Через несколько дней пути сумрачная чаща кончилась, и показалась прогалина. Потянулись кое-где засыпанные еще снегом равнины, деревни. Деревянные колеса телег раскатывались на поворотах. Лошади то шли шагом, то рысью догоняли передних. Возчики покрикивали на лошадей.

Степан ехал в середине обоза в крытом возке, обшитом рогожками, запряженном двумя конями. По бокам рысили по два караульщика с пищалями за плечами и с бердышами на поясе. За телегой шла его оседланная лошадь. Степан изредка отдавал распоряжения, и тогда конный стражник мчался либо в голову, либо в хвост обоза. В возке сидела его жена Настя в шабуре, туго подпоясанном красным кушаком. Голова ее была закутана так, что виднелись только черные глаза. На облучке сидел их пятнадцатилетний сын Федор.

– Но-но, – покрикивал он на лошадей, размахивая хворостиной.

Лошади потряхивали головами, но продолжали идти обычным шагом.

Иногда Настя начинала причитать:

– Потащил ты нас, Степан Андреевич, невесть куда. А по степи поедем, как бы татарва в полон не взяла.

– Нашего ерша еще не поймали, – шутил Степан.

– А ежеле поймают?

– Пусть сперва попотеют. Татары будут рыскать, когда трава подымется.

Обоз шел не останавливаясь.

– Потом отдохнем, – говорил Степан, – Подальше отойти надо.

Когда по пути встречались деревни, обоз огибал их лесными дорогами, чтобы никто не встретился.

– А то разблагостят, – говорил Степан.

В сторону от тропинок внутри леса нельзя было сделать и несколько шагов. Валежник, упавшие стволы деревьев лежали грудами, гнили. Новые поросли пышно выбивались между трухлявыми стволами и стояли непроходимой стеной.

Иногда леса кончались. В оврагах кое-где еще держался снег, а по равнине уже желтела прошлогодняя трава.

Дон, по-над которым они двигались к «переволоке»[14], набухал. Подтаявший лед темнел полыньями. Кое-где на берегу обнажились желтые песчаные прогалины.

Когда они добрались до Волги, десять стругов стояли рядом по берегу, на деревянных катках, и плотники во главе с Егором Бардошем, доканчивали работу, законопачивая пазы и заливая их смоляным варом.

Ждать пришлось недолго. Как только большой лес прошел, струги были спущены на воду, и рязанцы стали грузиться.

На первых стругах погрузились семейные казаки с бабами и детьми. На передней части они разослали сенники, мешки, тулупы, поставили свои сундуки. На других стругах погрузились остальные казаки. Скарба у них было немного. Выставили охрану и тронулись в путь.

Степан, не любивший оставаться без дела, присоединился к двум рулевым, которые под руководством Егора Бардоша управляли громадным веслом-потесью, сделанным из целой столетней сосны. Это весло служило рулем.

Волга в этот год, как никогда, сильно разлилась. Перед Астраханью она представляла из себя огромное озеро, среди которого островками едва угадывались крыши домов и верхушки деревьев.

Но струги шли вперед без весел, одним сплавом. Вверх тоже редкие суда проходили на веслах или под парусами.

В шестом часу поднялась буря, и струги поставили на якорь. К вечеру непогода усилилась. Волга бушевала, волны яростно бились о берега. Потоки дождя обрушились на струги. Казаки, проклиная татарский город, встретивший их дождем и бурей, дрогли, прикрываясь кто чем мог. Ходить было невозможно. Ветер сбивал с ног.

– Ночь предстоит злая, – говорили на стругах. – Вон, как рвет Волга.

– Это, наверное, татарские демоны нагнали на нас бурю и ливень? – сказал кто-то уныло.

– А может, это указывающий нам хороший знак, – послышался голос бодрее.

– Демоны, не иначе, не хотят впускать нас в свои земли.

А буря и ливень неиствовали над рекой.

