– А вы гурман! – обратился ко мне какой-то бородатый и седой мужик, который проходил мимо меня.

– Да нет – смутился я – просто перекусываю перед дорогой.

– Понимаю – ответил мужик, который тут же сел рядом со мной за столик – путь, наверное, неблизкий, раз так едите.

– Ага, два дня до Днепропетровщины.

– А мне до Минска. Жаль, в разных поездах едем.

– Да, жаль! Но, тем не менее, как вас зовут

– Игорь!

– А меня Саша.

И со словами «очень приятно» мы пожали друг другу руки.

– Как кафе вам? – спросил меня Игорь.

Я расплатился с пришедшей за счётом официанткой и, дождавшись, когда она ушла, высказал своё мнение:

– Лучше б тут и дальше Чайная Ложка стояла.

– Ага, блины тут были вкусные. Вот было время, с женой и детьми мы сюда регулярно ходили. А теперь вот еду к тёще в Минск, родные мои уже там. А вас что обратно в Хохляндию потянуло?

– Меня? Друзей старых хочу повидать. Только недавно в контакте их обнаружил, теперь вот в реале желаю увидеть.

– Ну да – старый друг, лучше новых двух – Игорь тут же взглянул в окно, а потом и на часы – Ну извините, молодой человек, мне нужно на посадку. На мой поезд уже объявили посадку.

– Счастливой вам дороги! – пожелал ему я.

Игорь взял свой чемодан, который он всё это время держал в руке и поспешил на поезд. А я вышел на перрон. Наблюдать за своим поездом, на который ещё не было посадки, и осматривать Витебский вокзал, размышляя о вечном.

На Витебском вокзале кроме ларьков ничего и никогда не менялось как всегда. Кроме турникетов на пригородной платформе и табло ничто не напоминало о том, что сюда дошла цивилизация. Пассажирские платформы по прежнему были неэлектрифицированы, и поезда, развозившие народонаселение по практически всей юго-западной части СНГ, Прибалтике, а временами и в Польшу с Германией по прежнему управлялись дизель-тепловозами в качестве локомотивов. А смысл был в электровозах, если за Оредежем всё равно электричество кончалось, и начиналась железка в самом своём первобытном состоянии, и шло это первобытное состояние аж до самой Кировоградчины, через всю восточную Беларусь и северо-восток Украины.

«Да уж – нескоро при таких темпах электрификации с Витебского вокзала пойдут Сапсаны» – подумалось мне – «Лет 30 их тут ещё не видать».

Наконец тепловоз воткнулся и в мой поезд и вскоре в ожидании начала посадки потянулись к вагонам расцветки украинского флага пёстрые кучки пассажиров. Идиллию изрядно портил какой-то явно пьяный и оттого не совсем адекватный мужик, который, то ли хотел подраться, то ли пощупать чьи-то женские попки. Судя по говору, алкаш явно был тем, кого на моей родине называли «заробітчанами» (проще говоря – гастарбайтерами), и теперь он ехал домой, заработав в России кучу денег, часть из которых успел пропить, отмечая отъезд.

– Закурить нету? – спросил он, внезапно переведя взгляд на меня.

– Не курю! – отвечаю я не слишком резко.

– А выпить со мной не хош?

– Не пью!

– О! Уважаю! – и тут же похлопал меня панибратски по плечу, отчего моя душа ускакала в пятки, предвкушая чего-то недоброе – Вот вижу, нормальный пацан! Нє то шо нєкоторые.

Он ещё долго уговаривал меня разделить с ним его купе, обменяв билеты, но я вежливо отказался и после этого он от меня отстал. Зато начал приставать к дамам, чем уже реально начал меня злить.

К счастью обстановка мгновенно разрядилась, когда проводница открыла двери и началась посадка.

Тут же пассажиры выстроились в очередь в вагон. Замелькали украинские и русские паспорта, которые страждущий путешествия народ показывал этой немолодой и весьма тучной проводнице вместе с билетами.

