К счастью, травы вокруг много, а моя хватка по-прежнему тверда.

Всходят звезды. Теряя части своего изувеченного тела, я продвигаюсь на локоть с каждым рывком. Тенистая трава скрывает то, что от меня осталось — изуродованную голову с частью туловища в темной шерстяной накидке и сохранившую работоспособность руку, толкающую мое тело вперед. Не останавливаясь и ни о чем не думая, я ползу по следам троих всадников, для которых так и осталось загадкой, что за чудовищное творение они бросили на поле боя.

Мой мир померк незадолго до рассвета двадцать восьмого января тысяча семьсот двадцать пятого года. В один миг мощные легкие Петра Великого наполнились, словно меха, и с губ государя слетел предсмертный вздох. Огромная голова упала на подушку; лицо впервые разгладилось и стало безмятежным.

Никто не догадывался о болезни. Петр скрывал ее до последнего.

Мы с Еленой не успели проститься наедине. Императрица опередила нас. Наблюдая, как она поднимается с постели усопшего, я чувствую, как она занимает боевую позицию. За окном опочивальни слышны грубые крики гвардейцев, разносимые эхом по мощеному двору. Полки уже призваны в столицу и размещены у дворца.

Я заботливо кладу руку Елене на плечо. Мы прослужили этому великому человеку двадцать лет. Проникали в зачумленные города во время войны со Швецией, ковали новое оружие для гвардейцев и даже шпионили в западных странах.

Но мы никогда не служили этой женщине.

Екатерина поднимает на нас взгляд. Ее ладонь лежит на груди Петра, мокрые от слез волосы падают на лицо покойника. Черные брови вразлет; глаза презрительно и гневно сверкают.

— Эй вы… уродцы! — восклицает она. — Вы знали о его недуге и смели молчать?

— Нет, императрица, — отвечаю я раскатисто; воздух резонирует в просторной груди. — Я есть Слово.

— Pravda? Никакая ты не правда, жалкое творение. Ты кощунство. Петра обманом заставили сделать тебя вечным царем. Его околдовал этот ненормальный механик.

Я похлопываю Елену по плечу, и она мгновенно понимает мою мысль. Найти Фаво. Развернувшись, она проворно семенит к двери.

— Взять ее! — Екатерина делает властный жест, перегнувшись через тело Петра. — Задержать обоих!

Привратник ловит Елену за волосы, срывая парик, затем хватает ее обеими руками. Она отчаянно вырывается из медвежьих объятий. Увы, я связан долгом и не могу вмешаться. Мне остается только наблюдать, как гвардеец прижимает пленницу к металлическому нагруднику.

Крики гвардейцев за окном становятся все громче.

— Слышите? — с хищной ухмылкой спрашивает Екатерина. — Ко мне прибыла моя гвардия. Петр желал, чтобы я стала его преемницей. Я, законная супруга, а не ты, его ущербная копия.

В груди Елены что-то трескается. Видимо, механизм поврежден. Теперь она почти не способна сопротивляться. Капюшон упал на лицо; тонкие латунные ноги беспомощно дергаются; деревянные пятки царапают пол. В моей груди нарастают гнев и печаль.

Моя дочь!

Но я не могу ничего сделать вопреки своему долгу чести. Ведь я — Pravda.

— Наш отец скончался, — выкрикивают гвардейцы за окном. Их голоса отражаются от каменных стен. — Но наша мать жива!

В груди Елены с треском лопаются ребра из слоновой кости, обломки кости и дерева застревают между шестеренками. По ее отчаянному стону я понимаю: еще немного, и механизм будет необратимо поврежден.

Pravda.

— Что мы получим за свои заслуги? — спрашиваю я Екатерину. — Намерены ли вы исполнить желание Петра?

Екатерина поправляет спадающую бретельку пеньюара и спускается с кровати супруга. Затем подходит ко мне вплотную, так что ее искаженное гневом лицо оказывается на несколько дюймов ниже моего плеча. Непослушные темные локоны спадают на лоб; ноздри хищно раздуваются с каждым вдохом.

— Ваши заслуги? — спрашивает она. — Что за вздор! Я могу вас только пожалеть. Вас необходимо уничтожить…

Высказанного вслух намерения отступить от pravdy мне достаточно.

