Путешествие наше продолжалось без особых происшествий, мы шли под слабым ветром, и вдруг - к югу от острова Пасхи - ветер совсем сник и паруса наши тоже. «Таити Нуи» замер на месте.

Восемь суток мы так и стояли - ни ветерка, ни волн. Море словно обессилело. Солнце, наоборот, как будто только и ждало этого и теперь пекло нас целыми днями, лишь к вечеру становилось немножко легче.

Глотки наши сохли. Какое счастье, что прошлые дни лили дожди, и воды у нас было вдоволь! Теперь порции воды людям и кошкам были увеличены. Панчиту же просто окатывали солёной водой из-за борта.

Ну и жара!

Я видел, как капитан и вся команда сидели в каюте вокруг маленького столика, на котором лежал судовой барометр, и подолгу смотрели на него, словно ожидая чего-то. Барометр не обещал ничего хорошего, и никто не знал, сколько ещё времени нам предстоит киснуть в штиле.

На восьмой день безнадёжного штиля откуда-то взялся крепкий ветер и надул наши паруса. Но ветер-то был встречный! Он начал толкать нас не вперёд, а назад, к Таити. Команда тут же сбавила паруса, чтобы хоть как-нибудь ослабить действие этого ветра, который был готов нести нас куда угодно, только не туда, куда нам было нужно. И всё-таки нас относило.

Так прошло ещё несколько дней…

Неожиданно, когда мы уже отступили назад миль на сто, подуло с юго-запада, и «Таити Нуи» стал потихоньку выправлять курс. Теперь по ясному голубому небу облака неслись прямо на восток, то есть именно туда, где и лежала цель нашего путешествия.

Я уже совсем отчаялся когда-нибудь попробовать, какова на вкус зелёная ящерица. Но мой день настал!

Как-то, загорая на палубе, я услышал, что в кухне что-то шуршит. Навострив уши, я по звукам догадался, что это не кто иной, как моя дорогая ящерица, о которой я так долго мечтал. Осторожно подобравшись к порогу кухни, я увидел, что это действительно она.

Эта зелёная по пояс свесилась в банку с мармеладом и лизала его. В мгновение ока я очутился возле неё, и мы втроём - зелёная ящерица, банка с мармеладом и я - покатились по кухне с таким грохотом, что сбежалась вся команда. Хуанито посмотрел на меня подозрительно и плотно закрыл банку. Они подумали, что я покушался на мармелад! Ха-ха!

Несколько дней после этого Хуанито бродил по плоту с расстроенным видом и заглядывал во все углы, искал свою зелёную ящерицу, но, конечно, никого не нашёл и, наверное, решил, что она просто сбежала с плота.

Так до сих пор никто и не знает, что это я её съел!

Много раз мы встречали стаи летучих рыб, они быстро проносились над нашей головой, хлопая маленькими плавниками. Мы с Гальито подпрыгивали насколько могли, но никогда не успевали ухватить их на лету.

Они пролетят в воздухе около пятидесяти метров и - бух! - обратно в море, а потом опять в воздух. В это мгновение на поверхности им вслед быстро всплывало узкое длинное тело рыбы, которую команда называла «бонито». Может быть, эти бонито и были причиной того, что несчастные рыбёшки улепётывали во всю мочь, стараясь изобразить из своих плавников крылья. Не всегда им это удавалось, иногда они падали к нам на палубу, и мы с Гальито нашли их мясо очень вкусным. Да, бонито можно понять.

Иногда летучие рыбы являлись на «Таити Нуи» по ночам: их завлекал свет носового фонаря. Они падали на палубу и бились на мокром бамбуке, как какие-нибудь фантастические серебряные существа.

Когда выдавался тихий вечер и ветер и море едва шевелили «Таити Нуи», команда доставала гитары, и начинались наши прекрасные таитянские песни. Наверное, все вспоминали своих близких, оставшихся на Таити. А я вспоминал мою Татауэ… Когда же мы снова вернёмся домой?

В один несчастный день поймали огромную рыбу, и я съел больше, чем нужно. Полчаса спустя мне стало тошно, заболел живот и зашумело в голове. Я весь дрожал и валился с ног. Ой, я чуть не умер! И главное, никто даже не заметил, каково мне.

