Внутрь мы не пошли. Впечатлений пока достаточно - требовалось переварить. Лучше пообедать на сэкономленное, отложив любования убранством парадных залов на следующий раз.
Мы присели на белую скамеечку, с которой просматривалась приятная глазу пастораль - площадь перед дворцом, зелёный газон с большими белыми тюльпанами напротив здания, парковая зона с уходящими за бугор, в сторону моря, асфальтовыми дорожками, обычные и экзотические деревья, постриженные кусты лавра в виде шаров и колючей зелёной ограды вокруг скверов, лужаек и газонов, и синее-синее море, к которому взгляд непременно возвращался, куда ни посмотри. Галя вызволила ноги из туфель, блаженно шевелила уставшими пальцами и с удовольствием повторяла, что будет теперь, как и все здесь, ходить всюду в кроссовках.
Отдохнув, мы обошли окрестности, увидели домовую церковь рядом с выходом из дворца, не поверили просящим здесь милостыню и дошли до указателя и зелёного свода начала "Солнечной тропы" - царской дорожки, ведущей из одного парка, Ливадийского, в другой - парк бывшего великокняжеского имения в верхнем Мисхоре. Пройти почти семикилометровым путём надо было непременно, если не сегодня, так завтра, с новыми силами и в кроссовках. А пока мы вернулись в город и оставшееся послеобеденное время провели, гуляя по аллеям знаменитого ботанического сада, между фонтанами, гротами, бассейнами, мостиками и беседками, в тени многочисленных растений, местных, реликтовых и экзотических, завезённых со всех континентов. Секвойя гигантская, ливанский кедр, ягодный тис, дуб пушистый, фисташки, маслины, магнолии, кипарисы, лавр обыкновенный и благородный, пальмы, тростники и бамбук, олива, мирт, фейхоа, орхидейное дерево, розовые яблони... Названия деревьев и кустарников быстро перепутались в моей голове с их образами, и я просто ходил по саду, наслаждаясь красотой, порядком, разнообразием, и читал таблички перед деревьями и кустами, практически не запоминая и почти не пытаясь угадывать, кто тут есть кто. А Галя много фотографировала, особенно любимые свои тюльпаны самых разных цветов, форм и размеров, собранные в плотную колонию на большой поляне, открытой небу и морю и с устроенными на возвышении скамеечками. Пока она сновала между цветами, наперегонки с отрядом таких же самодеятельных корреспондентов, я отдыхал на скамейке, подставив лицо ласковому солнцу, и любовался вместе с подобными себе хитрецами панорамой города, моря и гор.
Вечером мы снова гуляли на набережной, дышали морским воздухом и общей атмосферой безделья, возведённого до уровня искусства, а утром, как опытные уже туристы, разобравшиеся со схемой перемещения вдоль побережья, поехали на "маршрутке" в Ливадию и часов в десять шагнули по указателю царской тропы под зелёный лаврушечный свод.
Широкая песчаная дорожка с частыми деревянными станциями, на которых вырезано вязью, сколько пройдено и сколько осталось, обещала беспечный путь, подобный Кисловодским терренкурам. Как рассказывали путеводители, тропа огибала горный отрог по устроенной практически горизонтально террасе, шла, упираясь справа в отрытую земляную стену, без крутых подъёмов и спусков, над ведущим к морю склону с колючими кустарниками и редкими деревцами, открывая с каждым новым поворотом и изгибом виды побережья один краше другого. Кроны растущих выше по склону деревьев местами смыкались, затеняя тропу, снова открывали её солнцу и прятали за новым поворотом.
Беспечно дошли мы до скалы над парком Нижней Ореанды и белой ротонды - купола на колоннах. С этой скалы как на ладони видна слева Ялта и угадываемые уже нами Массандра и Никита с ботаническим садом, а справа - поросшая лесом гора над морем с двумя крестами на макушке и незнакомые западные посёлки, которые местные объединяют названием Мисхор. Галя без устали фотографировала и позировала, реализуя наш частнособственнический инстинкт - не моё наяву подсознательно посчитать своим на скреплённой печатью собственного образа фотографии. Я же был в плену другого, оптического обмана: не мог справиться с наваждением текущего сверху вниз моря - от высокого горизонта к низкому берегу, что под нами...
