— Зарабатывать?

— О, нет еще. Учиться, — скромно ответил Фрэнсис, и по его тону Аарон понял, что перед ним еще совсем неоперившиеся молодые люди. — Я только что закончил курс в Оксфорде, когда началась война. Энгюс пробыл десять месяцев в окопах, а мне посчастливилось получить место в военном министерстве. До войны мы оба занимались живописью и едем в Рим работать и учиться, чтобы наверстать потерянное время. Ужасно много времени отняла у нас война. Самого драгоценного времени! Не знаю, удастся ли нам когда-нибудь наверстать его! — И Фрэнсис печально склонил голову.

— Скажите, где вы были во время войны? — спросил Энгюс Аарона.

— Я остался при прежнем деле. — И Аарон вкратце рассказал свою биографию.

— Вот как! Значит, музыка — новая для вас профессия? Трудно поверить, слушая совершенство вашей игры… Итак, вы говорите, война мало задела вас, — продолжал Фрэнсис. — Скажите, однако, какие переживания она оставила в вас?

— Я переживал ее очень мало. Мне трудно разобраться в смутных чувствах, какие я испытывал. Другие люди пережили так много, что предпочитаю молчать на этот счет.

Фрэнсис не очень интересовался военными впечатлениями и встал из-за стола.

— Нам надо идти, к сожалению, — обратился он к Аарону и стал надевать свое элегантное пальто. — Надеюсь, мы еще увидимся с вами завтра. Вы говорили, что едете в Венецию. У вас там есть ангажемент?

— Нет, — ответил Аарон, — но я надеюсь найти там одного приятеля, Раудона Лилли.

— Раудона Лилли? Как, разве он в Венеции? О, я так много слышал о нем. Мне очень хочется с ним познакомиться. Но мне говорили, что он недавно уехал в Германию…

— Может быть. Я точно не знаю, где он теперь.

— Энгюс! Ведь нам, кажется, говорили, что Лилли в Германии?

— Да. В Мюнхене. Занимается психоанализом.

Аарон был сильно смущен этим известием.

— Значит, вам незачем ехать в Венецию? Там такой скверный климат зимой. Почему бы вам не поехать с нами во Флоренцию? — предложил Фрэнсис.

Аарон колебался, не зная, что предпринять.

— Подумайте об этом, — сказал Фрэнсис, дружественно кладя ему руку на плечо. — Обсудите сегодня вечером свои планы. А завтра утром мы встретимся и, может быть, сговоримся о совместном путешествии. Когда назначить нам свидание?

— Когда хотите.

— Хорошо, Скажем, в одиннадцать часов. Здесь в ресторане. Это вас устраивает? Отлично. Подумайте о Флоренции. Так приятно было бы еще послушать вашу игру. Не разочаровывайте нас. До свидания.

И молодые люди вышли из ресторана.

XV

Путешествие по железной дороге.

На следующий день все трое отправлялись во Флоренцию. В Милане Аарон совершил экскурсию по городу вместе со своими новыми друзьями, а затем обедал с ними в самом дорогом ресторане города, потом они вместе возвратились домой, пили чай в номере у молодых людей, а Аарон играл им на флейте. Фрэнсис был действительно музыкален и искренне восхищался. Энгюсу доставляло удовольствие новое знакомство и то легкое покровительство, которое он мог оказывать Аарону. Тот чувствовал себя в новом обществе приятно и надеялся оплатить их гостеприимство своей игрой.

Итак, все трое отправились рано утром на вокзал. У Энгюса и Фрэнсиса были билеты первого класса, Аарон купил себе место в третьем.

— Приходите позавтракать с нами в вагон-ресторан, — сказал Энгюс, — я закажу три прибора, и мы вместе закусим.

— Я могу купить себе еду на станции, — возразил Аарон.

— Нет, непременно приходите завтракать с нами, это будет гораздо удобнее и всем нам приятнее, — продолжал Энгюс.

— Конечно! Конечно! — воскликнул Фрэнсис. — В самом деле, почему вы отказываетесь!

— Ну, в таком случае я согласен, — ответил Аарон не без некоторого чувства неловкости.

Итак, они расстались. Молодые люди со своими гладко зачесанными волосами, расположившиеся на красном плюше диванов, имели крайне аристократический вид и производили соответствующее впечатление на носильщиков и путешествующих итальянцев. Аарон же отправился в свой третьеклассный вагон, ближе к паровозу.

— Итак, до свидания, да завтрака! — закричал Фрэнсис.

