Черт знает что такое: «крепко, крепко стричь ногти» (они стригутся до тела, с такой абсолютной строгостью старухами ритуальными в мик— ве, что девушки-невесты кричат от боли, а старухам мать невесты дает деньги, чтобы они не задели мяса и не окровянили пальцев).
Что же делается? «Когда Хайка делается израильтянкой»?
Тут поймешь, почему дочь «судьи израилева», Иеффая, которую отец по неосторожному обету должен был принести в жертву «богу Израилеву», — «пошла в горы и плакала девство свое».
Она «оплакала» не просто то, что осталось незамужнею; какой об этом вопрос перед смертью, — перед закалыванием (бррр... рукою отца!!!); а... что она, дщерь народного героя и первая с тимпаном вышедшая встретить отца после победы, — должна была быть принесена в жертву «из— раилеву богу», в сущности, вовсе даже не сделавшись «правоверною израильтянкою», не слившись с народом своим.
Израильтянка «приобщается юдаизму» и «вере отцов» через замужество. И для нее «выйти замуж» — то же, что для христианки — «креститься».
Тут-то и получает значение: «ангел Иеговы сходит на мальчика в миг обрезания и остается на нем (не возле него) до смерти». Что же, собственно, происходит и отчего девочек не учат «закону Божию и молитвам»? Все происходит так же сухо и голо, анатомично и одиноко, как в обрезании: она «в миг потери девства», — по юдаизму, по вере каждой хижины еврейской, — принимает в себя, «просто по-древнему», ангела Иеговы.
Как же вы можете найти уловимую разницу с культом Молоха, культом «крови и религиозного сладострастия», когда у евреев и евреек через особенность вероучения «ангел Иеговы» входит в естественно и неодолимо сладострастные ощущения?
Внутренним зерном их, внутренним огнем их. Едва ли не здесь (учение об ангеле Иеговы в отношении к обрезываемому) лежит причина развития той части обрядового обрезания, которая лежит в высасывании крови. Что тут нам светит? Кровь младенца обагряет десны, зубы, язык обрезывающего. Ну, а он? Не пассивен: и, может быть, к нему идет первая строка Песни Песней. У евреев все связано и зависит одно от другого, вытекает одно из другого. Мне брезжится, что в мысль обрезания входит нож, кровь, мука и поцелуй. И во всех трех — «бсу Израилев».
Он и целует.
Он и кровянит.
Он и рассекает мясо.
Могель же только исполняет, — «пешка», «подставной болван», дающий зрителям символ того, что скрыто за занавескою у заключающего завет с вступающим в завет, между «богом Израилевым» и восьмисуточным мальчиком-евреем.
Отсюда дети считаются у евреев прямо произведением Божиим.
«И посетил Господь Анну, и зачала она и родила еще»... (Первая кн. Царств, глава 2, стих 21).
«Ибо, когда увидят у себя детей своих, дело рук Моих, то они свято будут чтить Имя Мое» (Исайя, глава 29, стих 23).
Вот отчего еврейки, особенно в древности, — да и сейчас, поскольку остаются «верны богу израилеву», т.е. не интеллигенты, так бешено выходят замуж, и родители так энергично выталкивают их в замужество, — причем не особенно церемонятся с «любовью» и вообще не интересуются «разговорами», полагая, что дело, — и, в данном случае, религия, — «в деле». Это им все равно как нам «креститься». Исполнить «закон», исполнить все. «Ни законов, ни молитв нам не дано, а только — замужество». Но уже к нему приготовляются тщательно, и все замужество, ежемесячно, по понятной причине, течет ритуально в строжайше наблюдаемой физиологической чистоте. Отсюда-то и развилась их миква, эти дикие, на наш взгляд, погружения и очищения, — да еще проглатывание невестою «святой воды миквы, дабы освятить и горло свое, и желудок». «Ангел Иеговы в тебя войдет, дщерь Израиля»... Да и понятны эти патетические взрывы: «украшу тебя рубинами, жемчугом, всем»... Патетическая, телесная, восторженная любовь... Все связано. Объясняется тон заветных весточек «оттуда»...
