох?

— Это ты мне скажи, какой подвох. Ну давай, давай, колись, сволочь! Это что, какой-то народный ансамбль, и меня заставят надеть кокошник?

— Ну не совсем, но близко.

— Насколько близко, Боженов?

— Ну... Помнишь, мы с тобой ходили в клуб на выступление «Рельефа»?

— Тех московских рокеров? Помню, конечно, такое разве забудешь... Ты как-то очень далеко начал.

— Да не очень. Это они ищут ударника.

— Ахмгмх, — я подавилась во второй раз. — Ромочка, а я-то тут при чём? Ты же знаешь моё отношение ко всяким панкам...

— Во-первых, они не панки. Я, конечно, понимаю, что для тебя все неформалы — панки, но хотя бы при ребятах не говори этого — они не оценят. А во-вторых, Витёк, тебе что, не нужна штука баксов?

Аргумент был убийственный, и с моего согласия Романыч договорился на прослушивание сегодня в полтретьего. А я взяла и надела юбку. До колена. Такую узкую, что видно мои... Ой, дура!

Комментарий к Глава третья, в которой героиня берет слово. * Полигимния — муза музыки.

Эдвард Каллен — герой «Сумеречной Саги» С. Майер.

====== Глава 4 ======

Да что ж за день-то такой, а? Я ещё и проснуться-то толком не успела, а марширующий в ногу ряд пакостей уже выстроился на полквартала. Топают за мной следом и скалятся, сволочи. Хоть бы кофе дали выпить, что ли. Как бы мне пережить этот день, не понеся ещё больших потерь? И так для девяти утра как-то слишком бойко: минус Олежек в удобоваримом настроении, минус завтрак, минус не светящая мне халтурка (а что, у кого-то есть тень сомнения по поводу того, как скоро мне укажут на дверь при нынешней моей харизме?) — и вот, кажется, премия тоже собралась ехидно улыбнуться и помахать ручкой на прощание. И всё это при том, что в плюс можно записать только начинающиеся хандру и пофигизм. Или это тоже в минус? Как сказал бы Ромка, дебет с кредитом не сходятся никак. Даже по принуждению.

Тяжело вздохнув, я вылезла из машины и, одёрнув задравшуюся по самую... э... самые бёдра юбку, влилась в поток опаздывающих в школу подростков. В лицей, тьфу ты, конечно же, в лицей, какая же мы школа? Лицей — это звучит гордо! И непонятно. Я хихикнула про себя и вплыла в широкий вестибюль.

Здание, которое сейчас занимает наше заведение, в прошлом принадлежало одной крупной голландской гильдии. Они торговали мехами и кожей практически со всей Европой. Наверху располагались ремесленные мастерские и склады, а на нижнем этаже — три огромные, отделанные золотом и парчой лавки. Своё разрешение на торговлю купцы получили ещё от Петра и с тех самых пор, вплоть до пришествия приснопамятной советской власти, жили припеваючи, скупая пушнину от финских и наших промысловых и превращая её в очаровательные шубки, муфточки и сапожки, в которых потом щеголяли первые красавицы Европы, Нового Света, да и Руси тоже. Сам императорский двор не чурался приодеться у голландцев.

И все шло просто отлично, пока не заинтересовались ими экспроприаторы от народа. Вдохновлённые харизмазичным картавеньким любителем потаскать брёвна, те решили, что «такая корова нужна самому». Купцов быстренько раскулачили: кого сослали, кого выгнали, а кого и вообще — того. Шубки с сапожками, что не успели раскрасть, пустили в народ, а в самом здании разместили местный комитет молодёжи.

Потом здесь поочерёдно сменялись полевой госпиталь, дом культуры и даже краеведческий музей, пока в середине девяностых здание не выкупил один бизнесмен-альтруист, опять-таки голландский. Теперешнего голландца, правда, в отличие от его предшественников, пушнина не интересовала ни в каком виде, и он, наняв администратора и толпу адвокатов (куда ж без них-то, родимых?) и изъявив желание лицезреть «первоклассную школу» для «несчастных забитых советских детей», свалил назад в свои Нидерланды. Вот только не учёл он ни широты русской души, ни глубины её же наглости. Что случилось позже, думаю, любой постсоветский человек сообразит на три-четыре без малейшей подсказки: здание самым наглым образом приватизировали те самые адвокаты, а голландец, по традиции, остался ни с чем. Круг замкнулся, хищно щёлкнув на прощание, и иноземные любители экзотики с балалайками и медведями в очередной раз убедились, что умом Россию не понять. Другими частями тела, впрочем, тоже.

В вестибюле, как обычно в такие часы, было шумно и тесно. Юные кокетки толпились возле зеркал, поправляя свеженаложенную боевую раскраску и стреляя идеально накрашенными глазками по парням, подпирающим стены и лениво обсуждающим дела насущные — футбол, машины и сиськи. Ребята помладше, в яркой кричащей одежде розовых, оранжевых и зелёных оттенков, с обилием рюшечек, значков и всевозможных аксессуаров, как у мальчиков, так и у девочек, кучковались у лестницы. Странная мода у малышни, подумалось мне. Я, в общем-то, уже привыкла, но всё равно странно. В моё время были только панки и нормальные, ну и ещё, пожалуй, гопники. A теперь куда ни глянь — панки, готы, эмо, битники и чего только ещё... Эти, кажется, анимешники, то есть спецы по мультикам. Ребята обменивались какими-то карточками и яростно спорили, кто круче — страстная юная революционерка Утена или холодный, как Плутон, пилот космического крейсера Хиро.

Протискиваясь сквозь их пёструю стайку, я ненароком подслушала пару аргументов с обеих сторон и чуть не грохнула челюстью о каменный пол. Нет, мы в их возрасте, конечно, тоже взахлёб смотрели мультики и мечтали превратиться в прекрасную русалку Ариэль или покорять моря подобно славному Синдбаду-мореходу. И что скрывать, мечты эти порой приобретали, мягко говоря, романтический характер, но никогда, клянусь, никогда и никому в наше время не могло прийти в голову, что красавица Бэль может возжелать выйти замуж не за мрачного сексапильного заколдованного принца, а, скажем, за Золушку! Или что капитан Врунгель спит и видит, как сорвать с бедного Лома его полосатую тельняшку и брючки-клёш и заставить танцевать фривольные танцы, используя мачту вместо столба. Я с трудом вернула челюсть на место и, решив, что, наверное, что-то не так поняла, двинулась наверх, попутно делая себе зарубку на память поинтересоваться сюжетом мультиков, которые смотрит Даник.

Путь мой пролегал напрямую в логово дракона. В смысле, в кабинет директрисы. Всё равно нет ни малейшего шанса, что моё отсутствие осталось незамеченным, так чего тянуть кота за хвост? Да даже если бы ангелы небесные, заинтересовавшись ни с того ни с сего моей печальной судьбой, спустились бы долу и, представ пред ясны очи Тамары Ефимовны Чёрных, ослепили её блеском своего великолепия, лишив возможности видеть, — даже тогда она безошибочно знала бы, явилась ваша покорная слуга на эту чёртову летучку али нет. А всё потому, что кое у кого слишком длинный язык, чересчур короткий фитиль и неимоверно глубоко запрятанный инстинкт самосохранения. И весь этот набор отнюдь не милых и, без сомнения, далеко не первой необходимости качеств не даёт мне держать рот на замке даже те несчастные двадцать минут в день, что, по идее, должна идти летучка. Тихо, коротко и спокойно. Именно благодаря мне и моим неизменным пяти копейкам все получается с точностью до наоборот.