Но судьба распорядилась иначе. Как раз после Великой Октябрьской Социалистической революции 1917 года надежная жизнь семьи закончилась. Фирочке было уже шесть лет, и она хорошо помнила, как пришли «товарищи», большевики, и забрали все имущество семьи. По правде говоря, родители расстались с усадьбой без особых сожалений. Они тоже вместе со старшим сыном были вовлечены в водоворот событий и разделяли идеалы революции. Как и вся еврейская интеллигенция столичного города, родители в этой семье, и Ольга Вульфовна, и ее муж, Илья Наумович, были демократами – если не по своим политическим взглядам, то по своим чувствам. Поэтому не из страха перед новым режимом они отдали большую часть своего имущества большевикам, а потому что они, в самом деле, верили в равенство всех людей. У них был избыток имущества, и они считали правильным поделиться им с другими людьми и не видели в этом ничего особенного.
И до революции Ольга Вульфовна активно занималась благотворительностью, и муж всегда ее в этом поддерживал.
Фирочка помнила сцены из далекого детства, когда мамины подруги приходили к ним в дом, устраивали долгие заседания за столом в их гостиной и распределяли адреса людей, нуждающихся в материальной помощи. При этом они поедали пироги свежей домашней выпечки, макая их в сладкий кагор, который тогда считался целебным вином. «Так они могли съесть и выпить много», – рассказывала Фирочка своим детям со смехом много лет спустя. В наблюдательности ей было не отказать.
Но действия этих дам были весьма серьезными. Мама Фирочки собирала одежду, деньги, еду, организовывала посещения больных и похороны бедных. За ее столом всегда питалось несколько неимущих еврейских детей, приехавших учиться из провинции в столицу. Они содержали сиротские дома. Поэтому родители Фирочки благословляли приход революции, как приход истинно справедливой власти. А Ольга Вульфовна даже посчитала, что отдала «товарищам» мало – по собственной инициативе она сходила на вещевой склад и отнесла туда свою шубу.
К счастью для семейства Фирочки, они отдали, не споря, свое имущество большевикам. Через некоторое время они поняли, насколько правильно они повели себя – послышались крики и звуки стрельбы. Их соседи из ближней усадьбы отказались отдавать большевикам свое добро, и их расстреляли на месте «именем революции». Это было первое потрясение, которое вызвала революция. Родители Фирочки еще не знали, что в первую же ночь после революции Ленин подписал около шестидесяти декретов, которые превратили владельцев собственности в неимущих. Их имущество было конфисковано в пользу государства, а сами они были объявлены вне закона и не могли обеспечивать свои семьи. В одно мгновение их общественный статус упал до нуля. Чтобы сделать их положение необратимым, Ленин послал приказ народному комиссару по судебным делам уничтожить все нотариальные документы на частное владение землями, заводами и другой частной собственностью.
По словам великого русского философа В. Розанова, Социалистическая революция была для России как «черный огонь». В этом «черном огне» сгорели все иллюзии дедушки и бабушки Наташи, и ее родителей Фирочки и Сани, и даже самого дяди Соломона. Все они очень скоро прозрели, но объединиться семье уже никогда не удалось.
Как и во многих других многодетных семьях, их дети оказались по разные стороны баррикад. Вместе со старшим сыном родители верили в справедливость революции. Но ни он, двадцатилетний юноша, выросший на идеалах демократии, ни они, образованные либералы, не подозревали, каким окажется истинное лицо революции. Это знакомство произошло в годы взросления их второго сына, Левушки, которому в это время исполнилось 15 лет. Не удивительно, что, увидев первые шаги новой власти, он был настроен по отношению к ней враждебно.
В 1917 году Фирочкиному папе было 48 лет. Только вчера он был сильным и обеспеченным человеком, и в мгновение ока он превратился в неимущего безработного, лишенного даже жилья. В глазах властей он стал «подозрительным элементом», как и все, кто не принадлежал к пролетариату или бедному крестьянству. Но у него оставалась еще квартира в центре Петербурга (теперь уже Петрограда), и туда он направился с женой и оставшимися детьми.
