Литмир - Электронная Библиотека

Согласно книге М. Бейзера «Евреи в Петербурге» (Иерусалим 1990), по программе второй пятилетки 1932–1936 гг. вместе с «искоренением капитализма из сознания народа» ставилась задача искоренения и религии. К 1 мая 1937 года планировалось закрыть все молельные дома в СССР и уничтожить само понятие Б-га. Это было движение против всех религий. Движение по искоренению непосредственно иудаизма вступило в действие еще в середине 30-х годов. Были расстреляны все служки на еврейском Преображенском кладбище, был закрыт дом омовения покойников, все молельные дома в городе были закрыты, все домашние миньяны были разогнаны (миньян – для еврейской молитвы требуются 10 мужчин). Закрыли и последнюю микву – дом очищения и омовения еврейских религиозных женщин. В 1940 году в Ленинграде проживало 200 тысяч евреев, но в огромном городе нельзя было найти даже одного раввина, чтобы отпраздновать Рош Хашана (Новый Год) в большой хоральной синагоге. Иудаизм был полностью задушен.

Как им удалось в густонаселенной квартире найти отрезок времени, когда в квартире не было соседей? Как удалось Сане получить справку по болезни и не выйти в тот день на работу? Как десяти мужчинам удалось проскользнуть в квартиру в полуподвальном этаже их дома и не привлечь внимания на улице? У Наташи до сих пор нет ответов на эти вопросы. Процедура такая естественная в обычной стране превратилась для родителей Илюши почти в кидуш-хашем (гибель ради веры). Но Россия тех лет уже давно не была обычной страной. В Ленинграде, культурном центре Восточной Европы в середине ХХ века, Фирочка и Саня были словно «евреи в потемках», словно испанские «анусим» (изнасилованные) в Средние века, которые втайне соблюдали обряды предков в закрытом наглухо доме. И подобно им, они рисковали жизнью.

Брит-мила сына была предпоследним актом геройства, который совершила семья Сани и Фирочки, чтобы остаться евреями, хотя бы в потемках. Последний героический акт Фирочка совершила одна уже во время войны, в 1942 году, когда она похоронила мать по еврейскому обряду, хотя и в гробу, что у евреев не было принято. Когда родилась Наташа после войны, летом 1946 года, дом был лишен всяких признаков еврейской принадлежности – на двери не висела мезуза, в доме не было ни меноры, ни письменного или разговорного слова на иврите – ничего, что напоминало бы о национальной принадлежности семьи. Но и у их русских соседей не было икон, не было книги Нового Завета, они не соблюдали православные религиозные праздники. Все превратились в аморфную запуганную массу, лишенную своего характерного национального лица.

Несмотря на внешние бури, два предвоенных года были самыми счастливыми в семейной жизни Сани и Фирочки. Долго-долго они вспоминали их как нечто самое восхитительное из всего, что выпало на их долю. Была любовь, которая становилась крепче с каждым новым днем, родился чудесный здоровый ребенок. У них было материальное благополучие – талантливый Саня хорошо зарабатывал, ведь его назначили ведущим инженером на секретном заводе. По своей широте характера он щедро делился тем, что у него было, с родными из Негорелого и с родными Фирочки. И Фирочка, наконец, смогла оставить работу в институте Охраны труда и посвятить свое время учебе и уходу за Илюшей. Симпатичная старушка Мартьяна Осиповна помогала ей по хозяйству. Молодая пара очень любила проводить время со своим маленьким сыном. Илюша был прехорошеньким ребенком и радовал всех. Сохранились фотографии хохочущего Илюши с кулачком. На них восьмимесячный младенец, полный радости жизни, его карие огромные Фирочкины глаза сияют от счастья. Какая хорошая пора была для Сани, Фирочки и Илюши! И кто бы мог подумать, что одна ночь 22 июня 1941 года навсегда разрушит безмятежность этой молодой семьи?

