Эта сволочная история из-за девчонки из параллельной группы случилась на четвертом курсе где-то за месяц до весенней сессии. За свой всегда изящный вид, классную игру на гитаре, прекрасный голос, тонкие манеры, отличную учебу, участие во всех студенческих мероприятиях Владимир пользовался огромным успехом у большинства однокурсниц. Не выделяя особо никого из числа своих поклонниц, он мог неделю-две проводить время с одной девчонкой, сразу и честно предупредив ее об отсутствии каких-либо серьезных намерений и обязательств, даже намека на них. Затем он мог два дня побыть с другой девчонкой, а уже вечером пойти в кино с третьей. Кто-то за глаза осуждал его за это, кто-то завидовал, кто-то пытался копировать его. А многие студентки даже гордились тем, что смогли хотя бы на несколько дней привлечь его внимание к своей персоне. И даже чуть ли не соревновались в этом. До настоящей близости доходило далеко не всегда. Но случалось. По правде говоря, в этом не было ничего необычного. Пришедшие с Запада в страну свобода слова, демократия к этому времени практически сошли на нет, а вот сексуальная революция осталась. Так что нравы среди студентов царили свободные, а к четвертому курсу многие чувствовали себя совсем взрослыми. И позволяли себе самые различные связи, без каких-то взаимных обязательств, иногда из чувства симпатии, а иногда просто для разнообразия. А у них в общежитии это и вообще было в порядке вещей.

В принципе почти то же самое чуть не повторилось и с Настей, симпатичной с огромными черными глазами и пухлыми чувственными губами брюнеткой с его же потока, только по другой специализации – программирование.

– Погуляем? – спросила она, улыбаясь, на одной из перемен Владимира.

– А этот? – в ответ спросил Владимир и показал легким кивком головы на стоящего невдалеке крепкого русоволосого паренька, пристально наблюдающего за ними. Мишка учился в одной группе с Настей, с первого курса был влюблен в нее, об этом знал весь факультет. Резкий и импульсивный, он никого и близко не подпускал к своему предмету обожания. И он неоднократно и всенародно объяснялся Насте в своей любви.

Один раз на большом электронном рекламном щите на площади перед университетом появился Настин портрет и огромная надпись: «Настя, я тебя люблю!»

Прохожие и студенты с огромным удовольствием созерцали эту рекламу.

Как Мишка умудрился изладить это дело с электронным рекламным щитом, так и осталось за семью печатями. Хотя, будучи уже почти дипломированным специалистом, он вовсю подрабатывал в какой-то фирме по своей специальности, так что кое-какие возможности имел.

В другой раз Мишка крепким капроновым шнурком привязал к самому коньку здания факультета огромный воздушный шар с прикрепленным к нему транспарантом. На транспаранте были те же самые слова. Пару дней весь университет зачитывался этим выдающимся литературным произведением про любовь. На третий день сильный ветер оторвал шар и унес его вместе с транспарантом ввысь и в дальние дали, чтобы и там поведать о Мишкиных чувствах.

Но Настя спокойно относилась ко всем этим Мишкиным сердечным изыскам. Она позволяла ему находиться рядом с собой на минимально допустимом расстоянии и пользовалась им как мальчиком на побегушках, но зато была лишена внимания других ребят. Никто не хотел связываться с этим упертым крепышом. И вот теперь Настя на перемене сама подошла к Володе.

– А что – Мишки боишься?

Ну, на слабо только дураков берут:

– Не боюсь, но и не буду.

– Значит, боишься.

– Значит, боюсь, – ответил Владимир и отошел от нее, удивляясь настырности Насти.

На следующей перемене к Володе подошел Мишка и сказал:

– Только попробуй, убью!

– А мне это надо? – ответил он Мишке. И в этом он был абсолютно честен. Ссориться с этим импульсивным парнем из-за девчонки, к которой ты абсолютно равнодушен, просто не имело смысла.

– Я предупредил, – сказал Мишка и отошел.

С тех пор Владимира всегда преследовал Мишкин ненавидящий взгляд: на лекциях, перемене, в студенческой столовой. Он почти свыкся с ним и мгновенно, просто физически, спиной чувствовал его появление. С Настей он даже не здоровался, а объясняться с Мишкой было просто западло.

