Трейси стояла вместе с другими основателями сразу за распахнутыми стальными дверями построенного ими склепа и смотрела, как снег ложится на вчерашние грязевые колеи. Перекрещивающиеся следы автобусов, что доставили приглашенных, к ночи исчезнут. Человечество еще существовало, мир еще не погиб, но Вселенная уже избавлялась от улик.

Рядом с Трейси нервно зашевелился Анатолий. Крупный физик выдохнул, и над его бородой возникло морозное облачко. С другой стороны от Трейси Игорь сунул руку под тяжелое пальто и достал серебристый предмет. Трейси скосила глаза. Блестящие часы казались совершенными в изуродованной ладони. Игорь утверждал, что является потомком выходцев из Чернобыля. Анатолий говорил, что это химический ожог.

Часы тикали в красных спекшихся пальцах Игоря.

— Десять минут, — сообщил он ворчащим, словно далекий гром, голосом. Стиснул уродливый кулак с часами. Розовые костяшки побелели.

Трейси перевела взгляд на лес и в последний раз прислушалась, надеясь на звук двигателя — рычание арендованной машины, ползущей по горной дороге. Надеясь на торопливые хрустящие шаги. Надеясь, что среди серых осин с облезающей корой появится человек. Но фильмы лгали, заставляя верить в счастливые развязки в последний момент, в бегущего мужчину с усталой, счастливой улыбкой, который кинется к ней в объятия и прижмется дрожащими теплыми губами к дрожащим холодным.

— Он не придет, — прошептала Трейси. Капля искренности, просочившаяся из забытых глубин.

Игорь услышал и снова посмотрел на часы.

— Пять минут, — тихо сказал он.

И лишь тогда, лишь за пять минут до того, как им предстояло уйти внутрь и навсегда закрыть двери, она с абсолютной уверенностью осознала, что он не придет. Джон вместе с другими отправился в Атланту, подчинился приказу, как хороший солдат, и все ее труды в Колорадо — все фантазии о жизни рядом с ним — оказались ужасной иллюзией. Огромные двери склепа сомкнутся за ее спиной, и она останется в одиночестве. И в это мгновение Трейси поняла, что ей не следовало строить это место, что она не стала бы тратить свое время, если бы только знала.

— Нужно идти внутрь, — сказал Игорь. Опустил крышку на маленьких часах — они щелкнули, словно взведенный пистолет, — и ушел в своем тяжелом пальто.

Кто-то всхлипнул. Кто-то шмыгнул носом. Внезапно Патриция вырвалась из группки основателей и выбежала за огромные двери, стуча ботинками по бетону. На мгновение Трейси решила, что Патриция не остановится, что будет бежать, пока не исчезнет в осинах, но она остановилась сразу за бетонной платформой, наклонилась, набрала в ладонь свежего снега и бросилась назад, слизывая снег с руки.

Трейси тоже захотелось что-нибудь схватить. Веточку. Кусочек коры. Поймать языком снежинку. Она не отрывала глаз от леса, высматривая Джона, пока Анатолий не увел ее внутрь, достаточно глубоко, чтобы можно было закрыть двери. Из твердой стали, толщиной четыре фута, покрытые ржавыми разводами от непогоды, они омерзительно визжали. Словно волчица в серых лесах созывала щенков.

Двери закрывались, и мир сужался. Стал колонной, затем просветом, затем щелью. С тяжелым, смертоносным ударом створки сошлись, сталь встретила сталь, и воцарилась такая темнота, что все на мгновение ослепли.

Хотя двери закрылись, Трейси по-прежнему слышала волчий плач; она не сразу поняла, что этот тоскливый звук издает один из основателей. Ей на глаза навернулись слезы. Она вспомнила, как рыдала в молодости. Вспомнила, как мужчина впервые разбил ей сердце. Казалось, мир кончился.

Примерно это и произошло сегодня.

Под горой царило замешательство. Почти пять тысяч людей задавали вопросы. Они до сих пор не распаковали вещи; у них болели спины от поездки на автобусе по ухабистой дороге. И миллионы предлогов, под которыми их сюда заманили — уединенный отдых, встречи, отпуска, непредвиденные обстоятельства, — рассыпались в прах, столкнувшись друг с другом.

