При виде настигших его охотников у Чегрика иссякло желание бороться. Скрючившись от боли, он взялся надсадно кашлять и пускать изо рта кровавые пузыри.

– Давайте, суки конченые, шмаляйте! – прохрипел он, закрывая глаза и отворачиваясь от нацеленных на него винтовок. Хан на квадроцикле дожидался финала этой расправы чуть поодаль. – Жаль, не услышу, как вы заверещите, когда братаны Дерюжные насадят вас на железные колья!

Полковнику не о чем было разговаривать с издыхающим «зверем». Ничего не ответив, Горюев прицелился ему в левую лопатку с расстояния в пару шагов, положил палец на спусковой крючок… но не выстрелил, а посмотрел на Илюху и предупредил:

– Если хочешь отвернуться – отвернись, это не позорно. У моей «пушки» много дури, и убивает она очень уж неаккуратно. А то, что ты мужик, я и так знаю, поверь.

Илюха нахмурился и перевел взгляд на отца, ища у него совета.

– Поступай как знаешь, сынок, – рассудил тот. – Ты уже взрослый, чтобы ходить на охоту. А значит, и кровью тебя не испугать, ведь так?

– Так, батя, – кивнул Илюха. После чего ответил Горюеву: – Все в порядке, Мурат Антонович, стреляйте. Я не боюсь крови.

– Не сомневаюсь. Лишь предостерег тебя на всякий случай, – подмигнул ему полковник. И, спустив курок, избавил насильника от предсмертных мук, пусть даже тот не заслужил подобной милости.

Илюха и правда не отвернулся. Только моргнул в момент выстрела. Но когда пуля разбросала по траве обломки Чегриковых ребер и ошметки сердца, мальчишка продолжал глядеть на мертвеца, пока отец не тронул его за плечо и не сказал:

– Ладно, хватит таращиться на эту грязь, сынок. Не стоит она того. Пойдем на форпост, пока там без нас все шашлыки не съели.

– Угу, – буркнул Илюха. Он не стал признаваться, что сегодня ему ужинать совсем не хочется. И что он даже побаивается, как бы при виде шашлыков его не стошнило. Кажется, нынче он перебрал свою дозу «взрослых» ощущений. И сейчас куда охотнее завалился бы в кровать, заткнул уши и уснул.

Однако такое было маловероятно. Илюхе еще предстояло до глубокой ночи сидеть и терпеть пьяные разговоры отцовских друзей, их воспоминания об охотах, об Уральских войнах и о павших товарищах. Последние умерли до того, как Илюха родился, и от этих историй его тоже давно тошнило. Но он раз за разом выслушивал их, поскольку отец считал, что это пойдет сыну на пользу. А перечить отцу он не осмеливался. Да и не хотел, ведь когда батя пребывал трезвым и в хорошем настроении, лучшего друга, чем он, у Илюхи не было…

В Погорельске было четыре бара, но на этой неделе Старик захаживал только в «Мазутное счастье». Не потому что там было по-особому уютно или продавали самую дешевую выпивку. Бар как бар – такой же шумный по вечерам и такой же грязный, как остальные. Просто именно здесь впервые за два месяца, что бывший острожник гулял на свободе, он встретил знакомого. Который, правда, его не узнал и вообще не обратил на него внимания. А поговорить с этим человеком без обиняков Старик не осмелился. Но решил, что непременно поговорит, дождавшись удобного момента.

Знакомым этим оказался сам хозяин «Мазутного счастья» – угрюмый коренастый толстяк по прозвищу Крапчатый. Четверть века назад ему было лет двадцать, и с тех пор он, конечно, сильно изменился. Кабы не родимое пятно у него на щеке, Старик его бы и не приметил. Но стариковские глаза зацепились за эту деталь и разглядели в Крапчатом другие памятные черты. После чего откинувшийся зэк убедился в том, что не ошибся.

Он мог расспросить о Крапчатом у посетителей бара или у своих коллег по работе, но не стал. Тюрьма научила его не задавать лишних вопросов – они вызовут подозрение к любопытствующему. Вдруг завтра Крапчатого или его заведение ограбят? Тут-то люди и вспомнят о том, что им интересовался тощий седовласый тип с косым шрамом на горле. А Погорельск был слишком тесен, чтобы «крышующие» бар братья Дерюжные не отыскали по приметам дорожного рабочего, который, на его беду, еще и недавно вышел из тюрьмы.

