— Это сделала ты? — спросил отец древним, дрожащим голосом. Несмотря на подкрадывающееся старческое слабоумие, он знал, что Трейси работает на плохие агентства и контактирует с плохими людьми. Много лет назад она сообщила ему секретные данные, а он согласился ее выслушать. Скорее всего, эти тайны слабоумие заберет в последнюю очередь, крошечные островки разочарования в темном, бурном море.

— Нет, папа, я этого не делала. Но благодаря мне у нас есть это место, хорошее место, чтобы переждать.

Она вспомнила ту ночь в Милане, когда впервые увидела книгу со словом «Инструкция», вытисненным на обложке. Ту самую ночь, когда заставила Джона на мгновение забыть свою жену, когда годы флирта наконец дали плоды: бутылка вина, танец, платье — из-за которого у нее возникли проблемы, поскольку она расплатилась корпоративной карточкой. В его номере они занялись любовью, а потом она в поисках новых опасностей направилась к комоду, где должен был лежать его пистолет, но вместо пистолета нашла книгу.

Если бы Джон остался в постели, она бы не обратила на нее внимания. Книга была написана сухим языком, свойственным юристам, которые подались в политику. Порядок действий в чрезвычайной ситуации. Какие-то инструкции. Но Джон вскочил с кровати, словно Трейси впустила в номер его жену. Она помнила, как дрожали у него руки, когда он просил ее убрать книгу и вернуться в постель, словно эта книга была намного опаснее взведенного пистолета и была заряжена чем-то гораздо хуже пуль.

Когда он уснул, Трейси устроилась на краю ванны, положила книгу на крышку унитаза, включила телефон на запись и пролистала все страницы. В процессе сканирования она прочла достаточно, чтобы испугаться.

Достаточно, чтобы понять.

— Мне жаль, — сказала она отцу, не в силах вынести разочарования на его лице.

— Когда?.. — спросила Эйприл.

Трейси повернулась к сестре, школьной учительнице, которая знала лишь, что Трейси работает на правительство, и понятия не имела о засекреченной крови на ее руках. Эйприл была на четыре года старше Трейси — и всегда будет старше, во всех смыслах, что не имели значения, и ни в одном, что имел.

— Через несколько часов, — сказала Трейси. — Через несколько часов все кончится.

— Мы что-нибудь почувствуем? — Эйприл потерла предплечье. — И как насчет всех остальных? Всех, кого мы знаем. Они просто?..

Реми сел рядом с женой и обнял ее. Трейси ощутила холод. И еще большую пустоту.

— Мы тоже должны были остаться снаружи, — сказала Трейси. — Мы четверо. Не забывайте об этом. Позже мы вернемся к этой беседе. Сейчас мне нужно на собрание…

— На собрание? — спросила Эйприл. — Собрание? Зачем? Чтобы решить, что делать с остатками наших жизней? Решить, кто будет жить, а кто умрет? Что за собрание?

И теперь Реми уже не обнимал жену. Он удерживал ее.

— Как ты смеешь? — крикнула Эйприл Трейси.

Отец вздрогнул на постели, попытался сказать что-нибудь, попросить дочерей не ссориться. Трейси отступила к двери. Она ошиблась насчет истерики. Истерика началась, просто не сразу. Выйдя в коридор и закрыв дверь в маленькую комнатку под непрерывные крики сестры, Трейси осознала, что насчет битья в дверь она тоже ошиблась.

Спасти человека оказалось нетрудно. Но спасти его против воли — очень тяжело. Трейси поняла это, шагая по коридорам в командный центр. Крики сестры по-прежнему звучали у нее в ушах. По пути она слышала приглушенные рыдания и далекие вопли из других комнат: люди узнавали правду. Трейси думала, что, спасая им жизнь, искупает все свои грехи, но грех того, что она не посоветовалась с этой самой жизнью, оказался исключением. Она вспомнила, как, будучи подростком, спорила с матерью, как кричала на нее и говорила, что предпочла бы не рождаться. Говорила искренне. Какое право имел кто-либо другой принимать за нее решение? Мать всегда ждала от дочери благодарности просто за то, что родила ее.

