— Ему ты тоже вены проверял?
— Надо будет — проверю! Блин, как вы меня достали со своими идиотскими шутками! — удовлетворившись результатами осмотра, он оттолкнул от себя руку ударника и раздражённо повторил: — Так что такого вы не поделили с Алом, что ради этого надо было конечности друг другу ломать? И не вздумай заливать насчёт падения — эту сказку мне уже он рассказал. Придумай что-нибудь новое.
— Если скажу, что из-за байка, поверишь? — буркнул Шес.
— Байк? Нет, не поверю.
— Да? А из-за денег?
— Нет. Банально, скучно, ты можешь лучше.
— Баба?
— Баба? Да, баба уже правдоподобнее...
— Я говорю, там баба! — Шес ткнул пальцем в направлении двери, и четыре пары глаз уставились на молодую высокую девушку, выглядывающую из-за плеча только что вошедшего в студию парня. — Романыч, мы по недосмотру заняли помещение вашего местного дома свиданий? Мы, вообще-то, на репетиции своих баб не водим, не то что твоих.
— Закрой пасть, — беззлобно огрызнулся названный Романычем, — здесь дама, — и, выпихнув девушку вперёд, добавил: — Знакомься, кстати, это Витёк. Я тебе про неё рассказывал.
— Витёк? — Шес как-то растерялся. — Витёк?! Это который друган твой? Который ударник?
— Аха, — Романыч самодовольно улыбнулся и подпихнул девушку ещё ближе к обалдевшему Шесу. — Ударник, дорогой.
— Я сейчас вернусь, — прошептал брюнет и спокойно вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь.
— Вот видишь... — повернулся Романыч к девушке, когда его прервал дикий вопль из коридора, прекрасно слышимый, несмотря на наглухо закрытую дверь:
— Да вашу ж мать!
Комментарий к Глава вторая, в которой мы знакомимся ещё с кем-то. * Чад Смит — легендарный ударник Red Hot Chili Peppers.
Том — один из барабанов.
====== Глава третья, в которой героиня берет слово. ======
День не задался с утра.
Вот у вас так бывает — просыпаешься, солнышко светит, травка зеленеет, птичка за окошком чирикает, а ты на всё это великолепие смотришь и думаешь: «Чё раскаркалась, блин»? Не бывает? А вот у меня периодически бывает. И в такие дни я заранее знаю: что бы я ни делала, как бы ни исхитрялась, на какие бы уловки ни шла, будет только хуже. Такое впечатление, что все окрестные неприятности, чуя мой душевный настрой, словно гончие зайца, вылезают из своих норок и липнут, липнут, липнут. От этого моё и без того не шибко радужное настроение портится ещё больше, а гадости, соответственно, радостно усиливают свой напор.
В такие дни хочется просто спрятаться куда-нибудь, желательно подальше и поглубже, и молиться, чтобы поскорее наступило завтра. А ещё лучше — повеситься, потому как никто не обещает, что это самое завтра не будет таким же паскудным и гнусным.
Вот и сегодня, едва разлепив глаза, я поняла, что это один из тех самых дней.
Какое-то время я ещё пыталась игнорировать очевидное, но жизнь быстро расставила всё на свои места. Начнём с того, что в мобильном села батарейка. А потому логично, что будильника не было и я самым беспардонным образом проспала, хотя и собиралась встать пораньше, чтобы в кои-то веки накраситься и уложить волосы. В ванной стало понятно, что, с точки зрения коммунальщиков, среднестатистическому человеку поутру абсолютно не нужна горячая вода. Холодная, впрочем, тоже, как я убедилась, безрезультатно дёргая туда-сюда кран. Кофе закончился, молоко скисло, Олежек доел мою последнюю печенюшку с корицей, хотя вроде как терпеть их не мог, и теперь сидел на кухне, печально взирая на взлохмаченную меня и ожидая завтрак. То, что пожарить яичницу он мог бы и сам, а заодно и на мою долю, братишке в принципе в голову не приходило. Ни-ког-да. Но сегодня меня это особенно взбесило.
Вытащив из холодильника яйца и сыр и разложив их на столе, выразительно ткнула пальцем в сторону плиты и ушла одеваться, спиной ощущая полный недоумения взгляд. Стирка, благополучно забытая с вечера, естественно, сама себя не развесила и не высушила, а потому пришлось натягивать узкую юбку до колена, которую я терпеть не могу. Вообще-то, сначала руки потянулись к джинсам, но, представив лицо директрисы при виде такой вольности («Что вы себе позволяете? У нас, между прочим, приличное заведение!»), я с видом великомученика, идущего на плаху, взяла это гламурное орудие пыток. К ней же ещё и туфли на каблуке придётся обувать! Ну за что мне это?