Прошло достаточно времени. Прекрасные способности, отличная память давали ему возможность учиться легко и непринужденно, и в то же время успевать заниматься еще самыми различными делами, в том числе и гулять с девчонками. На одной из пирушек в их студенческом общежитии собрался почти весь поток. До 23.00 вахтеры пускали свободно, тем более студентов пятого курса они знали почти всех. Владимир весело отплясывал с однокурсницами. Пил он совсем мало, только символически поднимал со всеми вместе рюмку, чутьчуть пригубливал и снова ставил на стол. Зато плясать и танцевать он любил, мог часами кружить не уставая. Менялись партнерши, пары, включались ритмичные, быстрые танцы, а он все не возвращался за стол.

А затем объявили белый танец. К нему подошла Настя и вытянула его на танец. Звучала медленная музыка, он вел ее по кругу, а она близко-близко прижималась к нему. Он ничего не говорил ей, весь отдаваясь созвучной его душе, любимой музыке. Едва только этот танец закончился, как снова объявили белый танец, и вновь зазвучала та же музыка, и вновь ему пришлось плыть в ее волнах с Настей.

Но сразу по окончании этого танца он забрался за стол на свое место, от греха подальше. Больше он не собирался поддаваться на провокацию.

Вечеринка заканчивалась. Все потихонечку стали расходиться. Владимир тоже собрался немного прогуляться по улице и проводить однокурсников до остановки. Он пошел к вешалке, чтобы взять свою куртку. У вешалки стояла Настя с подружкой.

– Давай поговорим, – сказала она.

– Я тороплюсь, извини, – ответил он.

Внезапно из-за угла выскочил Мишка, он был заметно пьян.

– Я тебя предупреждал.

Откуда у него взялся нож, никто и не заметил. Наверное, был спрятан в рукаве. Без дальнейших разговоров он снизу ударил ножом Владимиру в живот. Затем, когда Настя завизжала, ударил и ее. На визг подбежавшие ребята с трудом свалили его на пол, выкрутили нож и связали Мишку ремнями и полотенцами. Скорая и милиция приехали мгновенно. Настю спасти не удалось, удар пришелся в самое сердце. Владимиру в больнице сделали операцию, и через месяц в самую сессию он появился в институте. Себя он чувствовал косвенно виновным в случившемся. А с девчонками как отрезало. Он даже переселился из общежития в снятую им комнату, благо родители присылали ему вполне достаточные деньги, да и персональная стипендия тоже была не маленькой.

Мишку судили. На суде Настина подружка рассказала, как все было на самом деле. Мишке дали десять лет строгого. Он не каялся, не плакался. От последнего слова отказался.

И вот сейчас в этой маленькой кафешке Владимир вдруг снова ощутил на себе люто ненавидящий Мишкин взгляд. Очень медленно повернувшись на стуле, Владимир посмотрел на столики напротив, через проход. За одним столом три девчонки весело болтали о чемто своем. Да в углу какой-то дедок, уставившись в свою тарелку, размеренно работал ложкой. А больше никого в кафе не было. Ничего подозрительного не просматривалось и в окошко, рядом с которым сидел Владимир. Отодвинув недоеденный ужин, а также и обед, он вышел на улицу. Все было спокойно. Прохожие шли мимо, никто на него не засматривался и не оглядывался. Но и показаться не могло, эта ненависть буквально пробуравила его спину.

– Уж не сверху ли?

Взгляд Владимира пробежался по верхним этажам домов и зацепился за серое небо. Вечернее небо над головой, казалось, опустилось еще ниже и давило, давило. Да над самым горизонтом сквозь серую дымку тоскливо просвечивала одинокая звезда и, казалось, сочувствующе помигивала ему.

Он не стал возвращаться в кафе, а решил отправиться домой.

На улице сгущались сумерки. Бледно-серый полумрак опустился на землю. Свет половинки луны мрачно серебрил тополя вдоль дороги. Июль доживал последние денечки, и сокращение светового дня уже было заметным.