Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Я не пишу о том, что страшно скучаю по тебе. Думаю, ты можешь судить об этом хотя бы потому, что все время пишу письма. Наверное, со временем буду скучать и по дому (оставленному), но сейчас нет. Мы с Сережей[6] вчера обсуждали, что же мы чувствуем здесь. Решили, что огромное освобождение. А вот от чего – так и не сформулировали. Это действительно, несмотря на то что здесь чокнутая система, практически мы живем без правительства, непонятно, что будет в политической жизни, и при этом солнце, цветы, еда, работа, дети[7], которые так изменились за месяц, даже ты бы их не узнала, они стали спокойными, сытыми какими-то, что ли, учатся, гуляют, читают, как и дома, но иначе совсем[8].

3. Е. Макарова – И. Лиснянской

Апрель 1990

Дорогая мамочка, люди отсюда все едут в Москву, я посылаю со всеми письма, но не знаю, сколько вы уже их получили. У нас, слава Богу, все хорошо. Феде нравится школа, кроме учебы их возят по стране, кормят изрядно и даже, говорят, там можно будет ночевать, если захочется, но Федя пока не желает, скорее это для тех ребят, что живут далеко.

У нас новый компьютер, и телевизор, который показывает израильские новости, которые на иврите звучат «Идиот Ахранот»[9]. Идиот – новости! Хохма – мудрость, кабала – счет. Мы с Сережей еще не приступили к ивриту, а Манька выучила алфавит, Федя уже потихоньку читает.

Выставка[10] будет прекрасной, надеюсь. Уже все есть из Праги и Израиля (Фридл и детей), в середине мая пришлют картины из Швейцарии, есть еще из Штатов, и еще в мае пришлют работы из Баухауза и Штатов (Калифорния). С будущей недели приступаю к каталогу, все сложности пока с переводами, т. е. они есть, но их надо сверять, текстов много, все нужно сверять с оригиналами, а оригиналы – русские, чешские и немецкие. В этом плане Израиль удача, поскольку здесь можно найти людей, знающих все языки, какие угодно, а есть люди, у которых три родных языка, например, моя терезинская подруга Маргит родилась в Вене, жила в Праге с 20 лет, потом в Лондоне, а потом здесь. И так многие здесь. Вообще, каждый человек в возрасте – это роман. Как географический, так и этнографический.

Я постриглась, все в восторге. Слева все сострижено, справа – до скулы ровные волосы. Дикий эффект. ‹…›

В автобусе встретила женщину, в которой узнала девочку Вету из нашего бакинского класса, она приехала четыре месяца тому назад сюда с подслеповатой матерью и психотической девятилетней дочерью. Сегодня три часа с ними гуляли, надо как-то им помочь, но здесь все это нелегко, не проще, чем в Москве, только иначе. Вообще же дети здесь прекрасные, свободные, и даже эта больная девочка чувствует себя в школе хорошо, может, как-то и обойдется, хотя ей нужна спецшкола с индивидуальной программой. Еще меня тут попросили посмотреть одну девочку. Боюсь, что после выставки вернусь к своей профессии, хотя и не боюсь, мне бы больше хотелось заниматься Фридл. Увидим.

Первые дни в Яд Вашем[11] я очень уставала. Приезжала и заваливалась спать. Потом поняла почему – другой язык. Целый день говорить по-английски, не болтать, а по делу, требует пока определенного умственного напряжения. Вчера я позвонила домой и говорила с Сережей по-английски, а потом поняла, что что-то не то. Вчера же переводили с Маргит[12] стихи с чешского на английский, говорили по-чешски, тоже пришла с больной головой. Это не просто, но зато очень интересно. Кто-то, кажется, Витгенштейн, говорил, что граница моего языка – это граница моего сознания. Теперь мое сознание так расширяется, что я обязательно тоже очень изменюсь. Вчера читала отрывки из Бруно Шульца[13] (замечательный писатель и художник из Польши, погиб) по-английски, а потом поняла – ведь это перевод, нашла в библиотеке по-польски, читала и понимала. Хотя это совсем другой уровень понимания, очень поверхностный, читать на других языках – все равно что при близорукости надевать очки от дальнозоркости, тоже такое получается искривленное, не прямое понимание, иногда я удивляюсь, что люди понимают меня на другом языке, я себя все же мыслю собой только в русском, а они, оказывается, понимают меня в английском или чешском варианте. Может, в других языках я совсем другая, но мне этого не дано понять. Не будь сейчас выставки, я бы окунулась в иврит, но одно и другое не совместить просто хотя бы потому, что в сутках двадцать четыре часа и мое время бодрствования и восприимчивости тоже лимитировано биоритмом.

Израиль располагает к лени. Здесь хочется перестать действовать и заниматься глупостями – плавать, загорать, пить пиво, словом, жить курортной жизнью. Это бы и можно было сделать, но не с моим характером. Сейчас моя голова занята (май майнд тотали оккюпайд виз ван синк) дизайном, комбинированием стендов и плексигласовых конструкций, это трудно описать даже по-русски, но строить это новое пространство очень интересно. Разные языки – английский и иврит, разные материалы, разные люди – наверное, это очень мое. Ты же знаешь, мне нравится узнавать то, чего я не знала и не предполагала своим. Мамулечка, еще нет десяти часов вечера, но я уже начинаю клевать носом, мы встаем в 7, так что свежий воздух смарывает меня к десяти. Утром иду переводить с немецкого, так что пока целую тебя крепко. Скоро увидимся. Лена. Привет и поцелуй Семену Израилевичу.