Олег с укором хлопнул входной дверью, давая прочувствовать всю глубину моего падения в его глазах и поднимая вопрос, а светит ли мне вообще сегодня завтрак. Проведя нехитрый расчёт с помощью часов, тех частей мозга, работа которых не зависит напрямую от уровня кофеина в крови, и какой-то матери и придя к крайне неутешительному выводу, я поплелась будить Даника. Заспанное четырёхлетнее сокровище, не открывая глаз, лягнулось, безошибочно попав по коленной чашечке, и, перевернувшись на другой бок, сладко засопело дальше. Так захотелось прилечь рядом и, послав всё к чёрту, прижать его сонное тельце к груди и поваляться так ещё хоть полчасика. Но... нельзя. Служба зовёт, так сказать, и, хотя меня там явно никто не ждёт, попробуй только опоздай. Я аккуратно потянула одеяло на себя.
— Сыночка, вставай, солнышко.
— Нет!
— Сыночка... Уже утро, хороший мой. Зайчики вон проснулись.
— Вот пусть они и встают.
— Данечка, ты в садик опоздаешь.
— Хорошо.
— Даня, подъём!
— Ну мама!
— Не мамкай! Давай, давай, поднимайся!
— Нет!
Наверное, стоит предупредить, что сонный Даник страшен. А так как просыпается он всегда с трудом, вне зависимости от того, когда лёг, то можно сказать и по-другому: Даня страшен по утрам. Каждый раз одно и то же: заспанная рожица скорчивается в угрюмую гримаску, крохотные кулачки упрямо сжимаются, и это маленькое чудовище начинает говняться. Долго и со вкусом. Так с какой радости сегодняшний день должен был стать исключением? А ни с какой! Он и не стал.
Едва разлепив свои голубые глазёнки, сын включил положение «не хочу». Не хочу вставать, не хочу умываться, не хочу чистить зубы, не хочу банановый йогурт. Клубничный есть? Да? Тогда не хочу. Шоколадный есть? Нет? Тогда хочу. Не хочу булочку, не хочу хлопья, не хочу одеваться, не хочу обуваться, не хочу в садик, не хочу...
— Данила, по жопе хочешь? — сегодня я тоже не отличалась особым терпением.
— Не ха-а-а-ч-у-у!
Кое-как впихнув его брыкающуюся и ноющую тушку в спортивный костюм, я буквально вывалилась на лестничную клетку. Пока мы ждали лифт (который, о чудо, работал), Даня наконец понял, что отвертеться не удалось, и, угомонившись, взял меня за руку. Из подъезда мы выходили уже спокойные и оживлённо щебечущие о зайчиках в живом уголке детсада. Вездесущим и всезнающим бабулькам на лавочке вместо ожидаемого ежеутреннего концерта пришлось довольствоваться моей мордой кирпичом: «А? Что? Крики? Детские? Нет, не слышали... Может, вам послышалось? Хотите, лора хорошего посоветую? Ну, до свиданья, Полина Аркадьевна, до свиданья».
На этом, правда, мои пять минут везения закончились. Потому что Даня вдруг изъявил немедленное желание съесть тот клубничный йогурт. Пришлось заезжать в супермаркет, потом отмывать от розовой гадости ребёнка, меня и машину, потом десять раз целоваться на прощание, потом ещё раз и ещё раз... Надо ли говорить, что на работу я таки опоздала?
Оделив своим вниманием все питерские пробки и два раза чудом избежав аварии, без пятнадцати девять я наконец-то добралась до места моих ежедневных пыток. Первый урок начинается в девять, а мой так вообще в пол-одиннадцатого, так что, по-хорошему, я не только не опоздала, а у меня даже оставалось время на утренний кофе. Но! Это же по-хорошему, к моему случаю не применимому.
Наша директриса в прошлой жизни была, наверное, командиром воинской части, поскольку просто не могла себе представить начало дня без боевого построения ака летучка. И ладно бы, было о чём говорить, а так каждый раз одно и то же: Иванову плохие оценки не ставить — его папа дал денег на ремонт актового зала, Петрова не вызывать — его мама в ГорОНО, Сидорову с уроков не выгонять, ибо... Фамилии и причины менялись, генеральная линия оставалась прежней: мы — элитный лицей, наши дети должны быть самыми лучшими, а поэтому (о, логика, мне тебя искренне жаль) давайте вместо того, чтобы учить, дадим им всем медальку золотую блестящую, по одной штучке каждому, и пусть катятся дальше покупать дипломы, красные ли, синие, в крапинку — это уже не наше дело.
