- Я подменила, - затравленно пробормотала та.

Прежде, чем кто-либо возмутился, что запуганный пет - свидетель похуже покойника, Велдон заявил:

- Я требую проведения экспертизы в доме Щедрых людей. У вас не останется сомнений, что в Грире из дома Смелых людей течёт кровь этой петки.  

Ласка изо всех сил надеялась, что Грир сейчас скажет или сделает нечто такое, что растопчет любые обвинения, но он молчал и выглядел так, будто уже заранее смирился с приговором. Она с мольбой смотрела на других людей - может, хоть кто-то вступится, спасёт её хозяина. Но все в жадном молчании взирали на Грира и Велдона, будто только и ждали, кто проиграет и достанется им на растерзание.

Вдруг Ласка услышала голос, откуда совсем не ждала. Поднялась и заговорила Ивон.

- Грир мой сын. Ты, Велдон, правда считаешь, что мать может не узнать своего ребёнка? Кормить его, целовать, ласкать - и не заметить, что он чужой? Ты не мать и никогда не поймёшь. Я знаю, что она, - Ивон небрежно, как на нечто незначительное, указала рукой на петку, - сделала. Догадалась, когда увидела в колыбели похожего, но совсем не моего сына. Но я вернула Грира и жалею лишь о том, что утаила это от всех, даже от него самого, чтобы эта безумная ему не навредила. Прости меня, - тут Ивон посмотрела на Грира с нежностью и заговорила так, будто в зале и не было никого, кроме них двоих: - Соглашайся на любые проверки, они ничего не покажут. Ты мой.

Она говорила, и никто не смел ей не поверить. Ласка дрожала от пережитого страха, от напряжения, но ещё больше - от счастья. Да, экспертизы всё равно не избежать, одних слов матери, даже самых убедительных, для Триумвирата будет недостаточно, но Ласка не сомневалась, что Грир человек и только человек. Он в безопасности, и всё у него будет хорошо.

Прошло столько дней, а Ласке всё казалось, что мало. Каждый из них - до экспертизы и уже после, когда чистокровный человек Грир по-настоящему стал триумвиратором - она проживала в радости и печали. В радости - потому что могла видеть того, кого любила. В печали - потому что каждый такой день мог стать последним. Ласка не обманывалась человеческими одеждами и обращением "госпожа", она пет, и это не изменится никогда. Скоро Грир решит, как с ней поступить, и Ласка примет от него то, что должно.

Но это "скоро" всё не наступало и не наступало, и однажды Грир назвал её "сестра". Она не знала, чем заслужила это обращение, за что хозяин так добр, так щедр к ней. А может, и вовсе не "за что"? Ведь Ласка сама видела, что любовь, настоящая любовь, может родиться просто так, и даже наперекор всему.

В тот момент она поняла, что всё может стать ещё лучше, чем она смела надеяться. Что она не просто будет ступать след в след за хозяином, радуясь его случайному взгляду или прикосновению, а, быть может, получит от него хотя бы крошечную часть той любви, которую она видела между Гриром и его матерью. И даже эта малость была бы огромной и горячей, как солнце.

Ласка всегда знала, что такое любовь. Любовь - это боль, как в молитве. Но она поняла, что ошибалась.

Боль приносит только любовь фальшивая. Настоящая же любовь, даже если чем-то ради неё жертвуешь, это счастье и свет.