* * *

Жена и сын были далеко от Сани. Он тосковал без них, и все время думал о них. Он непрерывно думал и о своей семье в Белоруссии. Он ничего не знал о том, что случилось с ними там, в Негорелом, небольшом городке, в котором он родился. Ведь с самого начала Великой Отечественной Войны, с конца июня 1941 года, прервалась всякая связь с родительским домом. Он посылал многочисленные запросы в правительственные учреждения, специально занимающиеся такими вопросами, но не получал ответов. Он знал, конечно, что Белоруссия была захвачена нацистами в первые дни войны, и боялся даже думать о судьбе своих родных. И все же жила в нем безумная надежда – а вдруг они успели бежать в более надежное место? Но он понимал, что это пустая надежда, потому что он хорошо знал своих родителей – упрямых бунтарей, которые ни за что не бросят свое гнездо и не побегут перед лицом опасности.

А Негорелое, и в самом деле, не было спокойным городком. Это был пограничный город между Белоруссией и Польшей. Жители Негорелого работали главным образом на железнодорожном вокзале: переводили поезда с широких, советских, рельсов на более узкие, польские, и – наоборот. В этом городке всегда стоял пограничный полк. Но Саня не сомневался, что, несмотря на наличие этого полка, хорошо вооруженный враг без труда вошел в город. А ведь там, в Негорелом, жили его родители – отец Шимон (Семен) и мама Нехама, его дедушка Эфраим (Ефрем), которому исполнилось 80 лет, там остались его младшие сестрички, едва достигшие подросткового возраста: Розочка 15 лет и Сонечка 13 лет. Его сердце рвалось на части, когда он думал о том, что с ними стало. Он продолжал работать все так же безукоризненно, как было свойственно ему всегда, но мысли его и чувства были отданы его жене и сыну в маленькой деревушке в Сибири под городом Омском и семье его родителей в белорусском городке Негорелое.

Он родился в этом городке в 1909 году в большой семье. Во главе семьи стояли дедушка и бабушка – Эфраим и Лея. У них было четверо детей, из них трое сыновей: Шимон (Семен) – старший сын, он же будущий дедушка Илюши и Наташи, Матвей (Мотка) и Зусь, и дочь Мирьям (Мэри). Семья была весьма состоятельная, так как у Эфраима была очень нужная в небольшом городке профессия – он был потомственный кузнец, и при этом кузнец великолепный – к нему съезжались с заказами со всех окрестных городков. Поэтому когда сыновья выросли и женились, а Мэри вышла замуж, отец помог построить новый дом каждой молодой паре.

Так образовалась улица семейства кузнецов: пять домов встали в ряд – дом самих Эфраима и Леи и дома их четверых детей. Можно сказать, что они своими собственными силами создали маленькую еврейскую общину. Эта община жила в радости и мире с соседями. Около каждого дома был небольшой участок земли, свой огород и даже фруктовый сад. У каждой семьи была корова, коза, куры, а у Шимона даже была лошадь. Спокойная жизнь закончилась с приходом революции, когда Сане исполнилось 8 лет.

После отчуждения собственности, семья осталась без земли и без скота. Но это показалось местной власти недостаточным, и она конфисковала у молодых семей дома под склад, дом культуры и другие нужды, а семьи всех четверых детей Эфраима и Леи «подселила» к родителям. То есть и здесь, в маленьком городе, власть совершила «уплотнение», похожее на то, которое произвели революционные власти в Петрограде на улице Марата, в квартире родителей Фирочки и многих тысяч других несчастных. Делать было нечего, и все поселились в старом доме дедушки и бабушки, который стал очень тесен для большой, постоянно растущей семьи. Ведь все три невестки и дочь находились в самом цветущем возрасте и постоянно были либо беременны, либо рожали на радость своих родных.

Из имущества у них осталась только кузница. Эфраим и его старший сын Шимон начали обслуживать кузнечными работами ближайшие колхозы. Двое других сыновей Эфраима, Зусь и Матвей, и муж Мэри – Герц, продолжали работать на железной дороге, а женщинам пришлось пойти работать в колхоз. Работа в колхозе была тяжелой для бабушки Леи, трудолюбивой женщины, привыкшей к многолетней работе по дому. Но в колхозе она надорвалась и через год умерла в возрасте всего 55 лет. Дети очень любили мать и долго скорбели по ней. Когда в каждой из четырех семей рождалась девочка, ее называли Лея – в честь бабушки. Таким образом, теперь уже в одном доме, подрастали четыре Леи, или Люси, как их все называли. Илюша и Наташа знали двоих из них – тетю Люсю из Москвы, младшую сестру своего папы, и тетю Люсю из Риги, папину двоюродную сестру, дочь Мэри.

12
{"b":"585080","o":1}