Вскоре после ротонды размеренный путь, с которого невозможно сбиться, пресёк разрытый склон с порубленными кустами, пнями и тянущимися поверх земли чёрными пластиковыми трубами. Разрытие следовало обходить снизу, по асфальту, вдоль вросших в гору один к одному новеньких высотных корпусов санатория, к которым тянулись трубы. Дорога имела уклон вниз, уводя от тропы. Я озабоченно посматривал вверх и, как только закончились лесные буреломы, мы поспешили подняться в лес, чтобы не потерять знакомую красно-песчаную дорожку. Тянущиеся слева заборы и здания временно заслонили море. Справа круто уходил вверх лесной склон, закрывший горы. Где-то там кружило шоссе, на котором надсадно гудели машины. Станции-указатели пути пропали, ориентиром осталось песчаное покрытие тропы и огораживающие её ряды булыжников. А дорожка между тем отвернула от моря, уклонилась вверх и привела вплотную к поселковым заборам, превратившись в тротуар из серой плитки.
От тротуара уходила наверх, к полянкам и кучам каменных глыб, широкая тропа. На развилке был плакат, предупреждающий, что мы перед памятником архитектуры, охраняемым государством. Куда идти, по тротуару или в гору? И спросить некого: люди, изредка встречавшиеся на Солнечной тропе, куда-то пропали.
Мы полезли в гору, но плавный подъём быстро закончился, а широкая тропа поделилась на горные тропинки, огибающие валуны и опасные скальные обрывы. Царские особы вряд ли могли тут прогуливаться. Пришлось поворачивать и спускаться на тротуар, пытаясь понять, куда по нему идти, вперёд или назад. Никак не получалось вспомнить, была ли другая развилка? Вроде бы не было. А если была?
Мы осторожно двинулись вперёд, минули ребятишек, натягивающих цепь на велосипед, спрашивать у которых, где мы и куда нам идти, было стыдно, перешли шоссе, которое раньше шумело над головой, оказались на отворачивающей от него асфальтовой дорожке и только тут, выше неё, увидели в лесу нашу тропу, на которую поспешили вскарабкаться. Вокруг снова был знакомый лес, под ногами тот же песок, а по краям похожие булыжники, но тропа продолжала уводить от моря, огибая окраину посёлка, и сомнения, туда ли идём, оставались.
Людей навстречу нам по-прежнему не попадалось. Правда, по асфальту, с которого мы ушли вверх, уверенно догонял и почти поравнялся с нами подволакивающий левую ногу пожилой мужчина с синим молодёжным рюкзаком на плече.
Ровная асфальтовая дорожка, по которой он двигался, понемногу подтягивалась к склону, а когда отвернула, уже опередивший нас старик полез на тропу и, пока поднимался, мы его догнали.
Он поздоровался, мы тоже, и я спросил, царской тропой идём или нет.
- Царской, царской, - покивал старик, вопросительно подняв брови.
Впрочем, я поспешил окрестить его стариком. Вблизи мужчина оказался не многим старше меня и даже менее седым. Довольно грузный, но лёгкий на ходьбу, несмотря на подволакивания ноги. Рюкзак обеими лямками закинут за одно правое плечо. Кроссовки, тёмные брюки, ветровка цвета кофе с молоком, надвинутая на лоб выцветшая кепка с козырьком. Лицо невыразительное. Взгляд, знакомый со всеми мировыми печалями. Глаза бесцветные, без выраженного интереса к собеседнику, смотрящие мимо, за спину. Ровный приятный голос и понятная правильная речь.
- Думали, что с тропы сбились, - словно оправдываясь перед учителем, объяснили мы с Галей свои тревоги согласно кивающему нам мужчине. - Сначала обходили по асфальту разрытый участок с завалами. Потом тропа повела через посёлок, по плиточному тротуару мимо заборов. Уходила от моря. Мы свернули на тропу, ведущую в гору. Упёрлись в огромные валуны. Обрывы. Тропы стали чуть не козьи.
- Вы на Крестовую скалу пытались забраться. Там раскопки ведутся, много чего находят.
- Это та гора с двумя крестами? - спросила заскучавшая было, а после встречи заметно оживившаяся Галя. - Которую мы из ротонды видели? Вот почему там написано про памятник архитектуры! А вы не знаете, что там ищут? И кому кресты?
