Церковь святого Архистратига Михаила. Быв. станица Пришибская (ныне г. Майский)

С беззвездного неба светила полная яркая луна. Быстро набегали мелкие облака. Словно зацепившись за луну, они закрывали ее на мгновение и улетали дальше. Андрей Щедра, старший казачьего дозора, мчался с тремя казаками по Большому шляху[1] с Дикого поля[2]. Они делали короткие остановки, только чтобы дать отдых лошадям, и снова скакали вперед.

Щедра боялся, что не довезет до заставы, где несли службу рязанские казаки, пленника, которого они взяли в степи, и поэтому не жалел ни себя, ни лошадей,

– Скорей бы до засеки добраться, – сказал ему один из товарищей и поглядел на связанного пленника.

– Да тут уж не далеко, потерпите, – ответил Щедра, – верст пять до нее осталось.

И они помчались навстречу утренней заре.

Светало. Тучи унеслись. Впереди показалась окраина леса. Он то продвигался густой чащей к самой дороге, то расходился большими прогалинами. Виднелись поля высокой желтеющей ярилы и еще зеленые овсы. Иногда дорогу преграждала упавшая громадная лесина. Тогда дорога уходила в сторону и огибала растрепанные корни великана, выдернутые из земли и поднимавшиеся дикими космами к небу. Объехав несколько таких лесин, всадники подъехали к двум деревянным башням, которые перегораживали дорогу. Они были сложены из толстых дубовых кряжей. Выше на башнях были прорезаны бойницы. Проход между башнями загораживали ворота.

– Вот это ворота, – сказал своим товарищам Щедра, постукивая по ним плеткой. – Одни петли железные сколько потянут.

Один из казаков подъехал к башням, высматривая, нет ли боковых тропинок. Но обхода не было, сразу начиналась стена, сложенная из бревен и засыпанная землей. Стена уходила в глубь леса.

Хриплый голос с башни окликнул их:

– Откуда будете?

Они посмотрели наверх. Наверху в бойнице стоял дозорный с бердышом и пищалью. Близ ворот вынырнул второй стражник при оружии.

– Кто такие? – спросил он, разглядывая казаков.

– Засечные[3] мы, держим караулы в Червленном яру, а сейчас со степи, были в дозоре, – ответил за всех Щедра. – Пропускай скорей, вот пленного везем. Его срочно в Рязань надо доставить и сообщить, что сюда движутся татары, их разъезды уже повсюду рыскают.

Стражник открыл ворота и впустил казаков. Их взору предстала вереница изб, крытых лубом. На засеке было безлюдно, но с крыш вились дымки. Повеяло горелым салом и ржаным хлебом. Кое-где в узких окошках чуть светились тусклые огни.

Всадники соскочили с коней. Пленник остался на лошади. Он был привязан волосяными веревками к коню. На нем была короткая рубаха, шаровары из полосатого сукна, сверху суконный халат, подбитый мехом лисицы, на голове шапка из такого же меха, на ногах сафьяновые сапоги.

Вокруг стали появляться невесть откуда взявшиеся вооруженные люди. Они с интересом разглядывали казаков и их пленника.

– Где вы его поймали? – спрашивали подходившие.

– В Диком поле, в трех сутках отсюда, – отвечали казаки.

– Кто он?

– Не хочет отвечать, бубнит себе: «Ахмат, Ахмат» и еще «Аман».

– Да жив ли он? – спросил подошедший к казакам начальник засеки.

– Вроде дышит, – настороженно ответил Щедра и посмотрел на пленника.

Дикими казались скошенные глаза пленника, неподвижно уставившиеся в одну точку

– Где вы его зацепили? – спросил Щедру начальник.

– Мы встретили татар у Волчьего брода на Хопре. Это был, по-видимому, их разъезд. Они тоже охотились за нашими, но мы их вовремя заметили и опередили.

– Ну и крепкий попал, ну и жилистый! – в один голос воскликнули казаки, показывая на пленника. А Щедра продолжил:

– Мы мчались изо всех сил, чтобы живым доставить его пред очи князя. Сейчас время нельзя терять никак.

– Сколько дней вы его везли?

– Три.

– Да, уморили вы его скачкой. Но надо его заставить говорить.

Пленник, словно понимая, начал оживать. Его глаза расширились, из раскрывшегося рта стали вырываться глухие звуки, потом он закричал, пытаясь вырваться из веревки.

– Что он кричит? – спросил начальник у стоящего рядом толмача[4].

– Он кричит «Аман» – просит пощады, – сообщил тот.

– А еще?

– Что он джагун[5] золотоордынский и послан был в разведку.

– Сюда, – говорит он, – с войском идет сам хан Ахмат.

– Скажи ему, что аман он непременно получит. Раз казаки пощадили его в пути, здесь убивать его никто не собирается, – сказал начальник толмачу и тотчас отдал приказ срочно этапировать пленного в Рязань.

В Рязани неспокойно. На Сокольей горе настойчиво гудел колокол. Горожане толпами валили на площадь к соборной церкви Успения Богородицы, чтобы узнать новости.

– Почему так настойчиво гудит колокол? – спрашивали один у другого люди.

– Опять, наверное, свара князей? Снова пошлют мужиков бить друг друга, – слышалось в ответ.

– И для чего? Чтобы спихнуть со своей шеи одного князя и посадить другого. И дрались бы между собой, зачем гнать на бойню нас?

– Да нет, тут что-то посурьезней, – говорили про меж себя спешившие на площадь. – Уж очень тревожно гудит колокол.

Но вот колокол умолк. После бойкого перезвона мелких колоколов из церкви вслед за духовенством вышел сам рязанский князь Василий с княгиней Анной и сыновьями Иваном и Федором. Этот князь был одним из немногих, кто еще номинально считался независимым в Московском государстве. Присоединяя удел к великому княжеству, Иван III позволял Рязани сохранять вид княжества особенного. Любя сестру свою княгиню Анну[6], Иван позволял супругу и сыновьям ее господствовать здесь независимо.

– Здравия князю и многие лета, – разнеслось по площади.

– Здра-а-а-вия, ле-е-та.

Князь Василий Иванович поднялся на возвышение. Толпа мгновенно притихла.

– Пришли с Дикого поля вести недобрые. Идет по Руси золотоордынский хан Ахмат. И чует мое сердце, туча на нас идет грозная. Надо сзывать на подмогу всех, кто умеет держать оружие. Рязань – передовой оплот русской земли, нам первым и отражать супостата.

Он подошел к небольшой группе людей, что стояли к нему ближе всех. Это были старосты со всех концов города и слобод и знатные люди города.

– Исполать[7] тебе, отец наш, князь Василий Иванович! Жить тебе вместе с княгинюшкой Анной Васильевной в добре-здравии, горя не знать и нас, маленьких людишек, не забывать, – приветствовал его старший боярин.

– Позволь спросить, что не заладилося у Великого князя Московского с ордой и почему хан двинулся на нас?

– Великий князь отказался нынче и впредь платить дань орде и объявил свободу России.

– Похвально, похвально! – раздалось из толпы. – Давно надо было им дать от ворот поворот.

– Сей хан прислал в Москву послов с требованием дани, но наш государь Иоанн взял басму хана, изломал ее, бросил на землю, растоптал ногами, умертвил послов, кроме одного, сказав ему: «Спеши объявить хану виденное тобою и объяви, что сделалось с его басмою и послами, то будет и с ним, если он не оставит нас в покое», – продолжал князь. – И вот он с войском идет сюда.