Хохлов развлекал себя как мог. Его нельзя было назвать любителем книг, но те намеченные романы он буквально проглотил, один — до обеда, другой — после. Скорость чтения доходила до одной страницы за тридцать секунд, причем сие обнаружилось только после того, как Саня захлопнул книгу и специально повторил процедуру еще раз. Наверно, он усваивал текст таким же образом, с каким профессиональная секретарша не следит за порханием пальчиков над клавиатурой, поскольку это происходит уже машинально. Естественно, этими двумя книжками дело не ограничивалось. Саша прочел еще пять.

Случайно или намеренно услышанное музыкальное произведение он бессознательно раскладывал по дорожкам различной тональности, как призма расщепляет белый луч на спектр цветов. В некоторых классических произведениях обнаруживались новые, словно бы скрытые кем-то гаммы и пассажи. Например, у Баха в пониженном регистре токкаты N 9 был спрятан квадрат из мотива, который вызывал отчетливый прилив адреналина. Саня с удивлением отметил, что полностью может запомнить множество композиций. Его обучаемость различным навыкам росла с пугающей быстротой. Тот злосчастный программный редактор он раскусил за пару часов, как орешек.

С ним происходило что-то непонятное. Ему постоянно хотелось на что-нибудь смотреть, изучать, разглядывать, щупать, ему хотелось думать, не просто отдаваться потоку сознания, а мыслить, делать выводы, находить причины и давать возможные объяснения различным фактам. В нем проснулся интерес к физике и математике, занятия которыми он забросил еще с колледжа. Меньше суток потребовалось ему, чтобы реанимировать фундаментальные знания. Мышление доставляло какое-то странное, ни с чем не сравнимое удовольствие на грани экстаза. Причем отдельные части его сознания могли параллельно решать отдельные вопросы. Пока одна частица осмысливала сущность эволюционной теории Дарвина, другая смотрела выпуск новостей, а третья готовила завтрак.

Благодаря Интернету он мог оперативно получать информацию на любую из интересующих тем. Дома имелось не все, да и трехкомнатная квартира — это вам не библиотека Конгресса. Помнится, его чрезвычайно привлекала метрика нелинейного пространства-времени, уравнения Римана, Эйнштейна, тензорные исчисления. Хохлов набросился на столбцы уравнений как оголодавшая пиранья на кусок мяса. Очень быстро он дошел до черты, у которой стояло большинство современных ученых. Параллельно сверяя свои выкладки с данными из глобальной сети, он ориентировался на избранном пути. Дальше разверзлась пропасть неизведанного. Сашу это лишь раззадорило: наконец-то его мозг получил достаточно трудную задачу.

Получалось, что он не болеет, а работает, только изменился характер этой работы. Чтобы хоть как-то отвлечься, он ходил гулять. Благо температура исчезла, и организм больше не лихорадило. Даже угораздило попасть в воскресенье на постановку какого-то спектакля.

Наблюдая за сценическими выходками короля Лира, Саша пришел к простому выводу. Все вопросы математики, физики и прочих наук упирались в проблему происхождения Вселенной. Как-то само собой вспомнилось про НИИ. На следующий день Саша через Вовку связался с институтом и детализировал запрос. Академики люди хоть и замкнутые, но отзывчивые, поэтому он в снисходительной форме получил ответ, для чего нужна модуляция процесса Большого Взрыва. А большего и не нужно, остальное Саша вытянул через сайт учреждения и работы всех его штатных сотрудников. Ученые, знаете ли, имеют привычку публиковать свои тезисы в различных журналах.

Минула неделя с тех пор, как Хохлов заболел. В мире ничего особенного не изменилось, в благополучных странах царил мир и покой, в бедных странах свирепствовали массовые движения, одна валюта падала, другая поднималась, одна знаменитость умирала, другая только входила в зенит, звезды так же двигались по небосводу, как и тысячи лет назад; в общем, апокалипсис откладывался на неопределенный срок. Разве что снег почти растаял, обнажая собачьи зимние сюрпризы.

Самочувствие у Саши заметно улучшилось, поэтому уже к концу следующей недели он рассчитывал выйти на работу.

Понедельник промелькнул, как тень большой птицы на песке. Как фильм в ускоренной перемотке. Как жизнь счастливого человека. Хохлов куда-то ходил (кажется в больницу), что-то делал, ему что-то говорили, он отвечал, звонил в офис, клиентам и заказчикам, руководил приемкой и отгрузкой оргтехники. И все это, словно бы проделывал чужой ему человек, за которым Саня наблюдал со стороны, изредка подправляя действия подопечного. Но времени удивляться не хватало, мозг парня занимался гораздо более важными проблемами.