– Что будем делать? – задавали друг другу казаки, собравшиеся у атамана. Одни предлагали переждать непогоду, другие – рискнуть и попробовать проскочить. Решили не дожидаться.

– В такую погоду и татарская стража, поди, попряталась, – заключили старики.

– Лишь бы в устье войти, а там ищи-свищи, – говорили они, терзая Бардоша – сможет ли тот в такую погоду найти нужную тропу.

– Действительно, здесь Волга имеет десятки устьев, и не дай Бог зайти в неверное. Можно затеряться между островами в камышах или завязнуть на отмелях, – задумчиво объяснил Егор. – Но я постараюсь.

Перед утром снялись с якорей. Канаты ослабли, и вода закипела у бортов. Течение реки понесло струги вниз по реке.

– Приготовить весла, – отдал команду Степан, хотя весельники уже по команде Егора расположились на своих местах.

Струги сносило к противоположному от города берегу. Погода стала меняться, ветер затихал. Коренастый рулевой вместе с Егором налегал на руль и, щурясь, пристально всматривался в даль. На грани поверхности реки и туманной дали с нависшими серыми тучами протянулась тонкая полоса камышей. Там многочисленными руслами вливалась в Каспийское море великая река Волга.

– Мель! Струг царапает дно! – прокричал рулевой.

– Дай правее, входим в протоку, – распорядился Егор.

Берег, заросший камышом, стал отдаляться. На равнине показались всадники в долгополых шубах и остроконечных меховых колпаках. Они повернули к реке, въехали в воду и остановились на отмели, потрясая короткими копьями, выкрикивая непонятные слова. Коротконогие кони, с толстыми шеями и длинными гривами, храпели и фыркали, обнюхивая проносившуюся воду.

Но струги уже вошли в нужную протоку и вскоре исчезли из вида. Весельники длинными тонкими шестами промеряли глубину. Течение реки проносило холодные валы и на них вертевшиеся соломинки и сухие ветки. Огромные стаи болотных птиц проносились над густыми камышами.

– Я вижу море! – закричал наблюдатель.

– По веслам, – зычно отдал команду Бардош и стал четко задавать ритм гребцам.

Весла пенили мутную зеленоватую воду, равномерно поднимаясь и опускаясь на ее поверхности.

– Приглядись, атаман, к воде, – обратился Бардош к Степану. – Мы идем уже не по Волге, а по соленому морю – по Каспию.

Над ними стали виться чайки.

– Гребите! Гребите! Мы спускаемся в море, – прокричал обрадованный Степан.

Гребцы напряглись изо всех сил, то наклоняясь вперед, то откидываясь назад, почти падая на спину.

– Отверни правее! – скомандовал рулевому Егор. И тот вместе с напарником налегли всем телом на длинный руль, слегка заворачивая струг в сторону.

А за ними, словно в боевом строю, торопясь, чтобы не отстать, следовали остальные суда.

Нежелавшая подчинения Москве казачья ватага, пройдя по Дикому полю к переволоке на Волгу, спустилась в Каспий и оттуда вошла в Терек.

Сюда, как в былые времена на заставу богатырскую, стекались разные люди. Стекались все, кто, чуя в себе силушку великую, хотел показать свою удаль молодецкую, добыть себе чести и славы.

Стекались сюда те, кто искал себе спасения от холопства невольного, от прикрепления к земле, к тяглу, к помещику.

Московское государство начинало зажимать в крепкие тиски своих граждан, возлагая на них тяжелые обязанности перед государством – обязанности, не соответствующие правам. И вот, кто хотел избавиться от этих тисков, от тяжести податей, налогов и от произвола дворян да бояр государевых, кто жаждал вольной, свободной жизни, бежали на берега запольных[15] речек.

В устье Терека, куда, прячась от Москвы, добрались рязанцы, располагалось разношерстное поселение – Тюмен. Жил там всякий люд: русская вольница, бежавшая с Волги, татары казанские и астраханские, армяне, персы, кабардинцы, кумыки.