Около двух часов я маялся, забившись в уголок на кухне, в эти минуты самый роскошный обед на свете был мне - тьфу! Потом я ползком добрался до палубы и там, на свежем воздухе, потихонечку отдышался.

Тысяча и один раз проклинал я свою несчастную склонность к обжорству и поклялся себе впредь не жадничать…

Как пошёл шестой месяц плавания, погода переменилась. Ласковый ветерок сменился сильными ветрами. Теперь мы редко видели солнце, - очень, очень плохо для кошек. Люди тут же переоделись - сняли яркие лёгкие костюмы и натянули толстые надёжные куртки, прикрыли головы капюшонами.

«Таити Нуи» шёл теперь полным ходом. Паруса наполнились ветром. Нас сильно качало. Люди с трудом держались на ногах; я сам видел, как они все, да и капитан, то и дело хватались за что попало, чтобы устоять.

На сто восемьдесят пятый день пути пришлось нам хуже нельзя.

Грозные тучи как хищные звери гнались по небу, сшибаясь, налетая друг на друга… Между ними испуганно металась луна… Потом всё слилось в одно чёрное чудовище, оно проглотило луну и закрыло небо… Ветер словно обрадовался темноте и пошёл швырять нас со всей силой, Океан встал на дыбы, проливной дождь заплясал у него по спине, замолотил по нашей каюте и всё норовил зацепить по глазам ледяными когтями…

Скоро на нас хлынули целые потоки. Было ясно, что Океану ничего не стоит проглотить «Таити Нуи» со всеми нами. Море ревело, завывал ветер. Сквозь вой ветра прорывался и наводящий ужас странный свист - наверно, чтобы напугать нас, бедных котов…

Команда орудовала топорами, ножами и верёвками, стараясь поправить хотя бы часть повреждений, которые наносила буря.

Волны свободно гуляли по палубе, выламывали бамбук и пускали его в море. Мачты жалобно склонялись и тоже грозили в любую минуту оторваться от плота и отправиться вслед за ветром. Волны добрались и до каюты. Вода захватила власть на нашем судне…

Мыс Гальито забрались на самую верхнюю койку в мокрой каюте и ждали смерти.

Капитан де Бишоп и все остальные столпились у передатчика. Я сверху видел, как капитан с встревоженным лицом старался по мокрым картам определить местонахождение «Таити Нуи» в Океане. Судя по всему, мы находились в пятидесяти милях от острова под названием Хуан Фернандес.

Мишель, радист, пытался починить радио, чтобы сообщить о нашем бедствии миру. Но радио не слушалось его. Тогда он достал инструмент, который все называли «морзянкой», и продолжал звать на помощь: та-та-та-та! Никто не отзывался. Никто нас не слышал, мы были одни посреди Тихого океана - пятеро людей, две кошки и одна хрюшка,- одни во всём свете… Клянусь, моей знаменитой бабушке наверняка не приходилось переживать ничего подобного!

Шли часы, а мир всё молчал. Шторм не прекращался. В этом ужасном Тихом океане царили шум, ветер и вода. Всё больше бамбуковых стволов отрывалось от плота и на наших глазах покидало «Таити Нуи».

Вдруг Мишель просиял: кто-то откликнулся, кто-то нас услышал! Быстро наладив связь, он стал передавать то, что диктовал ему капитан.

Между тем шторм и не думал утихать. Нам с Гальито никак не удавалось усидеть на верхней койке, то и дело нас швыряло на пол; только взберёшься наверх и отдышишься - хлоп!-опять на полу. А со всех сторон молнии и гром, ослепляет и оглушает, и это ещё называется Тихий океан!

Вся команда молча стояла у аппарата Морзе и ловила его «та-та-та-та». Лица людей немного прояснились. Может быть, в это самое время кто-нибудь издалека уже спешил нам на помощь… Правда, мы с Гальито слышали, как капитан сказал, что ни за что на свете не пошлёт в эфир SOS - это значит «Спасите наши души!», то есть сигнал смертельной опасности, услышав который каждый обязан бросить всё и идти на помощь. Стало быть, он послал простой сигнал: мол, нуждаемся в помощи, и только. И теперь, может быть, кто-нибудь придёт, а может, и нет… Такой уж он человек, наш капитан!