Проснувшись во вторник, Хохлов обнаружил себя в новом качестве. Сначала он ничего не мог понять, да и не хотелось, честно говоря. Лежал, заложив руки за голову, и насвистывал военный марш. Но однажды приходится вставать, что Саня с явной неохотой и сделал. Квартира казалась картонно-игрушечной. Пространство медленно плавало, как при тихой качке на озере. Неуклюже переставляя ноги, он вышел на балкон.

Мир преобразился. Появилось такое ощущение, словно угол обзора развернулся на полную окружность, а слух настроен на прием звуковых волн всех диапазонов. Запахи приобрели необыкновенную остроту. Саня чувствовал пульсацию жизни внутри своего организма, той самой древней жизни, что на протяжении миллионов лет наполняла собой планету, что воплощали в себе растения и животные, флора и фауна, грибы и бактерии. А еще — необыкновенный прилив сил. Хохлова буквально трясло. Очень хотелось что-нибудь сделать. И вместе с тем болезненное его состояние никуда не пропало, в носу все также зудело и хотелось чихать, а мышцы поламывало. Возможно, болезнь перешла в новую фазу. Саня не сомневался, что находится на полпути к выздоровлению, что это остаточные явления, и ему сегодня-завтра станет легче. То же самое сказала его участковая терапевт, поставив в карточке банальное «ОРВИ». Анализы в норме.

Торопливо одевшись, Саня пулей выскочил из дома и совершенно не выбирая направления пошел на прогулку. Лишь бы ноги работали. Это принесло некоторое облегчение. Раскрасневшимися глазами он смотрел на улицу. Первым порывом было зайти навестить братцев-кроликов в фирме, но, опасаясь заразить людей, он отмел инициативу. Тогда он решил просто побродить по родному мегаполису. Прыгнув в метро, он отправился к центру и вышел на одном из широких проспектов. Вокруг творились чудеса. Саня еще никогда не видел таких красок. Для, казалось бы, блеклой ранней весны, когда гамма оттенков была минимальной, он даже в природных и, тем более, искусственных цветах находил тысячи тончайших переходов, которые не заметил бы обыватель.

Саня попеременно чихал в платок, громко шмыгал, деликатно подтирая сопли. Он ходил и смотрел по сторонам, словно в музее древностей. Каждый проходящий мимо человек вдруг стал в стократ… яснее, подробнее что ли, будто фотография с высоким разрешением, которую можно приблизить и рассматривать в мельчайших деталях. По внешнему виду, по цвету глаз, мимике, морщинкам, коже, изгибу губ, формам черепа, Хохлов упоенно читал все эти проходящие мимо него в городской сутолоке жизни; их прошлое, настоящее и будущее, их мысли, чувства и желания. Их линии судеб.

Смотрел, впитывал в себя и чихал.

— Куда прешь, парень?

— Осторожнее, Господи!

— Извините….

— Телефоны, недорогие телефоны.

— А-а-а, чхи!!!!

— Ой, какая гадость! Отойдите.

— Всего за сто пятьдесят рублей вы можете приобрести эти замечательные магниты на холодильник! А также батарейки и мусорные пакеты!

— Вот ваша сдача…

— Привет! Мы тут с Танюхой к вам собираемся в гости…

— Разрешите пройти.

— Молодой человек, у вас что, глаз нету?!

— Дай тебе бог здоровья, сынок…

— А вы не подскажете, как попасть на площадь Тургенева?

Одновременно в его голове разгорался бурный процесс генерации мыслей. Структуры возникали в мозгу, воздвигали сами себя в хрупкие замки теорий и с хрустальным звоном рушились, не пройдя проверку верификацией. Круговорот мыслей был настолько стремительным, что у Хохлова слегка нарушилась координация, и пришлось присесть на скамью. Саню неотрывно преследовало ощущение, что его голова превратилась в бурлящий котел. Пара особо устойчивых теорий сохранились, и, атакуемые контртеориями, ощетинились абсолютными аргументами. Они были настолько элегантно, красиво выполнены, и так гармонично выглядели в визуальном плане, что Саша решил непременно запечатлеть их на бумаге, как только вернется. Ему понадобится несколько красок и листов десять плотной бумаги, сущие мелочи. Другая структура хорошо бы себя воплотила в звуковой форме, и Саня твердо решил записать ее в нотах. Что-то подсказывало ему, что сделать это надо непременно. Второстепенные он отодвинул на второй план, а одну, очень страшную, решил сейчас же забыть. Воплоти он ее — на любом носителе, в любой форме, — человечество ждет неминуемая гибель.