– А вот про ворону, Иосиф, ты мне не рассказывал, – вставила мать.

– Да как жа я табе не рассказывал?

– Про ворону? Какая ойкнула и боком полетела?

– Про ворону! Какая…

– Папа! Оставьте вы ворону с её боком! А?! Мам?! – иногда наши родители могли спорить между собой из совершеннейшей чепухи! Как вот сейчас! А ворона летела боком или не боком?!

– Ага, Паша! – отец легко переключился на меня.

– Змей жа качнулси и… – отец вновь вскинул пятерн юи посмотрел на мать. – Ну как ту не покажешь?! Мы потом все сошлись во мнении что змей готов был Жорика цапануть! Вот ведь, сволочь какая! В нем жа сидить и его жа хочет кусать! А?! Он вот так завис над глазами, – родитель растопырил пальцы.

– А чего, пап, у этого Жорика в тот момент глаза были открытые?! – спросила сестра.

– Глаза? Вот в том-то и дело, – отец замолчал. Мне казалось, что он воспроизвел в памяти уж который раз эту жуткую картину и после непродолжительной паузы выдохнул, – открытые!

– О, Господи! – выдохнула и мать. – Божья кара!

– Во-от, – отец теперь посмотрел на мать с благодарностью, как на понятливую женщину. – Мы потом его спрашивали, а видал ли он, как змей смотрел на него? Жора не говорил и ни да, и ни нет. И на этот день змей залез во чрево. Жора замолчал вообще! Когда его привезли, с вечера и всю ночь с ним был Пахом. Всю ночь Пахом читал молитвы! Жорик ни разу ему и ничего не сказал. Не плевался, не орал. К нему подходили и другие заключенные, но ни на кого Жора не смотрел, только на земляка своего Пахома. Я много думал про то, и понял, что Жора увидал глаза этого змея. И он его победил, змей. Сломал! Представляешь, Паша, в десяти сантиметрах от тебя сверху змеиные глаза, да ещё язычок вот так дрожить!?

– Ну, ты что, Иосиф? Заканчивай уж! Табе, я гляжу, аж нравится, с этим змеем! – мать настойчиво прерывает ткань отцовского повествования…

– Ага-ага! Щас дорасскажу! И вот на третий день змей вылез быстро. Мы даже устроиться как следует не успели, змей выполз изо рта Жоры и перелез в ягодник. Жора, как говорят, и пикнуть не успел! Ни зубами не скрыпел, ни орал и мы все забыли, зачем мы все тут собрались. Нам каталку тянуть, а мы все, как притупленные, на змея в ягодах пялимся! Потом уж тот старый врач ухватил верёвку, и её тут сразу все увидали. Даже Кайзер ухватился. И ка-ак дернули каталку с Жориком, да чуть не перевернули её вместе с Жориком! Все зашумели, кусты затрещали, кто-то крикнул:

– Змея ловите! Змея! – да Кайзер сам и кричал! – Из его же тюрьмы бегуть! Ха!

Змея поймали и заспиртовали его в стеклянную, … нет, не банку, таких тогда банок, как сейчас, не было. В колбу! Заспиртовали и выставили на видное место. В клубе. Было у нас помещение, клубом его и называли. Там нам политические дела втолковывали и всё такое: тоси, боси! Учили советскую власть любить! Ха!

– А Жора? – спросила Таня.

– Жора? Жора, Таня, после того собралси помирать! Его уж и не трогали в своём закутке. Он до того изменился! Стал совсем другим человеком. У него лицо поменялось. В глазах теплота какая-то появилась. И стал наш Жора, как дитё! Беспомощный. Он ругаться перестал, кричать и плеваться, и всё просил Пахома, чтобы тот читал ему молитвы. Как-то подозвал меня к себе…

– Он, чего, лежал что ли? – опять сестра спросила.

– Лежал, Таня, лежал. Да там, Таня, всего ничего прошло после змея, как он и умер. Ага! Вот позвал, за руку взял меня и говорить:

– Прости меня, Иосиф.

– За что мне прощать тебя?! – удивляюсь я. – Ты мне зла никакого не причинил.

– За всё прости!

