– Доброе утро! – Я процедил сквозь зубы. – Какой чудный день, не правда ли?

– Ничего доброго. Позавчера в городе два убийства. Опять эти ***** иностранцы.

– Соболезную. А не подскажете, как пройти в беженский лагерь?

– И откуда ты, сынок, родом? – Он впервые взглянул на меня.

– Россия! Воронеж! Я вырос на улице Веры Фигнер. Это была такая революционерка!

– Тише! Не спеши! – Он перебил мою исповедь. Еще бы чуть-чуть – и я бы ему рассказал все… – Что, сынок, воровать сюда приехал? Русские любят цап-царап!

Моя челюсть отвисла. Разве поспоришь? Мне к нему, вероятно, возвращаться. Будь я в деловом костюме, имей все зубы на месте, то он бы не посмел так нагло болтать.

Полисмен пошевелил усиками и вынул из стола карту города. Округлил ручкой нужный адрес. Дал мне карту.

– Иди! – сказал. – Там тебя накормят, согреют. Главное, расскажи интересную сказку.

– А где мой билет?

– Сынок, ты пришел сюда из далекой и темной России. Значит, и в азиль сам доберешься. Мне на глаза не попадайся. Я таких, как ты, шустрых, достаточно насмотрелся. Отправлю в тюрьму, если что-то не так! – Его глаза метали молнии правосудия. – Будь я у власти, то поставил бы стену между Восточной Европой и Западной. Хотя вы – не Европа! Азия есть Азия!

Я, конечно, ухом не повел. Пустая болтовня. На роль этого полисмена, если состоятся киносъемки, рекомендуется взять настоящего, без купюр, каменщика. И пусть славно кладет стены. И вот бы – и не пьет, и не курит, и даже девственник.

Я еще не знал, что всех беженцев, кто попался с мелким преступлением, ссылают к этому полисмену. Его работе не позавидуешь. Должен пересылать по месту временной прописки в стране. Распорядок следующий. 1) Купить билет за госсчет, если от проходимца деньгами не пахнет, а там, как правило, традиционно не пахнет. 2) Затолкать проходимца в поезд. 3) Не спускать глаз с проходимца, чтобы тот не смотался из вагона под шумок. За день таких неуклюжих соберется на две футбольные команды. Хотя футбол тут вообще не при делах.

Нави показал дорогу в беженский лагерь, когда в него записали адрес. Если мне не изменяет память, то было двухэтажное здание. Огорожено тремя заборами с колючей проволокой. Мы предположили, что это депорт. тюрьма. Еще неподалеку немецкий флаг. Там граница.

Но в азиль еще нельзя. Машина не спрятана. И всем, кроме меня, предстояло закопать паспорта. Иначе, повторяю, выяснятся настоящие имена и польские визы. По законам дублинского соглашения, страна, чью получил визу или где впервые наследил отпечатками пальцев, ответственна за их носителя. Туда вернут. Польша… Там как бы самого не обчистили.

Машину оставили во дворе. Парковка, наверное, разрешена. Дальше – пешком. Возле азиля – лес с дорожками. Подходящее место, чтобы закопать паспорта. Еще не знали, что мы не одни так думаем. Это не просто лес, а лес закопанных документов, наркотиков, денег, оружия. В азиле, как не зря предполагали, обыск. Последнее время миграционные службы взяли моду – отбирать паспорта. При отказе в гражданстве (случай обыкновенный) не придется обращаться в полицию. Зачем лессе-пассе, если в наличии паспорт? Не каждая страна дает лессе-пассе без согласия ссыльного и неугодного. Паспорта достаточно, чтобы затолкать в самолет и махнуть на прощание черным платочком.

В лесу взялись за прятки документов. Вокруг без посторонних. Рядом шумная несущаяся с гор речушка. Чифир нашел место в мосту на другой берег. А именно… Стоп! Я увлекся. Его доки до сих пор, может, в том мосту. Хм… Нет. То был не даже как бы мост и не мост, что ли, даже. Остальным по нраву раскопки. От вырытых ямок наши копатели считали шаги до моста, главного ориентира. После записывали координаты на бумагу. Неизвестно, через который месяц откопаешь. Если не год и годы – если самого не спрячут в тюряжку. Ежику записей мало. Он проводил видеосъемку на мобильник.

– Выключи! – Чифир заметил лесного режиссера. – Мусора проверят мобильник… Это не скандинавы. Тут серьезнее. Стирай запись.