Старик поступил иначе. Тюрьма заодно научила его не суетиться, поэтому каждый день после работы он стал захаживать в «Мазутное счастье». Где покупал кружку пива и целый вечер потягивал его, наблюдая из своего угла за другими посетителями и за хозяином. Подозрений Старик не вызывал. Здесь выпивали его соседи по бараку и иные знакомцы. Он приветствовал их и время от времени перебрасывался с ними парой слов. Короче говоря, не выделялся из толпы, разве что вел себя тише других.

Так же тихо он вел себя на работе, только там он, разумеется, не пил. От дела Старик не отлынивал, но и в передовики не рвался. Знай себе кидал лопатой щебень или укладывал горячий асфальт перед катком. С бригадиром не спорил, все его распоряжения исправно выполнял. А на вопрос «За что сидел?», отвечал: «Да ввязался по глупости в заваруху с кучей трупов. Кореша-то слиняли, а я, дурак, один попался, вот на меня всю мокруху и повесили».

И ему верили. А почему нет, ведь не было у него ни блатного жаргона, ни уголовных замашек, ни устрашающих татуировок. И впрямь – обычный мужик, вляпавшийся однажды в полное дерьмо и честно оттянувший за это срок.

Шанс поболтать с Крапчатым представился лишь через несколько дней. В этот вечер бармен «Мазутного счастья» куда-то отлучился, и хозяин сам встал за стойку. Тогда как в обычные дни застать его в зале было трудно.

Старик явился в бар в разгар большой попойки – бурилы со станции «Искитим» отмечали юбилей своего бригадира. Взоры всех присутствующих как раз приковали танцующие на столе две стриптизерши. Обе девки были гибкие, пышногрудые и трудились с полной самоотдачей, извиваясь и лаская друг друга на радость не только публике, но и себе. Возле стойки в этот момент никого не наблюдалось, и Старик решил этим воспользоваться.

– Прошу прощения, ваша фамилия случайно не Мотыгин? – сделав свой обычный заказ, как бы невзначай поинтересовался Старик у Крапчатого.

– А твое какое дело? – буркнул тот, подставляя кружку под пивной кран.

– Я знавал вашего отца, – ответил любопытный клиент. Шум в баре вынуждал его говорить довольно громко. – Очень давно. В те годы, когда океан едва вышел из берегов и в здешних местах еще действовали старые законы. Правда, вас я помню смутно. Вы тогда учились в Москве и нечасто приезжали в гости к отцу.

– И насколько хорошо ты его знал?

– Мы занимались общим делом. Хороший был человек. Справедливый, щедрый, уважаемый. Один из лучших людей, которых я встречал в своей жизни.

– Я знал всех тогдашних отцовских друзей. Тебя среди них не припоминаю.

– Немудрено. Скажем так: я не входил в правление его фирмы, а был внештатным сотрудником.

– Так ты, что ли, из «быков»? Ха! А по виду не скажешь. – Крапчатый толкнул Старику по стойке кружку с пивом, хотя мог бы просто ее подать. Надо полагать, так он выразил свое презрение.

– Что верно, то верно. – Старик не обратил внимания на грубость, хотя выплеснувшаяся из кружки пена испачкала ему рукав. – Много воды утекло с тех пор. Даже слишком. Жизнь меня «разбычила»: скрутила в бараний рог и выкинула на обочину. Теперь я простой работяга. Вкалываю с утра до вечера, чтобы заработать на жратву и выпивку.

– Рад за тебя. Ну а от меня-то чего надо? – Крапчатый явно начинал терять терпение.

– Просто хотел узнать, что стало с вашим отцом, – признался Старик. – Я долгое время отсутствовал и вернулся лишь пару месяцев назад. Город, где мы вели дела с Семеном Мотыгиным, давно уничтожен землетрясением. А в Погорельске, что отстроен на его месте, сплошь незнакомые лица и никто ничего не знает о Семене. То, что я наткнулся на вас, – большая удача. Надеюсь, вы поведаете мне о его судьбе? Хотя бы вкратце.

– Хочешь знать, что случилось с моим отцом после того, как не стало нашего города? – переспросил хозяин. И, бросив на стойку полотенце, указал Старику на дверь, что вела в подсобные помещения: – Ладно, не вопрос. Допивай пиво и айда, потолкуем. Только не здесь, а на складе. Здесь слишком шумно.