Я выбрасываю правую руку вперед, и мой кулак врезается в лицо гвардейца, удерживающего Елену, расквашивая его хлипкий нос. Гвардеец врезается головой в стену и падает замертво, выпуская Елену из рук. Она хватается за мой плащ.

— Как ты смеешь?! — восклицает Екатерина.

Наш отец умер.

Екатерина совсем близко. Я могу убить ее одним взмахом ладони, и она это знает. Гвардейцы пристально наблюдают за нами. Я слышу тихий шелест обнажаемого клинка и коротко мотаю головой. Шелест затихает.

Но наша мать жива.

Екатерина — царица. Я не причиню ей зла — точнее, не могу причинить, — и все же, согласно заветам Петра, я не должен допустить гибели — ни своей, ни Елениной.

Я отступаю на шаг, и моя семифутовая фигура идеально помещается в увеличенный дверной проем спальни Петра. В легкой кольчуге и кафтане я невероятно похож на лежащего на кровати покойника — как и было задумано.

— По велению Петра нам надлежит жить, императрица, — произношу я. — Мы не можем принять смерть, но я прошу вас, во имя чести усопшего… позвольте нам принять изгнание.

Ухватиться за траву. Потянуть. Отпустить. Снова ухватиться.

Божества, населяющие невидимые закоулки созвездий, наблюдают за мной через прорехи в облаках. Сверкающее око Марса с улыбкой смотрит, как роса смывает лошадиную кровь с моего плаща. Я цепляюсь лицом за извилистый корень, и кожа на щеке рвется, образуя зияющую дыру.

Я двигаюсь дальше.

Мое тело, легкое из-за чудовищных ран, медленно ползет сквозь траву, мерцающую в свете звезд. Когда луна блекнет в розовом ореоле, я наконец различаю силуэты четырех привязанных к дереву коней.

Гвардейцы спят. Елена бесформенной грудой лежит у тлеющего костра, связанная по рукам и ногам. Я проползаю по самой земле — действующая рука выброшена вперед, голова наклонена вбок, черные глаза распахнуты навстречу предрассветным лучам солнца. Из покалеченного туловища торчат металлические прутья и свисают клочья телячьей кожи.

Фигура передо мной шевелится. Я замираю с вытянутой вперед рукой.

Разомлевший после сна гвардеец отбрасывает оленью шкуру и встает, воровато озираясь. Делает пару шагов в мою сторону, затем стягивает брюки и мочится. От горячей струи идет пар.

Уже возвращаясь нетвердой походкой к спальному месту, он замечает Елену. Присаживается около нее на корточки и что-то шепчет. Я осторожно продвигаюсь вперед, ближе к центру лагеря. Грязная кольчуга цепляется за траву. Ни о чем не подозревающий драгун молча переворачивает Елену на спину, рукой закрывая ей рот. Развязывает путы на лодыжках и резко раздвигает ей ноги.

Гвардеец ухмыляется, и рассвет окрашивает его зубы багрянцем.

Я подбираю шлем, лежащий рядом с его шкурой, резким движением опускаю его во влажную землю и подтягиваю тело вперед. Шлем стальной, на меховом подкладе и с острием на макушке.

— Что это?! — восклицает ошеломленный гвардеец, обнаружив под плащом Елены холодный металл. — Что ты за существо?!

Он оборачивается, тряхнув черными кудрями со ржавым отливом, и видит меня. От ужаса его глаза выкатываются из орбит, щеки мелко дрожат. Опираясь на остатки левого бицепса, здоровой рукой я заношу шлем повыше. Гвардеец сдавленно кричит. Я с размаху опускаю шлем ему на голову.

Металлическая полусфера врезается драгуну в переносицу. Челюсти резко смыкаются, и он падает. Насмерть перепуганное лицо заливает кровь. Елена отталкивается обеими ногами, и драгун со стоном приземляется на спину.

Я снова опускаю шлем.

На этот раз он с хрустом расквашивает гвардейцу лицо. Я повторяю удар еще раз. И еще с полдюжины раз, пока не лопается череп. На земле остаются обломки зубов в луже слюны и крови.

С противоположного конца лагеря доносится сдавленный вопль. Елена на ногах и уже успела выхватить саблю из ножен убитого и перерезать горло двум его товарищам. Через несколько мгновений мертвы все. Дымящийся костер обогревает только металл, древесину и телячью кожу.