сти, например, "эпической нарративной структуры".

Как подчеркивает Мэррей, "эти структуры претендуют не

столько на то, чтобы воспроизводить действительное состояние

дел, сколько на то, чтобы структурировать социальный мир в

соответствии с принятыми моральными отношениями между об

ществом и индивидом, прошлым и будущим, теорией и опытом"

(275, с. 182). В отношении эпистемологического статуса этих

структур исследователь разделяет позицию Рикера, считающего,

что они представляют собой своего рода культурный осадок раз

вития цивилизации и выступают в виде мыслительных форм, под

верженных всем превратностям исторической изменчивости и яв

ляющихся специфичными лишь для западной нарративной тради

ции. Последнее ограничение и позволяет Мэррею заключить, что

99

ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ

указанные формы лучше всего рассматривать не как универсаль

ную модель самореализация, т. е. как формулу, пригодную для

описания поведенческой адаптации человека к любому обществу,

а в более узких и специфических рамках -- как одну из истори

ческих форм социальной психики западного культурного стерео

типа.

Таким образом, нарратив понимается Мэрреем как та сю

жетно-повествовательная форма, которая предлагает сценарий

процесса опосредования между представлениями социального по

рядка и практикой индивидуальной жизни. В ходе этой медиации

и конституируется идентичность: социальная -- через

"инстанциирование" (предложение и усвоение примерных стерео

типов ролевого поведения) романсной нарративной структуры

испытания, и персональная -- посредством избавления от инди

видуальных идиосинкразии, изживаемых в карнаваль

но-праздничной атмосфере комической нарративной структуры:

"Эти рассказовые формы выступают в качестве предписываемых

способов инстанциирования в жизнь индивида таких моральных

ценностей, как его уверенность в себе и чувство долга перед та

кими социальными единицами, как семья" (там же, с. 200).

Именно они, утверждает Мэррей, и позволяют индивиду осмыс

ленно и разумно направлять свой жизненный путь к целям, счи

таемым в обществе благими и почетными.

Следовательно, "романс" рассматривается ученым как сред

ство испытания характера, а "комедия" -- как средство выявле

ния своеобразия персональной идентичности. Главное здесь уже

не испытание своего "я", как в "романсе", требующего дистанци

рования по отношению к себе и другим, а "высвобождение того

аспекта Я, которое до этого не находило своего выражения" (там

же, с. 196), -- высвобождение, происходящее (тут Мэррей ссы

лается на М. Бахтина) в атмо

сфере карнавальности.

Итог: личность как литературная условность

Как из всего этого следует,

союз лингвистики и литературо

ведения имел серьезные послед

ствия для переосмысления про

блемы сознания. Здесь важно

отметить два существенных фактора. Во-первых, восприятие соз

нания как текста, структурированного по законам языка, и,

во-вторых, организация его как художественного повествования

со всеми неизбежными последствиями тех канонов литературной

условности, по которым всегда строился мир художественного

100

ГЛАВА II

вымысла. Но из этого следует еще один неизбежный вывод -

сама личность в результате своего художественного обоснования

приобретает те же характеристики литературной условности, вы

мышленности и кажимости, что и любое произведение искусства,

которое может быть связано с действительностью лишь весьма

опосредованно и поэтому не может претендовать на реаль

но-достоверное, верифицируемое изображение и воспроизведение

любого феномена действительности, в данном случае -- действи

тельности любого индивидуального сознания.

Даже если допустить то крамольное, с точки зрения совре

менных теоретиков языкового сознания, предположение, что лич

ность конструируется по законам реалистического нарратива, то и

тогда, если верить авторитету тех же уважаемых теоретиков, она

будет создана но законам заведомо ошибочным, основанным на

ложных посылках и неверных заключениях, и ни в какой мере не

будет способна привести к истине. Но, очевидно, это и требова

лось доказать, ибо постмодернизм всегда нацелен на доказатель

ство непознаваемости мира.

ЛЕВЫЙ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ И АНГЛИЙСКИЙ ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ: ТЕОРИИ "СОЦИАЛЬНОГО ТЕКСТА"

И "КУЛЬТУРНОЙ КРИТИКИ"

Теория постструктурализма в значительной степени обязана

своим существованием леворадикальной, или, вернее, левоаван

гардистской версии постструктуралистской доктрины. В этом от

ношении она как бы перешагнула неокритический опыт Йельской

школы второй половины 70-х -- начала 80-х годов и непосред

ственно обратилась к тем попыткам осмысления современного

искусства, которые были предприняты французскими исследова

телями, условно говоря, телькелевского круга и последующими

поколениями критиков, продолживших их традицию.

Еще раз подчеркнем тот факт, что, когда речь заходит о ле

вом деконструктивизме, мы имеем дело прежде всего и с несо

мненной критикой весьма существенных положений постструкту

ралистской доктрины, и с безусловным освоением ее отдельных

сторон. Поэтому для своего анализа мы берем лишь те случаи, о

которых можно с достаточной вероятностью судить как о даль

нейшем развитии тенденций внутри самого постструктурализма, а

не о примерах внешнего и эклектичного заимствования случайных

признаков.

Любая попытка анализа англоязычного постструктурализма

ставит перед своим исследователем сразу целый ряд проблем, и

одна из первых -- это сама возможность выделения его как це

лостного феномена из столь интернационального по своей природе

явления, каким является современный постструктурализм. Тут

сразу возникают сложности двоякого рода. Во-первых, сложно

102

ГЛАВА II

сти, условно говоря, первого порядка -- постструктурализм обя

зан своим происхождением теориям, зародившимся по преимуще

ству во Франции 60-х гг. и в любой другой стране в значитель

ной степени, по крайней мере по объему излагаемого материала,

выступает как популяризация, объяснение, истолкование и при

способление инонациональных концепций к проблематике своего

национального материала, своей национальной культурной тради

ции. Иными словами, возникает проблема перевода, транскрип

ции понятий, рожденных в одной культурной среде в понятийный

ряд, присущий иной культурной традиции.

Но когда речь находит о странах англоязычного региона, то

появляются сложности второго порядка: как выделить националь

ную специфику английского, американского, не говоря уже о ка

надском и австралийском, вариантов подхода к решению в прин

ципе общих теоретических задач, свойственных постструктурализ

му, в условиях столь интенсивного обмена идей, постоянной прак

тики visiting professors и беспрерывной цепи международных

семинаров, которые с завидной регулярностью организуют все

хоть сколь-нибудь уважающие себя университеты с мировым (или

без него) именем. В результате невольно приходится жертвовать

именами многих австралийских и канадских ученых, когда берешь

на свою душу грех классификации по национальному признаку

или национальным школам.

И тем не менее специфика всякой национальной разновидно

сти постструктурализма весьма заметна и по отношению к его

французским учителям, и к своему столь влиятельному

(разумеется, в рамках постструктуралистского мира) американ