Марксизм также не удержался от соблазна торжественно объявить конец истории, однако его вариант финала существенно отличался от варианта, предложенного христианством. Согласно истмату, развитие человеческого общества, последовательно пройдя положенные общественно-экономические формации от первобытнообщинного строя до капитализма, неизбежно должно было достичь самой совершенной формы устройства общества – коммунизма, при которой на деле будет реализован заманчивый лозунг – «от каждого по способностям, каждому по потребностям». С построением коммунизма все противоречия и проблемы человечества автоматически уходят в прошлое, и дальнейшее развитие общества неминуемо останавливается, поскольку теряет всякий смысл. История же отдельных человеческих жизней с ее рождением, молодостью, зрелостью, старостью и смертью при этом будет вечно продолжаться. Таким образом, марксизм обещал построить вечный рай на земле, не ставя при этом человечеству неприятное условие расставания с основным инстинктом. Ад по марксизму, в отличие от христианства, устранялся также навсегда вместе с отжившими элементами – эксплуататорскими классами, которые должны были безвозвратно исчезнуть в ходе победоносного строительства коммунизма.
Здесь следует заметить, что постулат марксизма о коммунизме как о высшей и последней стадии развития человеческого общества вступал в явное противоречие с диалектикой Гегеля и самого же марксизма. Но классикам марксизма как-то удалось обойти эту проблему стороной, хотя трудно поверить, что они ее не заметили. Энгельс, например, в уже упоминавшейся работе, пишет так:
«У всех философов преходящей оказывается как раз “система”, и именно потому, что системы возникают из непреходящей потребности человеческого духа: потребности преодолеть все противоречия. Но если бы все противоречия были раз навсегда устранены, то мы пришли бы к так называемой абсолютной истине, – всемирная история была бы закончена и в то же время должна была бы продолжаться, хотя ей уже ничего не оставалось бы делать. Таким образом, тут получается новое, неразрешимое противоречие».
Фридрих Энгельс «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии»
Получается, что классик марксизма был больше гегельянцем, точнее приверженцем гегелевского диалектического метода, чем марксистом.
Не заметил или удачно сделал вид, что не заметил этого же противоречия другой поклонник Гегеля – Френсис Фукуяма, опубликовавший в 1992 году книгу под названием «Конец истории и последний человек».
«Дальние истоки данной книги лежат в статье, названной «Конец истории?», которую я написал в 1989 году для журнала «Национальный интерес». В ней я утверждал, что за последние годы во всем мире возник небывалый консенсус на тему о легитимности либеральной демократии как системы правления, и этот консенсус усиливался по мере того, как терпели поражение соперничающие идеологии: наследственная монархия, фашизм и последним – коммунизм. Более того, я настаивал, что либеральная демократия может представлять собой «конечный пункт идеологической эволюции человечества» и «окончательную форму правления в человеческом обществе», являясь тем самым «концом истории». Это значит, что в то время как более ранние формы правления характеризовались неисправимыми дефектами и иррациональностями, в конце концов приводившими к их крушению, либеральная демократия, как утверждается, лишена таких фундаментальных внутренних противоречий».
Френсис Фукуяма «Конец истории и последний человек»
Однако, в оправдание автора, нужно сказать, что для появления в конце XX века книги с таким названием оснований было больше, чем когда-либо.
1.2.3.2. Who is Who?
На протяжении всего XX века либерализм продолжал активно развиваться во всех направлениях, успешно завоевывая все большее жизненное пространство, тогда как традиционализм, принявший форму консерватизма, продолжал сдавать свои позиции одну за другой.
Мощным толчком для дальнейшего победоносного шествия либерализма по планете послужила первая мировая война. К моменту ее начала либеральными идеями были пропитаны не только Европа и Америка, но и Азия: в 1912 году в Китае Синьхайской революцией было провозглашено создание Китайской республики. Хорошо организованные европейские либеральные политические движения, в свою очередь, в полной мере воспользовались катастрофическими последствиями, которые принесла Европе мировая война. Это была война нового, до сих пор неизвестного типа, в которой решающую роль играли научно-технические достижения воюющих сторон: новые типы вооружений, созданные на их базе, наносили невиданные до той поры бедствия и страдания гражданскому населению. Все либеральные агитаторы дружно указали бедствующим народам Европы на оплоты традиционализма – монархические режимы, как на главных виновников небывалых в истории человеческих жертв и неслыханных масштабов разорения. В результате активной пропагандистской работы либеральных партий к концу мировой войны с карты Европы исчезли сразу четыре монархические империи – Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская. На смену им пришли большей частью республиканские формы государственного устройства с либеральной рыночной экономикой – т. е. государственные модели, созданные по образцам классического либерализма.
Во вновь образованных государствах все нарастающую политическую роль стали играть партии именно либерального толка. Наглядно эту тенденцию можно проследить на выборах в немецкий Рейхстаг Веймарской Республики. Социал-демократическая партия Германии неизменно побеждала на всех выборах Веймарской Республики; но, если на выборах в Рейхстаг в 1924 году она опережала консервативную Германскую национальную народную партию на 1 %, то на выборах 1928 года СДПГ оторвалась от ближайшего конкурента уже на 15 %, получив в Рейхстаге в два раза больше мест. Коммунисты на всех выборах Веймарской Республики стабильно держались на четвертом месте.
В первой трети XX века либеральные идеи стали главенствующими в мире – народы мира один за другим отказывались от традиционных монархических режимов в пользу новых политических систем, активно привлекавших учения либеральных мыслителей для построения идеологических, политических и социальных основ нового общества. Одновременно продолжался как количественный, так и качественный рост либеральной идеологии – спектр либеральных партий неуклонно увеличивался, расширялся и углублялся их идеологический и методологический арсенал. Образно выражаясь, из огромного количества философских школ и направлений, не менее значительного числа свежих научных открытий, либеральные политические деятели того времени неутомимо намешивали всевозможные идеологические коктейли, стремясь к тому, чтобы цвет и запах коктейля мог пленить наибольшее число избирателей. В беспринципной погоне за голосами выборщиков даже партии-ветераны с устоявшейся идеологией вынуждены были время от времени менять привкус партийного коктейля, т. е. заимствовать чужие, не свойственные им ранее идеи и лозунги и выдавать их за свои. Для этого перед очередными выборами, они расчетливо подбрасывали в идеологический коктейль своей партии, например, щепоть национализма или пол – чайной ложечки идеи социальной справедливости. Именно поэтому важная задача классификации политических партий по принадлежности к тому или иному идеологическому направлению, по крайней мере, с начала XX века, не имела простого решения. К счастью, тема нашего исследования вовсе не требует выстраивания всех политических сил по ранжиру слева направо, давать им характеристики с определением всех составных частей их идеологических платформ. Нам нужно всего лишь отделить партии, отстаивавшие тогда традиционные взгляды, от партий либеральных направлений, чтобы определить степень влияния либерализма на жизнь и образ мысли народов в XX веке.