Когда меня впустили в поезд, первое, что я сделал, это залез на свою полку, закинул дорожную сумку наверх и вытащил айпод из сумки, куда я предварительно закачал кучу панка и, что было абсолютно в тему поездки, индастриала (а то, сколько можно в поездах слушать этот самый «шансон с нечеловеческим лицом»). И так потом улетел в астрал от звуков любимой мной музыки, что не сразу заметил появление соседей по купе – немолодой пары, состоявшей из осыпанного с ног до головы бородавками мужа и жены – крашенной блондинки, заметно начавшей оплывать после вторых или третьих родов, а так же 50-летней женщины, которая, как позже выяснилось, ехала в Щорс к родственникам.

Тут поезд тронулся.

Земля города Питера медленно, а затем всё быстрее и быстрее стала уходить из-под колёс поезда. Позади остались Обводный канал и Купчино, мимо проехали Шушары, Пушкин и Павловск, впереди были Оредеж, Дно и призрачная российско-беларусская граница.

Проверка билетов вытащила меня моментально из астрала, и я тут же перезнакомился с соседями.

50-летняя тётя Валя, как я уже говорил, ехала в Щорс, бородавчатый Михаил и его жена Людмила – русская из Узбекистана, всё время жаловавшаяся на свою бывшую родину катили до самого Днепра повидаться с родственниками Михаила.

В дальнейшем соседи переключились на свои малоинтересные мне темы, и я залез обратно на полку, чтоб уйти в полный и окончательный музыкальный астрал до следующего дня.

Проснувшись на следующий день, я увидел, что поезд стоит на залитой дневным солнечным светом и словно бы отдраенной до европейского лоска железнодорожной станции. Вскочив с постели, я стал рассматривать название железнодорожной станции, но, увы, меня ждал облом – названия станции я так и не увидел.

Одевшись, я вышел в коридор вагона, и случайно столкнувшись с проводницей, спрашиваю её:

– А что это за станция такая, на которой мы стоим?

На что проводница мне отвечает:

– Это Жлобин, молодой человек!

– Жлобин? – удивляюсь я – Как-то не очень похоже!

– Вы как-то очень давно не ездили на поездах, юноша! – усмехнулась проводница и ушла к себе пить чай.

А я остался и тщетно пытался уловить хоть что-то что напоминало мне станцию Жлобин, какой я помнил её по предыдущим поездкам из Дрезден-Сити и обратно.

А помнил я её другой – с синим зданием вокзала, асфальтовыми платформами и бесконечной вереницей торговцев игрушек, которые торговали игрушками вероятно местного производства. Теперь не было этих продавцов игрушек, асфальт на платформах сменила плитка, а вокзал был перекрашен в кремовый цвет, про крышу и говорить нечего. «Ладно, ещё такие перемены, но чем продавцы игрушек не угодили Батьке Лукашенко или кому-то из его подчинённых? А может, они просто должны были исчезнуть на пути дивного нового мира, как ларёчники пали под напором гипермаркетов?»

И вспомнил я строчку из старой песни Егора Летова, которую слушал неоднократно в юные годы: «Пластмассовый мир победил/Макет оказался сильней». Сейчас она как нельзя лучше отражало моё ощущение перемен за окном поезда.

А поезд двинулся дальше в сторону Гомеля. Всю дорогу я не вынимал наушников из своих ушей, так как по радио ожидаемо-предсказуемо во всю насиловали уши обитателей поезда бесконечные Стасы Михайловы, Лепсы, Аллегровы, Любы Успенские и прочий шансон с нечеловеческим лицом создаваемый для домохозяек со всего бывшего СССР. Кое-где слышались и песни на рідній мові, но они были примерно того же уровня и слушать их мне было как-то западло.

– Александр! – крикнула меня тётя Валя – Почему вы к нам не присоединитесь? Неприлично как-то избегать совсем соседей!

Я снял наушники, положил айпод назад в сумку и взяв оттуда припасы съестного присоединился к соседям по купе.

– Отчего вы о себе не рассказываете – спросила меня тётя Валя.

– Да я вообще не особо и разговорчив – ответил я – Да и что рассказывать? Школа, универ, безработица, несколько работ, о которых и вспоминать неохота.

– А в Украину, зачем едете?

– Друзей повидать старых хочу, а заодно и одноклассников. Соскучился я по ним всем. Как и по солнышку.

– Украинское солнышко это хорошо! – сказала тётя Валя – самой вся эта ленинградская слякоть поднадоела, но я уже старая женщина и украинскую жару боюсь не перенести – с сердцем совсем плохо.