Он у всех прощение просил. А вечером перед смертью своей с Пахомом они запели – «СО СВЯТЫМИ УПОКОЙ». А тогда же все верующие были, и вдруг все в бараке молиться стали, кто-то и ещё запел. И так всё стройно стало выходить! Помню, я аж растерялси и заплакал, и так плакал, так плакал! – отец запнулся, глотая и заглушая предательские слёзы. – И мне было стыдно, а остановиться я не мог. И мне казалось, что из меня хтой-то тоже вылез. Правда-правда! Не помню почему, но вот так всё и было! И мне после слёз энтих так легко стало! – отец опять замолчал. Таких глубинных признаний мы от своего родителя никогда не слышали.

– Ну а что же ещё за страшная история произошла? С ремённой передачей? – я попытался увести отца от его сокровенных признаний.

– Страшная?! – улыбнулся отец и машинально пригладил скатерть. – Да ты знаешь, Паша, после того в Дворянском в тюрьме я пробыл ещё… дня три. Не больше! И меня, я прям вот и не ведал, и не гадал, освободили досрочно.

– За подписью Вышинского, – вставила мать. – У меня и бумажка есть, показать?

– Да подожди, мам, с бумажкой, потом! Пап?!

– Это уже был разгар лета, самая наша работа пошла. Я только из одного конца плантации успевал до другова ездить, за установками смотреть. Если Кайзер выезжал на плантацию, с Кайзером мы и ездили на лошадке моей хромой. Я жа говорю, что Кайзер больше был, как председатель колхоза. Ему зачем на дизеля смотреть? У него жа – люди! А он сам, сам за всем присматривался! За людьми, за имуществом. Врагов у него, считай, не было. Хто бы мог ему и за что мстить? А тут так вышло, у нас туда, к Умёту, крайняя поливальная установка ремнём забила. Ослаб ли, чё? Ремень. Помнишь, как на мельнице в Нижней Речке иногда ремень бил? Нет-нет, а потом как ослабнет и начинает буксовать и хлопать?

– Помню, пап, – вспоминаю я. – Вовка обычно говорил: «Щас отец остановит двигатель и на мельнице наступит тишина».

– Ага, ага, – радостно подхватывает родитель. – Вы жа на мельнице, считай, и выросли! Вот и у меня туда, к Умету, ремень повел себя как-то не так, хотя я его, помню, только-только наклепал, натянул. Утром едем, я и говорю:

– Рудольф Иваныч! Кайзера звали Рудольфом, отчество какое-то не то, но иногда, кто по имени отчеству к нему обращался, называли его Рудольфом Иванычем.

– Зеки его так величали? – пытаю я отца.

– Да нет, Паша! Заключенные, как положено – гражданин начальник! Вольнонаёмные к нему так обращались – Рудольф Иваныч. Ну и я, – отец слегка заважничал. – Мне он сам разрешил называть его по имени и отчеству. Когда вдвоём мы были. Ага! Рудольф Иваныч, – говорю, – надо б тот посмотреть, ремень. Ну, всегда так было, скажешь ему: «Рудольф Иваныч, надо туда!» Туда и едем. «Рудольф Иваныч, надобно сюда», сюда и заворачиваем. А тут, Паша, – отец изгладил всю скатерть, – веришь или нет, он мне и говорить: – «Ты, Иосиф, яжжай в ту сторону, а я туда! – в противоположную показал. – Как наладишь там, приезжай за мной. Я там буду», – указывает. Ну а я чего? Начальник приказал. А сердца чего-то ёкнула. Ну, вот ёкнула и всё тут! Я к той установке подъезжаю, а она работает, как часы! Ремень в струнку идеть! Посмотрел, посмотрел, ага, всё нормально. Порадовалси. Поворачиваю обратно. Ну а их – не одна жа поливальная установка! Едешь да и присматриваешь. Качаить? Ну и слава Богу! К другой едешь! Еду, еду, а плантация-то ровная и далеко туда видать. И я сначала не придал значения – ездовой проскакал. Вдалеке. И поскакал в ту сторону, куда Кайзер мой ушел. Смотрю, другой скачет. И туда же! Опять сердца моя – стук! А народ жа тут заключенный, в грядках согнутый, ну и, как положено, – охранники с оружием. Смотрю, охранник один оттуда бегом, сломя голову. Подбегает к другому охраннику, да и что-то ему кричит. От меня далековато, не слышу что. А наш брат, заключенный, кто рядом был, спины распрямили. И гляжу, плантация наша вся зашевелилась.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.