Теперь Трейси совершила ту же ошибку.

Она покинула жилое крыло, включавшее две тысячи комнат, вырытых сбоку и присоединенных к старому комплексу, и вошла в широкие коридоры исходного бункера. Изначально предполагалось, что полторы тысячи человек смогут прожить здесь пять лет. Основатели пригласили почти пять тысяч, но не собирались сидеть здесь столько времени. Самым сложным оказалось вычистить и заново наполнить баки для воды и дизеля.

Вся конструкция была погребенной реликвией из другой эпохи, «капсулой времени», рассчитанной на иную угрозу, на иной конец света. Ее забросили много лет назад. Она стала туристической достопримечательностью. И пришла в упадок. Основатели выбрали это место, рассмотрев несколько вариантов. Игорь и Анатолий воспользовались своим статусом ученых и арендовали бункер под предлогом поиска нейтрино, неких неуловимых субатомных частиц. Однако на самом деле они искали совсем иную опасность: машинки, носившиеся по воздуху и по венам каждого человека.

Трейси открыла своим ключом дверь и вошла в тесный командный центр. На потолке висело кольцо мониторов, провода от них тянулись к оборудованию, которое установили инженеры. В углу притаилась блестящая стальная капсула, напоминавшая инопланетный корабль. Ее построили согласно украденным схемам; сначала считалось, что она нужна для очистки крови от маленьких машинок, но оказалось, что это некое криоустройство, побочный проект команды из Атланты. Из всего находившегося в комнате оборудования Трейси умела обращаться только с кофеваркой. Она включила ее и устремила взгляд на часы, которые вели обратный отсчет до Армагеддона.

По одному начали подходить другие основатели. У многих покраснели глаза и щеки. В отличие от прежних собраний в этой комнате, никто не болтал, не дискутировал и не спорил. Как и возле дверей бункера, здесь царило похоронное молчание.

Сварилась вторая порция кофе. Один из инженеров включил мониторы, и все принялись молча смотреть телевизионную трансляцию. Говорящие головы обсуждали неожиданного кандидата, выдвинутого в президенты. Возбуждение в студии казалось ощутимым и зловещим. Трейси глядела на мертвых людей, беседовавших о несбыточном будущем.

Две минуты.

Говорящие головы умолкли, и студию сменила сцена в пригородах Атланты. На заднем плане сверкали далекие небоскребы. На сцене девушка в черном платье взяла микрофон, сделала глубокий вдох и запела.

При звуках национального гимна Трейси прослезилась. Ей пришлось напомнить себе, что нужно дышать. И в который раз ее посетило ужасное предчувствие, что она ошиблась, что книга была всего лишь книгой, что Джон верил в ложь и вскоре она будет опозорена в этой самой комнате, перед этими самыми людьми, которых уговорила последовать за собой. Она станет очередным ложным пророком. Сестра до конца жизни будет смотреть на нее как на сумасшедшую. Газетные заголовки будут насмехаться над идиотами под горой, которые решили, что наступает конец света. И почему-то это казалось страшнее десяти миллиардов трупов.

Ей было стыдно, что мысль ошибиться вызывала панику.

Крупные красные цифры на таймере продолжали обратный отсчет. Она не хотела оказаться права, ни в одном смысле. Так или иначе, ее мир подходил к концу. Когда таймер дойдет до нуля, Трейси окажется изгоем либо узником.

Череда экранов показывала одну и ту же сцену с разных ракурсов: все новостные станции и сети сосредоточились на девушке в черном платье. Один экран переключился на обязательный строй истребителей, рассекавших воздух. Еще один продемонстрировал группу сенаторов и конгрессменов, прижавших ладони к своей проклятой патриотической груди. Трейси высматривала Джона, ей показалось, она увидела его рядом со сценой, в пиджаке, который подчеркивал красивые плечи, но оттопыривался на ребрах. Таймер показывал пять секунд. Кто-то из основателей принялся шепотом считать.

Три.

Два.

Один.

Ряд нулей.

И ничего не произошло.

— Они до сих пор дышат, — сказал кто-то.