4. И. Лиснянская – Е. Макаровой

3 мая 1990

Дневник[14] посредственности
(Письмо № 1)
3 мая 1990

Дорогая моя! Последние годы мне снятся цикличные сны, сменяя друг друга. Последние ночи повторяется сон из цикла: «Телефонный диск». Это нарисованный круг с правильно расставленными цифрами – от единицы до нуля. И я хочу набрать номер, вдавливаю указательный палец в цифру, но сдвинуть с места ее не могу. И в минуты медленного просыпания, еще сквозь сон вяло соображаю: диск нарисован, а число всегда недвижно. А как сдвинуть нарисованное?

И начинаю лениво думать о жизни как о телефонном диске. Жизнь вращается, а числа, – время ли года, время ли дня и ночи, – остаются на месте в своих круглых краской очерченных ячейках.

И если сама я не вращаю жизненного диска, то ничего не изменю – ни до кого не дозвонюсь, не достучусь, не дозовусь. А надо ли? Но если Господь создал землю и движет ее, то я, Его пусть жалкое подобье, должна хотя бы научиться двигать телефонный диск. Даром ли в нем все экстремальное начинается с 0. Пожар – 0 – забыла, Скорая помощь – 03. 3 – не случайная цифра, 3 – знаком милосердия. Но так ли милосердие милосердно к душе одинокой? Одинокая душа и не должна ждать мило-сердия, сердца милого. Она, эта душа, призвана вращать диск и задавать вопросы! Быть или не быть, а если быть, то как? И не находить ответа. Ибо этот ответ легко предвиден вопросом, и если был бы ответ озвучен, то душе одинокой более нечем было бы заниматься.

А сегодня во сне я пыталась набрать 094 через восьмерку – заказать Иерусалим по междугородней. Иерусалим, весь, с его так хорошо описанной тобой лестничной архитектурой, со всеми его храмами, со Стеной плача, с армянским подворьем, даже с тем районом, по которому рекомендуется не ходить, а ездить, сейчас обозначает только тебя. И детей. Но нарисованный диск не поддавался вращательному движению, как ни упорствовал мой указательный. Обычно измученный мною сон из цикла «телефонный диск» медленно выталкивает меня в явь. Но сегодня почти трафаретный сон вышел из своей традиции. И каждая цифра ожила, – стала чем-нибудь или кем-нибудь.

вернуться

6

Сергей Макаров.

вернуться

7

Федор и Мария (Маня).

вернуться

8

Мечта детства – прожить в одной жизни две – осуществилась. Мы поселились в Иерусалиме. В апреле я начала работать в мемориале Яд Вашем над выставкой и каталогом «От Баухауза до Терезина».

Самым трудным испытанием стала разлука с родителями. У меня их было трое – и все поэты – папа, Григорий Корин, мама – Инна Лиснянская, и Семен Липкин. Поэты – небожители, и земная жизнь для них – открытая рана. Мне, не знаю уж кем, была предоставлена роль врачевателя, и я, как могла, с ней справлялась. (Про любовь молчу, это и так понятно.) И тут медпункт переехал за тридевять земель. Наладить расторгнутую географией связь помогали письма и телефонные звонки.

вернуться

9

«Ахранот» – последние (ивр.).

вернуться

10

Выставка «От Баухауза до Терезина», посвященная художнице и педагогу Фридл Дикер-Брандейс и ее ученикам. Моя героиня родилась в Вене 30 июля 1898 года, училась в частной школе Иттена, затем в веймарском Баухаузе (1919–1923). В 1922 года начала преподавать студентам «Вводный курс» Иттена. Работала в разных областях искусства: скульптуре, графике, живописи, дизайне и сценографии. В 1934-м, после правого путча в Вене, была арестована за «подрывную деятельность». После освобождения из тюрьмы уехала в Прагу, где в 1936-м вышла замуж за кузена Павла Брандейса. В 1938 году супруги переехали в Гронов, откуда 17 декабря 1942 года были депортированы в Терезин. Там Фридл жила в детском доме для девочек. 6 октября 1944 года Фридл была депортирована в Освенцим, где погибла 9 октября 1944 года. 5 тысяч рисунков, выполненных детьми на занятиях с Фридл, вошли в сокровищницу мировой культуры. До недавнего времени произведения самой художницы оставались в тени. Ныне, благодаря выставкам и монографии, они получили признание.

вернуться

11

Яд Вашем (םֵׁשָו דָי; `мемориал`), израильский Национальный институт памяти жертв Катастрофы (Шоа) и героизма в Иерусалиме. Название – из Библии: «…им дам Я в доме Моем и в стенах Моих место [память] и имя, которые не изгладятся вовеки…» (Ис., 56: 5). В Израиль я приехала по приглашению Яд Вашем как исследователь «погибшей еврейской культуры». С этой темой были связаны и последующие проекты. http://www.makarovainit.com/index.html.

вернуться

12

Маргит Зильберфельд, бывшая узница Терезина.

вернуться

13

Бруно Шульц, польский писатель и художник еврейского происхождения, жил в Дрогобыче. Наиболее известен сборниками новелл «Коричные лавки» и «Санатория под клепсидрой». Шульц был застрелен гестаповцем на улице дрогобычского гетто 19 ноября 1942 года. Ряд его литературных произведений и практически вся живопись утрачены.

вернуться

14

В первом письме из этого цикла слово «дневник» зачеркнуто, сверху написано «письма».

11
{"b":"584651","o":1}