На вокзале Аарон без носильщика управился со своим багажом, купил себе билет третьего класса и сел в поезд, отходящий в Милан, не обращая ни малейшего внимания на вежливые поклоны и предложение услуг со стороны кондуктора.
Поезд тронулся. Пошел дождь. Поезд несся по просторной равнине северной Италии. Аарон сидел на своей деревянной лавочке и молча курил трубку, уставя невидящий взгляд на сидевшего против него толстого, коротконогого ломбардца. Он был погружен в себя, и ничто из окружающего не занимало его.
Ему советовали остановиться в Милане в отеле «Британия». Там было недорого и туда обыкновенно заезжали англичане. Аарон нанял извозчика, который обвез его вокруг зеленого сквера, расположенного против Миланского вокзала, и покатил в город по слишком пустынным для этого промышленного центра улицам.
Гостиница оказалась небольшой и уютной. Со швейцаром можно было столковаться по-английски. Аарону отвели скромную комнату с крошечным балконом, выходившим на какую-то тихую улицу. Итак, у него опять есть собственное жилье.
Аарон умылся и пересчитал свои деньги. Тридцать семь фунтов, — это все, что у него есть. Он вышел на балкон и стал глядеть на проходящих внизу людей. Всегда кажется, что жизнь течет очень быстро, когда смотришь на нее сверху.
По ту сторону улицы стоял большой каменный дом, на всех окнах которого были спущены зеленые жалюзи. Но с флагштока, прикрепленного у самой крыши над центральным окном верхнего этажа, — дом четырехэтажный, — спускался итальянский национальный флаг. Аарон вгляделся в его пеструю трехцветность: красная, белая и зеленая полосы с белым савойским крестом посредине. В безветренном воздухе флаг висел тяжело и спокойно. В городе царила какая-то странная пустота, какая-то подавленность была разлита по этому огромному скопищу людей. Не то, чтобы мало людей на улицах. Но самый дух города Казался замершим и угнетенным. Был день национального праздника. Итальянский флаг реял над фасадом почти каждого дома.
Было около трех часов пополудни, Аарон сидел внизу в ресторане при гостинице и пил чай. Он чувствовал себя почему-то усталым и разбитым. Он долго глядел сквозь занавешенное прозрачной занавеской окно на небольшой сквер, разбитый на площади, и наблюдал прохожих. Они представлялись ему невзрачными, куда-то без цели идущими людьми, пониже ростом, победнее одетыми, чем в Англии, но в общем почти такими же, как и прохожие в других городах. Однако общее ощущение города было очень не схоже с тем, что испытываешь в Лондоне. Поражала пустынность улиц. Дождь перестал, но мостовая все еще была мокрой.
Наступил долгий промежуток тишины. С улицы не доносилось ни звука. Вдруг один за другим раздались два выстрела. Аарон нервно повернулся в сторону тихой площади. К его удивлению на всем ее просторе не было ни души. За две минуты перед тем ее переходили прохожие, бегал продавец вечерней газеты и стучали колесами два-три медлительных экипажа. Теперь, точно каким-то волшебством, все это куда-то исчезло, будто растаяло в туманном воздухе. Швейцар тоже прилип к окну. Вскоре извозчичья коляска рысью прокатилась по площади, затем появился первый прохожий, — и уличное движение возобновилось. Народ появился вновь с тою же быстротою, с какой он вдруг исчез несколько минут тому назад. Тогда швейцар осмелился выглянуть за дверь и, втянув голову в плечи, стал боязливо озираться по сторонам. Он подозвал к себе двух уличных мальчишек, перекинулся с ними несколькими словами и вернулся на свое место у ресторанной двери.
— Что такое? Почему стреляли? — спросил его Аарон.
— О, пустяки. Кто-нибудь, вероятно, стрелял в собаку, — небрежно ответил швейцар.
Аарон поднялся в свою комнату. Было не больше пяти часов. Он не знал, куда девать себя. Лег от нечего делать на кровать и стал рассматривать дешевую мазню, которой какой-то живописец покрыл потолок его комнаты. Гирлянды пестрых цветов, обвивающих щиты с уродливыми геральдическими зверями.