– И нас в кадр взял! – Малая положила паспорт в пакет. Теперь не промокнет, не испортится.

Осторожность Ежика не без причин. Прежде чуть было не профукал свой паспорт. В датском лагере беженцев «Сэндхольм» спрятал его в матрас. Затем комнату внезапно закрыли на срочный ремонт. Старые матрасы передали неизвестно куда. Ежа переселили в другую комнату. Остап Бендер так не кусал свои локти и не проникал в чужие комнаты со взломом. И повезло. Паспорт, родненький, нашелся. Вот вам и «Двенадцать матрасов». Земля надежнее. Но это не всегда. Однажды Малая закопала паспорт в парке Амстердама. Вернулась за ним через несколько месяцев. А там уже стройка. Бульдозеры перерыли парк.

У речушки сели на корточки. Отмыли руки в холодной воде. Руки посинели от холода. У Малой, однако, по-прежнему земля под ногтями.

– Не заморачивайся! – советовал ей Чифир. – Беженцу положено выглядеть забитым жизнью.

В прихожей азиля несколько охранников. Все в униформе. Трое в синих штанах, синих свитерах, голубыми полосами поперек, из-под которых выпирали бронежилеты. И двое в голубых теннисках – тоже униформа. На ремнях черные (кожаные?) перчатки, электрошокер, наручники. Ежик совсем спятил. Вел видеосъемку и тут. Охранники отобрали его мобильник с формулировкой, что своих «спилбергов» за глаза. При возвращении наружу, дескать, заберешь со склада. Съемки внутри запрещены. А значит – и мобильники с видеокамерой тоже.

Нас кое-как обыскали: хлоп-хлоп по карманам. Мобильники и мой ноутбук отобрали. Ибо видеокамеры.

Охранник записал, откуда мы родом, как зовут.

– А ты? – спросил меня. – Я из России.

– А там, откуда именно? Россия или Чечня. – Вообще-то Россия – это и Чечня тоже. – Нет-нет. Ты ошибаешься.

– Может, мне тебе карту показать. – Тут другие карты.

Нас впустили. Шумных народов битком. Каких только не встретишь переселенцев. Будто планету вдруг затопило и остался кусочек последней швейцарской земли. Кругом кашель и чихание. Похоже на эпидемию гриппа. Люди бокобок (пишется слитно). Разве не заболеешь? Отсюда временно не выйти. Заперты и огорожены. Теперь ожидание собеседования, отпечатков пальцев, проверка на розыск. И только потом – или переезд в более удобное место, или тюрьма…

Был распорядок дня и ночи. На первом этаже (по евронормам – нулевой) прозябаешь до вечера. Затем открываются двери на верхний этаж. Где – комнаты, туалет, душ. Меня, Чифира, Бороду поселили с грузинами. Ежика – к арабам. Он сразу поднял шум, чтобы его перевели к нам. Ему, православному, дескать, религия не позволяет жить не тужить с исламистами. На это работники азиля напомнили, какой Ежик христианин. А значит, придется любить всех. Малую заселили к африканкам. Там встретили с улыбками. И тут придется открыть новый кусочек мозаики портрета Малой. Ее щеки с тонкими шрамами вдоль лица. Мы не спрашивали, откуда порезы? Зато похожие шрамы у некоторых сокомнатниц Малой. Они рассказали, что это знаки отличия древних племен, какие до сих пор преданны своим воинственным и простым богам.

В нашей комнате десяток серых двухъярусных коек, стены серые и серый потолок. Ежику не нашлось свободной лежанки. Тем не менее он обитал с нами. Лишь на ночь уходил к себе. Говорят, здесь бывшая женская колония. За окном, сквозь решетку, забор с колючкой.

А нашим сокомнатникам все вокруг не казалось серым. Они жгли героин на ложечках. Кололись один за одним. Потом ложились по койкам.

– Тише! Пацаны, тише! – говорили на русском и что-то на грузинском. То же, вероятно, самое.

Позже разговаривали громче, жестикулируя. Энергичные люди. Тут Еж навел справки – что, где, почем. В азиле врач давал ему метадон. А Еж вдобавок чуть было не попросил в долг у грузин. Чифир во время остановил. Незнакомые люди. Энергичные люди. Долги перед ними нежелательны. Впрочем, сомневаюсь, что ему дали бы. Как однажды мой приятель подарил встречному ветру крылатое выражение: «Я могу отдать вам травку. И свою девушку отдам. Но не просите у меня даже двух «точек2». Вот какие у меня приятели!