Поезд в третьем и втором классе был изрядно набит. Тем не менее Аарону удалось найти себе место, и носильщик внес его вещи. Аарон с неловкостью дал на чай. Он всегда ненавидел давать на чай; это действие казалось ему унизительным для обеих сторон. Непринужденный апломб молодых людей, подчеркнутая вежливость их в обращении и фраза: «Ну, а пока до свидания, до завтрака», — все это почему-то расстраивало его.

Они, действительно, были очень милы. И внутренне они совсем не снисходили до него. Но социально они были принуждены к этому. Так уж устроен мир. Это было их воспитание, самый стиль их жизни. А как известно, стиль — это душа человека.

Энгюс происходил из очень богатой семьи металлопромышленника и уже сейчас имел довольно солидный собственный капитал. По выполнении же необходимых юридических формальностей, связанных с завещанием отца и деда, он должен был стать обладателем очень крупного состояния. Он знал это и оценивал себя соответствующим образом. Фрэнсис был сыном очень уважаемого адвоката и политического деятеля в Сиднее и в свое время должен был наследовать пожалованное отцу баронетство. Но Фрэнсис не имел больших средств и был гораздо более податливым в классовом отношении, чем Энгюс, который родился в поместье со старинным парком и был отпрыском людей денежных и с железной волей. Фрэнсис происходил из гораздо более предприимчивой, свободной, чуткой семьи и обладал приспособляемостью уроженца колоний. Что касается его самого, то он отлично знал, что в нынешнее время наследственное классовое превосходство, не подкрепленное состоянием, является лишь иллюзией. Но иллюзией, которая имеет свои преимущества. И покуда они сохранялись, он не прочь был пользоваться ими.

Пока Аарон сидел так, немного бледный, неподвижный, пережевывая одни и те же унылые мысли, он услыхал голос:

— А, вы здесь! Я пришел отыскать вас, чтобы потом зайти за вами ко времени завтрака. Раздобыли себе место? Вам удобно? Не нужно ли вам чего-нибудь? Ба! Да вы попали в вагон для некурящих! Ну, впрочем, все равно все будут курить. Смотрите, не нужно ли вам чего-нибудь? О, погодите минутку…

Это был Фрэнсис, высокий, элегантный, с прямыми плечами, в застегнутом по фигуре пальто, с лицом изящным и весьма современным. Голос его был приятно размерен и нетороплив. Сейчас он имел вид человека, которого только что осенила какая-то мысль. Он приложил ко лбу палец и поспешил в свой вагон. Через минуту он вернулся со свежим лондонским журналом.

— Вот вам почитать в дороге. Мне нужно спешить на свое место. Увидимся за завтраком. — Он повернулся и изящной немного торопливой походкой пошел обратно к своему вагону. Проводник придержал для него дверь. Его поспешность отнюдь не была порывистой. Нисколько. Не в его стиле было торопиться и шуметь, как это делают итальянцы.

Пассажиры в вагоне Аарона внимательно наблюдали за появлением элегантного юноши. Для них он был существом из другого мира, несомненно милордом — с властью, богатством и фантастической жизнью. А это как раз и было тем впечатлением, которое тот хотел произвести. Он был именно «bella figura», — то, что итальянцы так любят и так ценят.

Пока поезд шел, глаза многочисленных пассажиров все время изучали Аарона. Он тоже был довольно представителен, но ему было далеко до обаяния молодого миллионера. Он вызывал меньше симпатий. Не умел достаточно хорошо держаться и изысканно одевался. Возможно, — был слугой молодого синьора.

Аарон уставился в окошко.

Был чарующий день, день ранней осени. Над Ломбардской равниной сияло, как летом, величавое синее небо, солнце ярко светило. Необъятная равнина, с полосами возделанной земли, без преград и границ — как она была прекрасна! Иногда виднелись пашущие волы. Длинные запряжки в восемь, десять, даже двенадцать голов светлых, больших волов, вспахивающих темную, бархатистую землю; погонщик с длинным кнутом впереди, а далеко позади — человек, идущий за плугом. Прекрасно было это мягкое, ныряющее движение идущих вперед волов. Необъятность — и ничего, что подавляло бы расправляющий крылья дух. Все было обнажено, открыто безмерному протяжению равнины, высокому яркому небу и человеческому взору. Что-то смелое и безразличное. Аарон был подавлен и восхищен. Он с новым интересом стал всматриваться в сидевших перед ним итальянцев, в их безразличие, самоуверенность, в непринужденность их жестов. Все это очаровывало его.