Когда двери закрылись, основатели начали объяснять. Сначала семье. Потом всем приглашенным. Трейси получила свою долю приглашений и раздала большую часть полезным людям. Солдатам. Инструментам возмездия. Она хотела перестрелять тех, кто это сотворил, когда мир очистится.

Друзей у нее не было. Большую часть взрослой жизни она провела в Вашингтоне или за границей. Был привратник в Женеве, который всегда по-доброму к ней относился. Был парень, который оформлял за нее налоги. То есть не было никого. Лишь малочисленная семья: отец и сестра с мужем. Три человека во всем мире. Быть может, поэтому решение Джона причинило ей такую боль. Он был для нее почти всем. То есть она так думала.

Что ж, зато ей предстояло открыть ужасную правду небольшой аудитории, рассказать о кошмаре, который она носила в себе больше года. У двери в комнатушку сестры Трейси помедлила. Подняла руку, чтобы постучать. За дверью ждала истина, и Трейси не была уверена, что готова с ней встретиться.

Пока Трейси говорила, отец сидел на постели, заламывая руки. Ее сестра Эйприл, у которой от потрясения отвисла челюсть, сидела рядом с ним. Реми, муж Эйприл, садиться отказался и стоял рядом с женой, положив руку ей на плечо. В его глазах ужас мешался с гневом.

Они все оделись для обещанного похода — недели жизни в лесу. Ненужный походный инвентарь стоял у кровати. Рюкзаки и одежда были напоминанием о лжи Трейси. Она слушала слова, которые срывались с ее собственных губ. Слушала, как рассказывает о том, о чем столько раз говорила в мыслях: о крошечных машинках, которые используют в больницах для лечения рака — этих невидимых лекарях, что спасли бы маму, если бы она дожила до их изобретения; эти самые машинки умели исцелять — а умели и убивать.

Она рассказала своей семье, как эти машинки оказались в крови каждого человека на Земле. Всеобщее исцеление стало возможным — но ненадолго. Люди догадались, на что еще способны эти машинки, и остальное было лишь вопросом времени. Появился переключатель, способный уничтожить каждого живого мужчину и каждую живую женщину. Любой засевший в подвале хакер мог воспользоваться этим переключателем, — а значит, рано или поздно кто-то должен был им воспользоваться.

Трейси закончила с этой частью, и, вопреки ее ожиданиям, отец не начал задавать бессмысленные вопросы; никто не впал в истерику, не оттолкнул ее и не ринулся колотить в дверь и требовать, чтобы его выпустили. Никто не спросил, не вступила ли она в секту и не принимает ли наркотики; никто не предложил отдохнуть от работы, которой она занималась в Вашингтоне, и обратиться к специалисту.

— Это был лишь вопрос времени, — повторила Трейси — А потому наше правительство нанесло превентивный удар. Чтобы иметь возможность контролировать последствия.

Реми открыл рот, но Трейси его опередила.

— Мы не имеем отношения к группе, которая это сделала, — сказала она. Посмотрела на отца. — Мы этого не делали. Но мы узнали об этом и поняли, что не сможем это предотвратить. Мы поняли… что, возможно, они правы. Что это следовало сделать. И потому мы выбрали следующий самый разумный поступок. Мы создали это место. Мы собрались здесь. И пригласили тех, кого могли. Тут с нами ничего не случится. По пути вас всех вакцинировали. Быть может, вы почувствовали, как закладывает уши, когда ехали наверх. Теперь мы проведем здесь полгода, может, год…

— Полгода, — повторил Реми.

— Этого не может быть, — покачала головой Эйприл.

— Может, — ответила Трейси сестре. — Мне очень жаль. Я не хотела держать это в тайне от…

— Я не верю, — сказал Реми. Оглядел комнату, словно впервые ее заметил. Муж Эйприл был бухгалтером, он привык к черно-белым колонкам цифр. Кроме того, он также был специалистом по выживанию и привык доходить до правды своим умом. Простыми словами его не убедишь. Игорь говорил, что некоторым людям потребуются недели, чтобы поверить.

— У нас нет никаких сомнений, — сказала Трейси. Она солгала, у нее были сомнения. Окончательно она поверит, лишь когда наступит час «Ч». Но бессмысленно заражать других своими тщетными надеждами. — Я понимаю, это трудно осознать. Даже мне. Но война, к которой мы готовились, будет без облаков огня и армий на марше. Все будет быстрее и намного ужасней.