Аарон погрузился в беспредметную задумчивость. Внезапно гул множества голосов вывел его из этой прострации. Ему послышалось что-то грозное в этом прибое голосов. Он вскочил и вышел на свой крохотный балкончик. Взглянув вдоль улицы, он увидел приближающуюся большую процессию. Над ней реяло несколько красных флагов. Очевидно, где-то неподалеку происходил большой митинг, и теперь его участники расходились сплоченными колоннами. Шли стройно, по четыре в ряд. Процессия с громкими возгласами втягивалась с площади в узкую улочку, куда выходил балкон, на котором стоял Аарон. Демонстранты остановились возле двери какого-то магазина и, расстроив ряды, сбились здесь в густую толпу. Над дверью магазина висел трехцветный национальный флаг. Магазин оказался запертым. В его дверь посыпался град ударов. Толпа состояла из рабочих; некоторые были в фуражках железнодорожников, большинство в черных широкополых шляпах. У многих были красные галстуки. У всех головы были задраны вверх, к национальному флагу. Они яростно потрясали кулаками и выкрикивали какие-то бранные слова, так что Аарону сверху были видны раскрывающиеся челюсти со свирепо поблескивающими крепкими зубами, резко белевшими среди смуглых лиц. Было что-то жуткое, незнакомое Аарону в этих разъяренных, беснующихся лицах, столь непохожих своею страстностью на лица северян. Аарон не понимал еще, что им было нужно. В толпе не было женщин, одни мужчины. Это придавало ей еще более грозный, свирепый вид.
Во втором этаже над лавкой открылось украдкой окно, и какой-то перепуганный, бледный человек дрожащими руками быстро втянул в него, очевидно, раздражавший толпу национальный флаг. Раздались насмешливые крики и гиканье, и процессия двинулась дальше.
Почти над каждым магазином висел трехцветный флаг. Теперь они стали исчезать друг за другом при приближении приходившей все в большее возбуждение толпы.
Лишь один флаг остался на месте: огромное трехцветное полотнище, спускавшееся с фасада здания, находившегося против дома Аарона. Нижний этаж этого дома был занят закрытыми сегодня магазинами. Ни в одном из этажей не было признаков жизни. Флаг одиноко развевался наверху, среди запруженной процессией улицы.
Толпа скучилась под самым балконом Аарона, против злополучного флага. Аарон готов был увидеть, как флаг сам собой свернется, послушный настойчивой воле человеческой массы. Но этого не случилось. Крики все настойчивее и громче подымались над волнующимся морем плечей и черных шляп, разлившимся под ногами Аарона.
Послышался неистовый стук в дверь одного из магазинов. Колокольчик у решетчатых ворот дома дергался и звенел без перерыва, пока не оборвался. Наконец, в застекленной двери магазина появилась женщина в белой кофточке. Она жестами указывала на флаг, отрицательно трясла головой и разводила руками. Очевидно, она хотела пояснить, что флаг был не ее и что она не имела к нему никакого отношения. Тогда кучка людей из толпы бросилась к воротам и стала яростно стучать в них и звонить во все звонки у подъезда. Но никто не откликался. Гиканье и свист толпы становились все громче и громче. Молодая женщина вышла на улицу и продолжала объяснять что-то, усиленно жестикулируя руками. Можно было понять, что в верхних этажах никого не было и не от кого требовать снятия флага, который упрямо висел, дразня неистовство толпы. Женщина вернулась в лавку, заперла за собой дверь и опустила железные ставни.
Вдруг толпа затихла на мгновение, после чего поднялся новый взрыв криков, но звучавших уже не угрозой, а поощрением и сочувствием. Аарон был поражен и взволнован тем, что увидел вслед за этим. Маленькая черная фигурка юноши, — рыжеволосого, не старше 16–18 лет, — стала карабкаться с проворством обезьяны вверх по фасаду четырехэтажного дома, подбираясь к флагу. Смельчак взбирался по водосточной трубе, находя опору то руке, то ноге в скульптурных украшениях на фасаде дома. Вот он перебрался, как кошка, через карниз второго этажа и полез выше. Его тоненькая, извивающаяся фигурка на отвесной поверхности фасада напоминала ящерицу, пролагающую свой извилистый путь по отвесу скалы. Мальчик поравнялся уже с окнами третьего этажа и, не задумываясь, не остановившись для отдыха, стал карабкаться дальше. Буйная нетерпеливая толпа внизу приутихла. Затаив дыхание, все напряженно следили за каждым движением отважного юноши. Добравшись до широкого карниза над окнами верхнего этажа, он без всякого колебания встал на него ногами, поднявшись во весь рост, и, придерживаясь кончиками пальцев за выступы скульптурного орнамента, двинулся вдоль карниза к флагу. Вот он уже ухватился одной рукой за его древко. Как вырвавшийся из костра язык пламени, поднялся над толпою взрыв ликующих криков, когда красно-бело-зеленое полотнище упало к ее ногам.