Теперь понятно, почему «за одного они все». Евреи образуют не «племя одно», — мало ли племен, тоже патриотических, германское, английское; но ведь ничего подобного ни у кого по единству нет. Евреи составляют как бы один монастырь, общину одного устава и одной обители, но глубочайше брачную. Все они страшно близко телесно поставлены друг к другу: через микву, обрезание и супружество — они в сущности все родные друг другу, и все немножко влюблены друг в друга, осязательно, как бы «потершись друг о друга» спиной ли, плечами ли, чем ли. Ток могучего религиозного электричества пробегает от «американских жидов» до Петербурга, и все они говорят с Фамусовым: «Ну, как не порадеть родному человечку». Тогда как «гои» все между собою чужие, и только — знакомы или ведут «общие дела». Отсюда: «между двумя евреями никогда нет соперничества», торгового, всякого.
Замечателен самый тип, самый дух их связности. Это что-то не человеческое, не гражданское, не общественное. Повторяю, патриоты ведь есть везде, сильное племенное чувство есть у многих. Но это — «завыли разом от Бостона до Одессы» (Дрейфус, Бейлис) имеет параллели себе в другом мире и вовсе на другой почве. «Бывает, выехав на волков, охотники нечаянно попадут в волчицу, за которой бегут они все, и приветливо, и ласково. Происходит величайшая беда: не помня себя, вся стая кидается на охотников, — и, чуть что, разрывает их»! Во-о-т! Они все «прекрасные и непорочные» друг для друга, через этот воистину содомический укус в обрезании: не то — Эндимионы, не то — Анунциаты. Странно и дико поверить, но весь Израиль образует «одну стаю» в удовольствиях, и это будто о них предсказал Платон, что «если бы все мужи города были связаны таковою («греческою») дружбою, то город сделался бы непобедим, ибо каждый в нем был бы готов умереть за каждого» («Федр»). Вот какая соединяет их плотская связь, — попадающаяся тоже в монастырях, — но здесь запылавшая в целом племени через «ангела Иеговы», на каждого сходящего в обрезании. Тут и вой от моря до моря, и щелканье миллиона зубов. «Не суй пальца — откусят». И общее чувство к ним, и страх окружающих к животно-человеческой стае. И всеобщее: «бежим от этих Эндимионов! — они обворовали нас и хотят еще зарезать».
Европа и евреи
Слава Богу, Россия теперь — не рабыня, лежащая безмолвно и бесправно у подножия все забравшего себе чиновника, — притом, довольно безыдейного и с притуплёнными желаниями, с отяжелевшей волей. Россия теперь «сама», и эта «сама Россия» справится с евреем и с еврейством, которые слишком торопливо решили, что если они накинули петлю на шею ее газет и журналов, то задушили и всячески голос России, страдание России, боль России, унижение России.
...что уже никто и не услышит этого голоса, ее жалобы, ее страдания, ее боли, ее унижения. Но русский народ имеет ум помимо газет и журналов. Он сумеет осмотреться в окружающей его действительности без печатной указки. Сумеет оценить «печатную демократию», распластанно лежащую перед «гонимыми банкирами», «утесненными держателями ссудных лавок», «обездоленных» скупщиков русского добра и заправил русского труда. Минский, стихотворец и адвокат, говорил мне в 1905 году, в пору октябрьской забастовки: «Конечно, евреи способнее русских и желают сидеть в передних рядах кресел» (он представлял жизнь как бы театром, с актерами и зрителями, и соответственно этому выразил свою мысль). В двух учебных (частных) заведениях Петербурга, где учеников и учениц половина на половину евреев и русских, — евреи уже делали попытку бить русских товарищей, но (по крайней мере, в одном заведении) получили хорошую «сдачу». Раздраженно один малыш воскликнул моему 14-летнему сыну:
Все равно, евреи богаче русских! — и одолеют!
В другой раз:
За евреев заступится Австрия, Россия будет разбита и тогда мы получим все, что нужно.
Эти выкрики 14-летних еврейских мальчиков выдают тайну семей еврейских, гостиных еврейских, кабинетов еврейских. Они показывают, как «нас там любят»... Уже мечтают, сколько они возьмут за шкуру убитого медведя на международном рынке мехов...
