И, сидя в своем третьем классе, он снова почувствовал себя счастливым.

Города мелькали мимо, время мчалось, и Аарону казалось, что вот, наконец, он отрешился от самого себя и своего прежнего состояния. Это было подобно великому освобождению. Он опять ощутил очарование жизни, настоящее очарование. Было ли это иллюзией или реальностью? Он поверил последнему, раскрыл широко свою душу, не опасаясь ничего.

Подошло время завтрака. Фрэнсис сопровождал Аарона вдоль раскачивающегося поезда. Все трое заняли отдельный столик в вагоне-ресторане, и каждый чувствовал себя прекрасно. Фрэнсис и Энгюс снова производили большое впечатление на соседей — итальянцев. Но в вагоне-ресторане находились преимущественно состоятельные пассажиры средних классов. Они не считали наших джентльменов за людей необыкновенной породы. Скорее даже рассматривали их с некоторой критикой и некоторой завистью.

Когда поезд прибыл в Болонью, они все еще оставались в вагоне-ресторане и не возвращались к себе в купе. Энгюс оплатил счет. Оставалось еще три четверти часа стоянки в Болонье.

— Пойдемте, посидим с нами, — предложил Фрэнсис, — в купе у нас почти никого нет, — почему бы нам не побыть вместе во время остановки? Я надеюсь, вы оставили место за собой?

Нет, он не позаботился это сделать. И когда он вернулся, чтобы посмотреть, место было занято дородным мужчиной, который начал уже снимать свой воротничок. Аарон посмотрел сначала на него, потом на свои вещи, лежавшие над его головой. Толстый заметил это и отвернулся; затем взглянул наверх, на вещи; и сделал почти неуловимый, но выразительный жест, ясно говоривший без слов: «Убирайтесь вы к черту. Где я сижу — там и останусь!»

Что-то нахальное и возмутительное было во всем облике и каменной неподвижности этого толстяка. Казалось, он прирос к занятому им месту. Аарон вспыхнул. Фрэнсис и Энгюс, пробиравшиеся вдоль поезда снаружи, застали Аарона стоящим на площадке.

— Да где же ваше место? — воскликнул Фрэнсис, заглядывая внутрь набитого вагона.

— Один субъект занял его.

— Который? — вскричал возмущенный Фрэнсис.

— Вон тот, толстый, с воротничком на коленях!

— Но ведь это было ваше место!..

У Фрэнсиса от возмущения напряглись все жилы. Он влез в проход, высоко подняв голову и походил на разгоряченную лошадь. Приняв вызывающую позу, он уставился сначала на толстяка, потом на вещи. Взор его напоминал взгляд птицы с высоты. Но человек безмолвно встретил его взгляд с такой непоколебимой наглостью, которая может потрясти даже англичанина: с издевающейся, неподвижной наглостью, с насмешкой, написанной на носу.

— Однако, — сказал Фрэнсис по-английски (ни один из них еще не говорил по-итальянски), — ведь это было ваше место?

— Ну да, — ответил Аарон.

— И он занял его? — грозно произнес возмущенный Фрэнсис.

— И притом отлично знает это, — сказал Аарон.

— Так! — Фрэнсис властно посмотрел вокруг, как бы призывая к себе телохранителей. Но телохранители теперь не появляются, а поездная прислуга далека от совершенства. Поэтому толстый мужчина продолжал сидеть, как ни в чем не бывало. Ему очень нравилась пантомима, разыгрываемая молодыми иностранцами. Другие пассажиры сказали ему что-то, но он ответил им лаконическим жестом. После этого легкая усмешка появилась и у тех. Одна женщина уставилась на Фрэнсиса даже с явной насмешкой, так что и он потерял некоторую долю своей самоуверенности. Его охватило бешенство.

— Так нужно предпринять что-нибудь, — сказал он решительно. — Разве вы ничего не положили на сиденье, чтобы удержать место за собой?

— Только газету, но он сбросил ее.

— Это место было занято, — перешел в наступление Фрэнсис на французском языке, указывая на Аарона.

Итальянец посмотрел на него, но не в глаза, а между глаз, и нахально осклабился. Потом, взглянув на Аарона, стал распространяться по-итальянски, что таким снобам не место в третьем классе.

— Già! già!^[3]— громко вторили ему остальные пассажиры.