Поезда были набиты битком, потому что многие чувствовали себя потерянными в новой действительности и хлынули в большие города. Условия в поезде были невыносимыми. Десятки людей ютились в каждом купе, там царили грязь и заразные болезни. Девятилетний Арончик заразился сыпным тифом и, когда они приехали домой, у него уже был сильный озноб и головная боль.
Они не узнали Петроград. Город был затемнен, повсюду царил беспорядок. Около парадной двери их дома не было привычного швейцара. Дверь их квартиры была заперта на новый замок, на стене висели разномастные звонки, пришлось звонить наугад. Им открыли новые жильцы, совершенно чужие люди. Оказалось, что, согласно приказу новой власти, их «уплотнили», и в квартиру поселили новых людей, оставив им только маленькую комнату. В «их» комнате было холодно и не было электричества. Повсюду были следы мародерства. Оставили только дорогой концертный рояль, производства фирмы «Беккер», известной Баварской фирмы – очевидно новые соседи не нашли ему применения. Спасибо, что не пустили на растопку. Украли и запас свечей. На кухне тоже все было разграблено, включая кухонные принадлежности семьи. Но времени на суд и следствие у них не было, надо было лечить больного ребенка.
Наутро у Арончика была высокая температура, он покрылся сыпью, все время бредил и не реагировал на голоса родных. Обеспечить его настоящей медицинской помощью не успели, и через несколько дней он умер. Маленькая могила Арончика была первой семейной могилой на еврейском Преображенском кладбище в Петрограде. Мальчик был и первой жертвой семьи в горниле революции. Фирочка вспоминала братика до конца жизни. Она рассказывала Наташе о том, как они были близки. Не только о том, что он был другом ее детских игр, ее большим другом, хотя и об этом, конечно, тоже, но и о том, что после смерти Арончика она страдала от одиночества.
Смерть брата, с которым ее разделяли всего три года, была первой смертью близкого человека в ее жизни. К тому же у нее было мистическое чувство, что он взял на себя ее судьбу. Дело было в том, что когда Фирочка родилась, родители поменяли их свидетельства о рождении, чтобы отсрочить его службу в царской армии на несколько лет. Однако Арончик не дожил даже до 10 лет, и не спасли его ни новый возраст, ни второе имя, которое успел дать ему раввин во время болезни. После его смерти, Фирочке вернули ее настоящую дату рождения.
У семьи не было возможности соблюсти семидневный траур по Арончику не только из-за откровенного антисемитизма их соседей, но и прежде всего потому, что родители должны были думать о том, чем накормить голодных детей, ведь у них не было даже хлеба. Это был период «военного коммунизма», адское изобретение Ленина. Оно состояло в изъятии хлеба у крестьян в количествах, необходимых для города, и раздаче его рабочим на заводах и других предприятиях. Это был безденежный обмен на сельскохозяйственную технику. Как «подозрительные элементы», родные Наташи не имели права на получение продовольственных карточек, поэтому не получали от государства никакой поддержки.
Фирочкиной маме пришлось ездить в ближние пригороды Петрограда, а потом и в более отдаленные, чтобы спасти от голода уцелевших членов семьи. Для этого ей приходилось идти на неприсущую ей практичность. Поскольку она все же умудрилась скрыть от «товарищей» некоторые драгоценности, сейчас она постепенно обменивала их на муку, крупы и хлеб. Выяснилось, что и ее муж способен на здоровую инициативу не только в условиях свободного рынка, но и «военного коммунизма». Он совершенно не боялся физической работы, раздобыл «буржуйку» – маленькую металлическую печурку, столь необходимую в их разграбленном жилище. Она быстро согревала маленькую комнату, помогала вскипятить чайник и даже сварить суп, потому что заниматься этим в кухне было иногда весьма неприятно и даже опасно – соседи могли подбросить в кастрюлю какую-нибудь отраву.