Зачем нужно было обсуждать это каждый день, никто, кроме, очевидно, самой директрисы, не понимал, тем более что для этого требовалось приходить чуть ли не на час раньше. Но прогулы карались лишением премии, а потому посещаемость мероприятия была почти стопроцентной. «Почти» — это за исключением наших физика и тренера мальчиковой сборной по бейсболу (да, у нас есть и такая, очень неплохая, кстати). Первый представляет из себя настолько несобранного растяпу, неспособного не то что прийти вовремя, а хотя бы запомнить кабинет, в котором идёт его урок, что даже наша мегера оставила попытки привести его в чувство. А второй — до неприличия богатый мужик, парней тренирует в своё удовольствие, и на всякие премии, как, впрочем, и на саму зарплату, ему откровенно начхать. К сожалению, я себе такого позволить не могу, хотя и очень хочется, и я приготовилась умолять, оправдываться и унижаться до последнего. В том, что моё отсутствие не прошло незамеченным, я как-то и не сомневалась.

Тут, пожалуй, надо сделать небольшое лирическое отступление и рассказать, где же и кем я, собственно, работаю. Как вы уже наверняка поняли, я несу свет во тьму, знания в массы, будущее в настоящее — короче, я учительница. Точнее, я несла бы свет и так далее по списку, если бы была учительницей, скажем, русской литературы, или японского языка, или хотя бы биологии. Но нет, я преподаю музыку! В одном из самых элитных питерских лицеев, доступ в который открывается только по предъявлению папиками кошельков не менее пяти сантиметров в толщину, платиновых банковских карт или хотя бы доказательств достаточно близких отношений со власть имущими в этом мире. Учебная программа тщательно планируется таким образом, чтоб и вашим, и нашим. То есть чтоб и всё как у всех, и, не дай Боженька, не мешать бриллиантовым деткам заниматься их бриллиантовыми делами. Я как раз из оперы «как у всех». Кто-то когда-то решил, что элитному учебному заведению по статусу положен олимпийский бассейн, навороченный компьютер на каждую парту, кейтеринг вместо повара, спортивная сборная и преподаватель музыки. Именно музыки, заметьте, а не пения. С какого перепугу и кому именно это надо, оставалось тайной и для меня, и для моего работодателя, но на всякий случай меня таки взяли. Галочка стоит, а вот дальше, так сказать, ваши проблемы.

Ни Бах, ни Моцарт, ни Бетховен моих, с позволения сказать, учеников не интересовали ни вот столечко, и посещаемость в отведённом под это дело кабинете была чуть ли не нулевая. Те же, кто по тем или иным причинам заглядывали на урок, предпочитали заниматься всем чем угодно, только не семью дочерьми Полигимнии*. Девочки оживлялись только при упоминании имени Дебюсси, ставшего очень модным в последнее время благодаря Эдварду Каллену**, ошибочно принимая его за супер-пупер крутую современную поп-звезду и делая жутко смешные попытки притоптывать каблучками при звуках той самой знаменитой Clair de Lune. Парни же за всё время моей работы заинтересовались лишь один-единственный раз — когда у меня юбка зацепилась за гвоздь и с треском разорвалась до самой талии.

Жаловаться кому бы то ни было на столь явное игнорирование расписания не имело смысла. Ещё в самом начале я предприняла парочку таких попыток, но мне вначале мягко, а потом в более доходчивой форме объяснили моё место в школьной иерархии. Получалось, что ниже была только уборщица баба Глаша, и то сезонно, потому как она единолично владела ключами от подсобки, куда можно было сбежать зимой покурить, вместо того чтоб мёрзнуть на крыльце.

Короче, меня всего лишь терпели, не шибко жаловали и были готовы в любой момент поменять на олимпийский бассейн. Я отвечала полной взаимностью, поскольку работа, не приносящая хоть какого-нибудь морального удовлетворения, никогда не имела высокого рейтинга в списке моих планов на будущее, но... Им была нужна галочка напротив графы «училка музыки», а мне — стабильная зарплата. Так что мыши плакали, кололись, но продолжали жевать кактус.