— Loro possono andare prima classa, prima classa^[4], — говорила женщина в углу, указывая на вещи Аарона и делая жест по направлению к вагону 1-го класса.

Насмешливая наглость враждебных взглядов сделала лицо Фрэнсиса красным, а Энгюса — лиловым.

— Ну, все равно. Идемте в первый класс. Я уплачу разницу. Вместе нам будет гораздо веселее… Снимайте вещи, Фрэнсис. С этой компанией все равно невозможно будет ехать, если даже он и уступит. В нашем вагоне много свободного места, — я уплачу разницу, — начал сдаваться Энгюс.

Он знал, что единственным выходом были деньги.

Аарон сидел с молодыми людьми на красном плюше дивана, когда, проходя через многочисленные туннели, поезд начал свой медленный подъем на Апеннины. Чудесные были эти крутые склоны, громадные леса каштанов и проглядывающие между вершинами дали: Фиренцуола, далеко внизу Тернеровские холмы, прозрачно-синие, как бы сотканные из небесной дымки. На перевале было холодно, шел снег с градом. Наши путешественники захлопнули окно вагона и закутались поплотнее.

Пройдя перевал, поезд начал свой долгий, плавный спуск — опять через целое ожерелье туннелей. Все вниз, вниз, пока не показалась долина Арно. Но тут случилась неизбежная для итальянских путешественников заминка. Поезд начал то останавливаться, как бы в раздумье, резко свистя в знак протеста, то нагонять прежнюю скорость, давать отчаянные гудки; буфера то и дело страшно звякали; поезд снова отчаянно дергался и опять останавливался, хотя паровоз дрожал от негодования. Так продолжалось вплоть до станции Прато, где и застряли окончательно. Один из пассажиров сообщил, что из-за неисправности линии ждать придется больше часа.

— В таком случае я предлагаю заняться чаем, — сказал Энгюс.

— А почему бы и нет? Устроим чай. Я займусь водоснабжением, — согласился Фрэнсис.

Аарон с Фрэнсисом пошли в буфет и принесли в чайнике воды. Энгюс достал свой любимый красный дорожный погребец и разложил все свои принадлежности прямо на полу купе. Моментально загорелась спиртовка. Поставили греть воду. Фрэнсис предложил сходить в Прато — купить съестных припасов. Они отправились, оставив Энгюса манипулировать на полу вагона. Монокль его сиял от восторга. Один полный пассажир уставился на него с острым любопытством. Все, проходившие мимо купе, заглядывали туда с веселым одобрением. Вскоре появились и Аарон и Фрэнсис с целым запасом печеных каштанов, чернослива, сушеных фиг и черствых сухарей.

Ничто так не восхищало Энгюса, как этот пикник на лоне цивилизации. Фиги, черносливы и каштаны были вынуты из грубых газетных кульков; Фрэнсис снова сбегал на станцию за солью; крепкий чай был разлит в походные стаканчики из того же погребца, и пикник был в самом разгаре. Энгюс, будучи на верху блаженства, сидел на диване, скрестив ноги, наподобие Будды, и с оживленной полуулыбкой держал в руке стакан душистого чая. Сосед на ломаном французском языке осведомился, вкусен ли чай, но, получив от Фрэнсиса утвердительный ответ и предложение попробовать, поднял руку, как бы желая защититься от подобного зелья, и вытащил фляжку вина.

Вскоре, вслед за этим поезд тронулся, и в шесть с небольшим часов вечера они прибыли во Флоренцию. Возникли споры, как устроиться здесь Аарону. Молодые люди заказали себе комнату в отеле «Берталини» на Лугарно. Там было не слишком дорого, и Аарон знал, что его приятели не надолго удовлетворятся этим помещением. Тем не менее он отправился вместе с ними, надеясь утром подыскать себе другое помещение.

Было уже почти темно, когда они подъезжали к отелю, но еще не настолько, чтобы нельзя было рассмотреть журчащую реку, Понте-Веккио, перекинувшийся маленькими арками через поток, и таинственно темневшие фасады домов на противоположной стороне реки. Все трое были в восхищении.

— Я заранее был уверен, что здесь нам понравится, — сказал Фрэнсис.

Аарон узнал, что смог бы получить в гостинице небольшую комнату с пансионом за 15 лир в день, но при условии прожить не менее двух недель. Решено было искать на следующий день чего-нибудь подешевле.