Я как раз наяривала круги на парковке, выискивая, куда бы приткнуть свою престарелую Ниву, когда требовательно зазвонил телефон. Мне всегда казалось, что телефоны звонят именно требовательно. Как будто мы им что-то должны. Никогда не могла заставить себя проигнорировать вызов, даже если хотела. Казалось, что если я это сделаю, то телефон каким-то образом отомстит. Знаю, глупо, но ничего не могу с собой поделать. Он звонит, я отвечаю. Всегда. Наверняка это мегера, не может дождаться, пока сама приду, так не терпится начать разнос. Вот склочная баба! Я с раздражением схватила незатыкавшуюся Нокию, но, взглянув на высветившееся имя, расслабилась и улыбнулась:

— Да? — томно шепчу в трубку, продолжая коршуном кружить между рядами машин. — Знойная страстная брюнетка на проводе.

— Хмм, — закашлялся мужской голос. — И чем же знойная и страстная занимается?

— Ждёт, милый. Терпеливо ждёт, — прыщавый юнец запарковал, наконец, свою колымагу и освободил дорогу.

— А что мой вулкан страстей делает, пока ждёт?

— Ищет, поросёночек, ищет, — да что ж такое-то, а? Откуда столько машин?

— Ну и как? Наша маленькая сексуальная училка готова к сегодняшнему?

— Аха, жду не дождусь, милый. Уж истомилась вся.

— И что, рыбонька моя, ты надела?

— Мммм... Свою самую сексуальную юбочку, козлёнок.

— Ооо! Это которая бежевая и такая узенькая, что видно твои...

— О, да! — наконец-то приткнула показавшуюся вдруг огромной Ниву на чудом найденный пятачок возле самого крыльца.

— Дура, что ли?! — от дикого вопля зазвенело в ухе, и тело предприняло несанкционированную попытку покинуть машину через крышу.

— Ух ты, а громче можешь? А то я вторым ухом ещё немного слышу. Вот оглохну из-за тебя, и как я тогда играть сегодня буду?

— Каком кверху! Если ты в этой юбке сядешь за барабаны, поверь мне, никого уже не будет интересовать, как ты играешь. Ты о чём думала вообще, если не секрет?

О чём думала, о чём думала... О том, что воды нет, завтрака нет, чистой вменяемой одежды нет, зато есть два оболтуса — одному четыре года, другому скоро тридцать четыре. И это ещё большой вопрос, кто из них взрослее.

— Ром, я не специально.

— Юбка на тебя напала и с ножом у горла потребовала её надеть? Ладно, проехали. Привезти тебе что-то из Ленкиного?

Ага, щас! Ещё мне не хватало надевать вещи твоей жены! Откуда я знаю, может, её стервозность заразная? Может, это через одежду передаётся? Нет уж, фигушки.

— Не надо, я что-нибудь придумаю, — ну да, например, повешусь...

— Ладно, тогда в два я за тобой заеду?

— Ага.

— Ну давай. Знойная и страстная, блин, а-ха!

Мда, насчёт юбки я и правда не подумала. Мозги были с утра другим заняты, и вот результат — совсем из головы вылетело, куда я сегодня собралась. А меж тем стоило бы помнить. Впрочем, наверное, я просто не особо верила в реальность происходящего и подсознательно ожидала, что Ромка с минуты на минуту позвонит и скажет: «Ага! Развели тебя, лохушка!». Иначе как-то слишком сюрреалистично это всё получалось.

Романыч позвонил вчера часов в десять вечера, что указывало на исключительную исключительность ситуации. Обычно на звонки ко мне в такие часы его благоверная накладывала вето, а тут даже особо и не выступала, хотя я и слышала её бубнёж на заднем плане. Боженов сразу взял быка за рога:

— Витёк, хочешь штуку баксов за один вечер заработать?

— Ахмгмх, — ясен пень, я подавилась от неожиданности и картинок, которые мгновенно нарисовала моя больная и извращённая фантазия. Уделив каждой из них должное внимание, я аккуратно уточнила: — Боженов, как называется столица Боливии?

— Не понял? Это ты кому?

— Тебе, тебе. Так как?

— Вообще — почему я должен это знать? А в частности — всё ещё не понял. Ты там что, кроссворд гадаешь? Я тебе простой вопрос задал: штука баксов за один вечер, две буквы, так как?

— Я бы сказала, что это зависит. Учитывая, что ты и твой подбородок лично знакомы с кулаками моего брата, я думаю, что проституцию можно исключить, да? Ну разве что ты внезапно двинул с катушек, но небольшой тест с Боливией выявил твою вменяемость.